Бекон подгорал. Выругавшись, Рейвен перевернула его.
Тем не менее, у нее просто не было времени или энергии справиться с сумасшедшим поклонником с манией величия, не важно, насколько красив и очарователен он был.
Его непосредственное обаяние было тем, о потере чего она будет особенно сожалеть. Допустим, она предпочитала синеглазых и темноволосых мужчин, и была достаточно женщиной, чтобы высоко ценить красавцев, но ее в первую очередь привлекло именно его обаяние. Мужчины, которые населяли ее собственный мир, не слишком стремились быть обаятельными, а игры, в которые они играли, были опасными.
Рейвен вздохнула и выбросила из головы видение пронзительно-синих глаз. Сейчас было не время, совсем не время для личных желаний.
Вздохнув, Рейвен переложила бекон на бумажное полотенце, чтобы стек жир.
И, решив выбросить из головы бесполезные мысли, она стала снова размышлять о его поведении прошлой ночью.
Она была высокой, однако он был выше и, конечно, намного сильнее ее. Но он не воспользовался этой силой, чтобы получить то, чего явно хотел — она уже видела страсть в мужских глазах и узнала ее в его напряженном пристальном взгляде. Он делал предложение бесчисленное количество раз различными способами, игриво преследовал ее вокруг стола или двух, и говорил любому, кто его слушал, что она выходит за него замуж. То серьезный, то смешной, он добился того, что каждый в забегаловке подбадривал его.
Но ни разу, никоим образом, его преследование не было бестактным или грубым. Если он ругался, то мягко и без злобы. Далекий от любого физического воздействия, он касался только ее руки — с любопытным видом учтивого уважения и терпения, удивительно трогательным и заставляющим ее с удивлением сознавать его сдержанность. Ни одно вульгарное слово или глупая шутка не слетели с его губ. И, несмотря на то, что она удивленно отклоняла его предложения, он оставался неизменно дружелюбным.
И напоследок — он выглядел совершенно изумительно, когда был пьян.
— Выходите за меня.
Он, казалось, не очень изменился, протрезвев. Рейвен повернулась и оглядела его, высокого, темноволосого и красивого, стоящего в дверях кухни. Джинсы, решила она, превосходно подходили ему. На самом деле, если бы они подходили ему ещелучше, на улице на него бы толпой накинулись бешеные женщины.
Рейвен проигнорировала слабость в коленках так же, как проигнорировала ее, когда он появился в одном полотенце.
— Кофе там, — сказала она. — Наливайте. Завтрак готов.
Джош пошел за кофе, очевидно не тронутый этими постоянными отказами.
— Вам нужен кофе, чтобы начать день? — с интересом спросил он. — Мне нужен.
Поставив две полные тарелки на чистый дубовый стол, Рейвен пробормотала:
— Тогда, возможно, вы скоро образумитесь.
Это прозвучало не очень обнадеживающе.
— Сейчас я разумен, — сказал он, отодвигая для нее стул.
Смущенная, Рейвен села скорее поспешно, чем грациозно. Она, конечно, встречала мужчин с хорошими манерами, но вот чтобы за завтраком?
Он поставил на стол кофе для них обоих, затем тоже сел.
— Так скажите мне, почему мы находимся в квартире, которая не является вашей? — непринужденно спросил он.
Рейвен мгновение вглядывалась в его теплые синие глаза, потом начала есть.
— Мы здесь, — сказала она, — потому что я живу тут, пока мои друзья находятся на Восточном побережье. Вы здесь, потому что в единственном документе, который был при вас, не нашлось вашего лос-анжелесского адреса. Вы даже не носите с собой водительские права, только визитные карточки с вашим именем и номером телефона.
Джош не сказал ей, что редко нуждался в любых других документах, удостоверяющих личность.
— Я здесь проездом, — объяснил он, с видимым наслаждением набрасываясь на еду.
— А вы откуда? — спросила она, удивляясь собственному любопытству. Было ли это вызвано желанием избавиться от него? Или понять этого удивительно пылкого, совершенно очаровательного мужчину?
— Я провожу большую часть времени в Нью-Йорке. А вы? Уроженка Лос-Анджелеса?
— Нет, — сказала она. — Где вы остановились?
— В отеле. Так откуда вы?
— С Восточного побережья. В каком отеле?
— В центре города. Откуда именно с побережья?
Защита и нападение.
Рейвен сдержала смешок и спокойно сказала:
— Я родилась в цыганском таборе в Румынии, не считая того, что на самом делея была дочерью барона, украденной цыганами. Видите ли, он вышвырнул их со своей земли, так что они решили отомстить, украв меня. Но у них уже было слишком много голодных ртов, так что они продали меня ирландцу, которому нужна была танцовщица в кабаке. Потом, однажды, когда я танцевала в баре, туда забрел греческий судовой магнат и предложил мне работать мишенью метателя ножей в его цирке. Ирландец не хотел продавать меня, поэтому грек купил кабак со всем содержимым, включая меня, и увез в Лондон, а потом в Штаты. Целый год я увертывалась от ножей, пока метатель по ошибке не попал мне в левое ухо, и я убежала. Я оказалась на речном судне на Миссисипи, где беспутный игрок учил меня жульничать в карты и хорошо выглядеть в перьях. Но оказалось, что у меня аллергия на перья, и мой нос явственно подрагивал всякий раз, когда я тасовала колоду. Так что я оставила это и стала гидом, проводящим экскурсии на дно Большого каньона верхом на мулах. После трех поездок у меня случился приступ головокружения, что положило конец моей работе. Потом я запрыгнула в товарный поезд, направлявшийся на запад, и влюбилась в Лос-Анджелес с первого взгляда. Оказалось, что тут нет большого спроса на танцовщиц в барах, на мишени для метателей ножей, бездарных игроков с аллергией на перья или ездоков на мулах, так что я стала компьютерным программистом в IBM.
Джош разразился смехом.
Рейвен, говорившая очень быстро, пока плела рассказ из воздуха и живого воображения, глубоко вздохнула, глотнула кофе, затем мягко спросила:
— А какой была вашажизнь?
— Скучной по сравнению с вашей, — сказал он ей.
— Вы хотите сказать, что не собираетесь сообщать мне никаких подробностей? — хмыкнула она. — После того, как я обнажила свою душу и подверглась вашему жестокому осмеянию?
— Я пытаюсь соблазнить вас своей таинственностью, — серьезно объяснил он.
— Это на меня не действует.
— Хорошо, черт возьми, вы, кажется, неподкупны. Вас едва ли впечатлило предложение заполучить мое королевство. Аура таинственности тоже не принесла мне успеха. Моя голая мужественная грудь, очевидно, не взволновала вас: прошлой ночью вы почти полностью раздели меня и, видимо, не почувствовали ни капли вожделения, а когда я продефилировал перед вами в одном полотенце на бедрах, вы даже и глазом не моргнули.
Рейвен захлебнулась смехом.
— Вижу, что я пошел неправильным путем. — Джош решительно встал, обошел стол, взял ее за руки, и поднял со стула. — Несомненно, больше всего в данной ситуации необходимо, — сказал он строго, — некоторое старомодное убеждение. — И он склонил к ней свою темноволосую голову.
2
У застигнутой врасплох Рейвен не было возможности оказать сопротивление. И, как бы ни смущала ее эта мысль, она совершенно не была уверена, что сопротивлялась бы, даже если такая возможность у нее была. Его худощавое привлекательное лицо заполнило обзор, его руки сомкнулись вокруг нее, и Рейвен почувствовала, как ее тело качнулось к этому незнакомцу, как будто ее притягивал магнит, которому невозможно было противостоять.
Даже помня его образцовое поведение прошлой ночью, она ожидала бешеной атаки, страстного требования. Но когда его губы встретились с ее губами, это было нежное, ищущее, почти робкое прикосновение, мягкое и теплое. Ее тело, охваченное внезапным шоком, неожиданно встретило ласковое тепло, и она почувствовала, что ее кости плавятся. Она была покорена, ее рот приоткрылся навстречу его губам, а руки поднялись, чтобы обнять его талию.