— Будет лучше, если ты меня так и не узнаешь, — задумчиво сказал он.

Я раздосадовано пожала плечами, чувствуя себя женщиной в квадрате. Вроде бы сама для себя решила, что больше, чем просто мимолетное увлечение, из него не выйдет, — а слышать от него подтверждение своих выводов почему-то до слез обидно.

С другой стороны, не далее чем час назад я твердо вознамерилась держаться подальше от ирейцев вообще и от темного дельца с любовником принцессы — в частности. Первый пункт можно считать бездарно (хоть и не без уважительной причины) проваленным, но вот с последним шансы у меня еще есть, особенно если я слиняю прямо сейчас.

Из-за двери донесся обмен репликами на ирейском: нежданный посетитель о чем-то разговаривал с телохранителем и, кажется, ругался. Но на наше уединение не покушался, пока Третий, убедившись, что я натянула на себя футболку и зашнуровала ботинки, не открыл ему сам. Обнаружившийся за дверями Рино (не зря голос знакомым показался!) прямо из-за порога моментально выдал пространную шипящую тираду на родном языке. Судя по тому, что «начальник» устало поморщился, а на физиономии телохранителя ясно обозначилось согласие и одобрение, ничего хорошего сказано не было.

— Пожалуй, я тебе все-таки вкатаю сутки карцера за нарушение субординации, — мечтательно отозвался Третий на унилингве, пока я не заинтересовалась переводом. Он явно не предназначался для прослушивания женщинами и детьми до восемнадцати, но любопытно было все равно.

Особенно — когда Рино, вместо того, чтобы извиниться перед начальством и отрапортовать, что он тут вообще забыл, нахально продемонстрировал неприличный жест, для пущей наглядности покачав им прямо перед носом у Третьего. А тот, скосив глаза, внимательно изучил предъявленную дулю и обреченно вздохнул, напрочь про всякие карцеры забыв.

— Еще и пьяный, — укоризненно постановил Рино, лишив меня последней надежды разобраться в орденской иерархии. — Госпожа Кэнвилл, добрый день. Надеюсь, Третий к вам хотя бы не… — тут его взгляд метнулся за мою спину, на сползшую скатерть и перевернутый диван, и следователь осекся, не находя слов.

Я густо покраснела.

— Не начинай, — предостерег Третий. — Одно дело — ставить в неловкое положение меня, и совсем другое — ни в чем не повинную девушку.

— И ведь месяца не прошло, как в твоем окружении обнаружили диверсантку, а ты… — Рино все-таки не выдержал и снова перешел на родной язык. Господин Лэнгли блаженствовал: по всей видимости, давно хотел изложить работодателю то же самое, но ему все-таки приходилось оборачиваться на субординацию.

— Я не диверсантка! — поспешно открестилась я, почувствовав себя крайне неуютно. — Я просто перенервничала. И уже ухожу. Надеюсь, больше пересекаться не придется.

Спина Третьего болезненно выпрямилась.

— В смысле… — растерялась я, не зная, куда девать руки. Двое лишних свидетелей спокойствия не добавляли. — Все было замечательно, правда. Но простым смертным от ваших дел лучше держаться подальше.

— Кажется, у госпожи Кэнвилл здравомыслия больше, чем у тебя, — брякнул Рино.

Спина просто окаменела. Я была готова сквозь землю провалиться.

Расслабилась, называется! Успокоилась подручными средствами! Да чтоб им всем, хоть заново напивайся — все равно протрезвела уже!

— Попросите счет, пожалуйста, — сказала я. Каким-то чудом голос не сорвался и даже не задрожал.

— Я заплачу сам, — твердо сказал Третий и наконец-то обернулся. Только смотрел уже совсем по-другому — нейтрально, безразлично, чуть отстраненно. Именно с такими лицами обычно изображали ирейцев на карикатурах, и я, не удержавшись, фыркнула — но он благовоспитанно не обратил внимания, как будто и впрямь собрался проиллюстрировать своей рожей какой-то бородатый неполиткорректный анекдот. — Боюсь, в большей части разрушений виноват именно я, мне и отвечать.

— Как хочешь, — я пожала плечами, невольно поразившись приключившейся с ним метаморфозе. Как будто на ковер к начальству попал…

— К сожалению, я не смогу тебя проводить, — ровным голосом продолжил Третий.

Я снова пожала плечами. В общем-то, я и не рассчитывала на его компанию по дороге домой. А уж при таком дополнении, как Рино и Лэнгли, сама буду рада отвязаться!

— Будет лучше, если вы уйдете через черный ход, — не замедлил вмешаться следователь.

— Зачем? — растерялась я.

Рино медленно перевел ошарашенный взгляд с меня на Третьего. Тот молча развел руками.

— У парадного входа сейчас дежурят два журналиста и пять папарацци, — сообщил следователь, явно проглотив еще одну витиеватую трех-, четырехэтажную фразу на родном языке. — Если вы не хотите мелькать в газетах наравне с агентами Ордена, вам лучше не показываться рядом.

Вот тут у меня в голове все-таки щелкнуло. То ли папарацци, то ли газеты запустили нужную цепочку ассоциаций, и я наконец-то вспомнила, как несколько лет назад читала статью о бракосочетании леди Джиллиан ди Морвейн и третьего принца Ирейи. И фотографию, на которой Ее Высочество напряженно улыбалась, мусоля в руках свадебный букет, а Его Высочество, болезненно выпрямив спину, с таким же вот нейтральным выражением лица взирал в камеру поверх голов приглашенных.

Лика тогда проехалась по поводу слишком тугих корсетов, а потом еще дня три вздыхала об истинном умении держать себя, ничтоже сумняшеся именуя манеры Безымянного принца восьмым чудом света. А мне подумалось, что счастливые родители новобрачных, должно быть, гнали тех к алтарю не иначе как пинками.

Кажется, все мои выводы немедленно обозначились у меня на физиономии, потому что Рино тут же прикусил язык, а Третий, укоризненно на него покосившись, шагнул ко мне и ласково скользнул пальцами по шее. Я поспешно подобрала челюсть и нервно сглотнула.

— Я все понимаю, — быстро заверила я. — Ничего не видела, ничего не слышала, и вообще ничего не было.

Господин Лэнгли подавился смешком.

— Мне следовало тебя предупредить, — виновато вздохнул Третий и наклонился совсем близко. — Но откуда бы я тогда узнал, что… — он осекся и снова отстранился. — Прошу прошения, кажется, я все еще пьян.

— И все еще опаздываешь на планетолет, — флегматично напомнил деликатно отвернувшийся Рино.

Его Высочество кивнул и, чинно извинившись, отправился договариваться с администратором по поводу счета и черного выхода, оставив меня где-то посредине между полнейшим офигением и совершенно неуместным сожалением. Да еще со странной обреченностью звенела в нетрезвой голове так и не законченная фраза: «Но откуда бы я тогда узнал, что ты хотела меня, а не мой титул или образ в прессе?..»

Лифчика я хватилась уже в такси.

Мама всегда говорила, что пацанка — это диагноз.

Иллюзий по поводу размера своей груди я не питала, но и комплексами обзаводиться не спешила. Чего, спрашивается, заморачиваться на пустом месте?

Хотя, сказать по совести, вряд ли кто-то, кроме меня, мог впопыхах напялить футболку на голое тело и уехать, не испытывая ни малейшего дискомфорта. С лифчиком можно было попрощаться. Если я забыла бюстгальтер на диванчике, при уборке его наверняка выкинули, а если Его Высочество так и загреб его вместе с бляхой обратно в карман…

Где-то тут я с излишней живостью представила себе, как третий наследник ирейского престола приходит к какому-нибудь важному свидетелю по делу о неверной жене и с непроницаемой физиономией предъявляет тому бронзовую бляху с прицепившимся к гербу кружевным лифчиком, и конструктивные размышления предсказуемо оборвались. Теперь меня гораздо больше занимал другой вопрос: что больше шокирует воображаемого важного свидетеля — сам бюстгальтер или вышитая на левой чашечке белая собака с любопытным черным носом?.. Зато домой я попала в прекрасном настроении, невзирая на все утренние перипетии, и первым делом осчастливила Лику и расстроила Джока одной и той же новостью: ночной арест был обычным недоразумением и ничьим планам не грозит.