Так остро как ее, я не чувствовал никого и никогда. Сидя в аршине от Даши, слушая звук ее голоса сливавшийся с тихим плеском воды о лодочные борта, я чуть ли не физически ощущал ее тело под строгим коричневым платьем, все его изгибы и впадинки. Она была удивительной и гибкой.

После той осени у меня было много женщин. Но можно сказать, что не было ни одной.

Я не обладал Дашей как женщиной в полной мере.

Зато мы целовались.

Это вспыхнуло внезапно, накануне ее отъезда, вечером. Провинциальный городок уже давно спал, когда наши губы вдруг соприкоснулись... Еще секунды назад ничего не было. И вдруг - словно ветер пролетел - мы задохнулись в мягком поцелуе.

Я не целовался - я крал дурманящий напиток олимпийских богов.

Она оторвалась от меня, тяжело дыша, с мутными полуприкрытыми глазами. Хотела что-то сказать, но я залил ей губы новой амфорой нектара, и пил ее сам, кружась над чернеющим садом, под бесконечным звездным куполом. Куском сахара я без остатка растворялся в горячем чае ее поцелуя.

Таких поцелуев мне не дарила ни одна женщина."

x x x

Филеры уже две недели водили подозреваемых рабочих из городской типографии, но пока все было тщетно. Никаких зацепок. Взятый три дня назад молодой парень - расклейщик листовок молчал, несмотря на все старания Таранского и двух его подручных.

Увидев фанатичный блеск в глазах парня, Ковалев с внутренней мстительной радостью понял, что Таранский потерпит здесь сокрушительное фиаско.

Он оказался прав: пошли уже третьи сутки, а парень молчал. Таранский ходил по коридорам бледный, ни на кого не смотрел, левый глаз его изредка подергивался. Офицеры старались не заговаривать с ним, лишь некоторые спускались в подвал, желая своими глазами взглянуть на удивительного человека. Столько у Таранского не выдерживал никто. Обычно начинали говорить часа через два - самые упорные. И процентов на восемьдесят несли ахинею, бездарно оговаривая и себя, и окружение. Контрразведчики замучивались проверять эти самооговоры. Невозможно было посадить в подвал полгорода.

О наборе специнструментов Таранского по управлению ходили легенды. Никто не видел содержимого его потертого докторского саквояжа. Не потому что не хотели - любопытствующих как раз хватало, - а потому, что сам Таранский никогда и никому не показывал свои инструменты. Видели их только двое подручных Таранского - одетые в солдатскую форму гориллы.

Сейчас Таранскому не помогали его инструменты. Офицеры втайне злорадствовали.

На днях Ковалев узнал. Что Таранский формирует особый расстрельный полувзвод при Управлении контрразведки фронта, набирая контингент по тюрьмам. Капитан Тарасов по секрету сообщил, что Таранский специально выискивает среди уголовных преступников убийц и насильников, предварительно знакомясь с делами осужденных. Офицеры управления дивились, как Таранскому удалось получать разрешение на формирование такой отпетой команды. Он даже получал командировочные предписания в екатеринодарскую и ростовскую тюрьмы. Видимо. Сыграло роль то, что до сих пор приговоры о расстрелах и повешениях должны были выполнять случайные офицеры. Иногда бывали отказы. Теперь смертельный конвейер целиком мог взять на себя ротмистр Таранский с командой...

Кроме прочего, Ковалев занимался делами о саботаже. Железнодорожный узел бродил как сусло. Агенты доносили о большой заинтересованности красного подполья к дороге, о постоянно появляющихся там листовках и агитаторах. Агитаторов ловили, но на след верхушки подполья выйти не удавалось. Проваленные явки оказывались пустыми, люди исчезали. Настроение среди рабочих депо было весьма неопределенным. Показательный расстрел двух саботажников из ремонтного цеха ничего не дал. Ковалев был против расстрела, считая, что этим военные власти только восстановят против себя рабочих. Но до зарезу была необходима бесперебойная работа, срывались поставки, сутками стояли на запасных путях эшелоны с ранеными. Пройдя раз мимо такого эшелона, послушав стоны , Ковалев сам приказал арестовать семьи трех основных подстрекателей, склонявших к саботажу и известных ему по агентурным данным. Обратившись к деповским, пригрозил расстрелять заложников и взять новых в случае крупных срывов и диверсий. И дорогу сразу перестало лихорадить, рассосались эшелоны с запасных путей. Между тем ковалевская агентура вышла на большевистскую ячейку на соседней станции. Ковалев молниеносно провел аресты и теперь разбирался с арестованными, одновременно следя за настроениями на станции и решая, не отпустить ли двух-трех мелких бандитов для успокоения оставшегося станционного персонала.

Работа шла, но это была не его стихия. В контрразведку Ковалев попал почти случайно. Добравшись кружным путем - через Бессарабию и Крым в Екатеринодар к Деникину, он через полгода боев после тяжелого ранения попал в Управление контрразведки фронта. Дело это было для Ковалева новым и, естественно, непривычным. Он вникал в тонкости, учился вербовать агентуру, искать и находить слабые места и тонкие струны в человеческих душах.

Несколько месяцев назад к нему перевели Козлова. Поручик оказался просто прирожденным контрразведчиком (и был бы, как подозревал Ковалев, никудышным полевым командиром). Как ни странно, но многому штабс-капитан научился именно у Козлова, формально своего подчиненного.

Иногда в ресторане Хмельницкого, куда офицеры штаба и контрразведки захаживали поужинать, Козлов разражался лекцией или экскурсом по истории разведки и контрразведки. Ковалев дивился обширности его познаний в этой области. Вот и сейчас поручик остался верен себе.

Козлов и Ковалев сидели за угловым столиков, и размахивая ножом, поручик вещал:

- Прелюбопытнейший случай был в Китае, во времена правления... э-э-э... не помню, забыл отчего-то, ну, короче, в 184 году от рождества Христова... Вина еще закажем, Николай Палыч? Кухня здесь отвратительная. Совсем не Париж, дрянь, право слово... Но винцо... Где он достает? Война ведь... Короче, я имею в виду восстание желтых повязок. Тогда тоже быдло восстало на законного государя всея Поднебесной. Только у нас красные, а там были желтые. В общем, невелика разница... Каждый охотник желает знать... И по спектру они рядом, желтый с красным. Вы, конечно, не помните всех подробностей, Николай Палыч...