- Ну-ка, ну-ка. Какие? Отвечай, подлец, тотчас же!

- Холодную расчетливость, например. Я не эмоциональный человек. Далее. Я не без способностей. Причем, именно к тому делу, коим мы тут с вами имеем честь заниматься. Еще я свободный человек, без особых предрассудков.

- Просто развязный.

- Развязный, значит, развязанный, то есть не скованный, свободный. Несколько циничный.

- Это уж точно.

- В твоих словах прозвучала нотка осуждения. А ведь что есть цинизм, Николай Палыч? Циник - это человек, который не стесняясь говорит вслух ту правду, которую все знают, но не рискуют произнести сами. Герой, по сути. Первый, кто решается сказать. А уж остальным потом легче. Так и происходит раскрепощение нравов, через циников.

- До того упростились все и раскрепостились, что башки друг другу смахивают фамилии не спросивши. Всю империю кровью залили.

- Ой, да неужто циники в этом виноваты? Брось, Николай Палыч, ты путаешь. Циники внешне раскрепощают. Убирают излишнюю церемонность в словах. Тебе не все равно, с церемониями тебе башку снесут или без?

- Да уж лучше с церемониями.

- Эстетствуешь.. Да, ну и кроме того, я как Шерлок Холмс, сильный логик. Вот я, например, знаю, что у тебя в сейфе лежит бумага, где написаны фамилии всех подозреваемых. И моя фамилия там есть.

- В ящике стола. Перед твоим приходом убрал. А с чего ты взял, что я тебя еще не вычеркнул?

- Да у меня такая бумага тоже лежит. И ты там фигурируешь. Но дело не в этом, а в том, что я тебя уже вычеркнул, а ты меня нет.

- Сущий дьявол! И за что же ты меня так почтил?

- Ну, во-первых, потому что с тобой легче. Ты у нас личность видная, Георгиевский кавалер, бессребреник. Со студенчества, небось, с политическими не общаешься. Весь как на ладони. Я твое дело ой как хорошо изучил, Николай Палыч. Негде тут червоточине быть. Не на чем ей угнездится. Чист Ковалев, как образ божий.

- Таких чистых у меня полный список. Личные дела одно чище другого. Но ведь не потому ты меня вычеркнул. Есть еще и "во-вторых". И, как я понимаю, в главных.

- Есть, Николай Палыч. Ты прав. Из-за этого "во-вторых" я тебя и вычеркнул.

- Интригуешь, Олег.

- Я тебя прокалывал, Николай Палыч. А ты не прокололся.

- Ну-ка, ну-ка...

- А во-вторых, Боровой весточку прислал.

- Наконец-то! Что!?

- По порядочку, Николай Палыч. Орднунг юбер аллес. Итак, Борового готовил я. Вы про него почти ничего не знали, живьем не видели потому что утонули в текучке - саботаже на станции и ремонтной оружейке. И потому что агента я готовил еще до этого конфиденциального поручения Ходько.

- Угу.

- Кроме того, вы всегда считали, что Боровой мелкота, а я ваше заблуждение поддерживал, пока не переправил его за линию фронта, к красным. Тогда и открыл, что это грандиозная фигура.

- Угу.

- А помните, мы ходили к Желябовой, и вы там, будучи изрядно подшофе, драли очень интересную шатенку с золотой передней фиксой и шрамом на лбу?

Ковалев поморщился, будто выпил уксуса.

- Вижу, помните. А наутро, - продолжал поручик, - я как будто невзначай сказал вам, что у Борового тоже шрам на лбу от удара пивной кружкой по лицу во время студенческой попойки.

- Ну, помню.

- Это было единственное, что вы о нем знали. Больше я вам ничего сознательно не сообщал. Боровой - целиком моя разработка и находка. Вам я о нем сообщил на последнем этапе. Подкинул этот шрам на лбу после того, как прояснил масштабы личности агента. - Повторил Козлов. - И сказал, что собираюсь использовать Борового по делу Икса.

- Ну.

- Нет у него никакого шрама!

- Не понимаю...

- Все очень просто, Николай Палыч. Вместе с Боровым я отправил по хорошей легенде некоего Синявина, еще охранного отделения агента. Шрам-то у него на лице. Его я без заданий послал, для резерва связи и для контроля. О Боровом он ничего не знал. Но устраивался он неподалеку от Борового. И Боровой его отслеживал, потому так долго молчал, ждал определенности. Не заметить Синявина нельзя: личность уж больно колоритная. Шрам опять же. Если бы красные его взяли за этот шрам как Борового или поставили хвост в надежде выйти на связи, настоящий Боровой донес бы мне. Но сегодня связник принес весточку. Боровой устроился, прошел проверку и сообщает, что Синявин гуляет рядом чистый.

Отсюда вывод: штабс-капитан Ковалев не является скрытым агентом Ленина, ибо столь ценного кадра, как Боровой он, будучи красным, просто не мог не сдать.

- А личное дело Борового ты, конечно, припрятал.

- Сжег.

- Ах ты шельмец! Начальника вздумал щупать! Ай, молодец! Но ты все-таки гад! Но какова комбинация!

- Да комбинация нехитрая, Николай Палыч. Двухходовка с подставкой. А почему вы не спрашиваете, что еще сообщает Боровой?

- Как же не спрашиваю?! Вот именно и спрашиваю: что еще сообщает твой Боровой?

- Наш Боровой сообщает пока немного. Он потихоньку собирает информацию, но особо не педалирует, чтобы не вызвать излишних подозрений. Тем более, что хоть сам он там среди красных личность и популярная, но тоже у них без году неделя служит.

- Не томи! Что он говорит?

- Что мистер Икс наш известен красным давно, кажется, когда-то зависел от них финансово, но это пока предположение. И кличка у него там - Лизун.

- Как?

- Лизун.

- М-да. Нехорошая кличка. А почему Лизун?

- То-то и оно-то. Добро бы по внешности обозвали или по характеру. Был бы Кривой или Пират, тогда ясно - это наш одноглазый Добровольский.

Жмот - Ярыгин. Тесто или Фабрикант - Горелов. Кавалер или Георгий штабс-капитан Ковалев. А вот Лизун, или Ферзь, или Семнадцатый какой-нибудь, или там Тополь - нейтральные клички. Нехарактерные. Нехорошие.

- Да-а, - протянул Ковалев. - нехорошие... И все-таки, Лизун это не Тополь и не Тигр, согласись. Лизун не из этого ряда. Может, кличка-то как раз и характерная. Может, подхалим? В смысле, задницу начальства лизун? А?

- Если красным он давно известен, может даже с детства кто-то из их разведки с ним знаком, то это может быть детская кличка и означать любителя петушков на палочке, например, или ландрина. - Улыбнулся Козлов.

- Или как-то особенно самокрутку облизывает перед склейкой. Кто у нас самокрутки курит?