— Нет. — Снова возникла пауза, и Розалин показалось, что человек на другом конце провода обдумывает то, что собирается сказать дальше. — Я почувствовал, что должен это сделать. Состояние вашего отца подняло некоторые вопросы, которыми необходимо заняться.

— Вопросы? Что вы имеете в виду?

— Лучше обсудить это с глазу на глаз, я думаю, — равнодушно ответил Барфилд. — Когда вы сможете приехать?

Мозг Розалин лихорадочно заработал, перебирая то, что необходимо сделать в ближайшие две недели, какие из пациентов нуждаются в тщательном личном наблюдении, какие курсы следует посетить.

— Значит, вы сможете приехать сюда в обозримом будущем?

Голос Барфилда стал еще прохладнее, и Розалин легко представила, что он о ней думает. Деловая мисс Паркер, кипящая гневом оттого, что ее не известили о болезни отца, но неожиданно проявляющая нерешительность, когда речь заходит о том, чтобы навестить его. Скотт Барфилд просто был не в состоянии понять, что это связано с улаживанием кучи дел, и потому невозможно решить все в одно мгновение по телефону.

— Конечно же я приеду, мистер Барфидд, — холодно сказала она.

— Рад это слышать. — Похоже, ответ не произвел на него никакого впечатления. — В таком случае, как насчет этой субботы?

Розалин заметила, что у собеседника была привычка задавать вопросы, которые не предусматривали никаких возражений. Откуда у него это? Она попыталась вспомнить, чем Барфилд занимался, но не смогла. Ее участие в жизни родного городка было минимальным, а отец не любил писать содержательные письма. Он вообще был немногословным. Во всяком случае, с ней.

— Я боюсь…

— Послушайте, мисс Паркер, — заявил Барфилд низким, строгим голосом, — вы нужны вашему отцу. Полагаю, что вам придется изыскать возможность приехать сюда в субботу. Если вы выедете достаточно рано, то сможете добраться после полудня. Я пошлю за вами машину в аэропорт.

— До субботы осталось только два дня! Мне нужно время, чтобы заново спланировать свои дела…

Он наверняка сверялся с расписанием, пока Розалин говорила, потому что следующими его словами была информация о том, во сколько она должна вылететь в субботу и в какое время прибыть в аэропорт.

— Вас будут ждать, — сказал Барфилд и повесил трубку.

Именно так — повесил трубку! Она не могла поверить в это. Розалин была очень уважаема в своей области, к ее советам прислушивались. Давно прошло то время, когда ей приходилось защищаться от кого-то или отчитываться перед кем-то. Возникшая ситуация смущала и злила ее.

Неужели она настолько привыкла командовать, что теперь ей трудно стерпеть подобное отношение от кого-то другого? Розалин включила бра и нахмурилась. Она не любила копаться в своих эмоциях. Ее жизненное расписание не оставляло места для такой роскоши, как самоанализ.

Теперь давно забытое вторглось в реальность, возвращая образы прошлого, заставляя вспомнить далекие дни. Ее отношения с отцом основывались на гордости, упрямстве и молчании, которые в конечном счете не поддавались объяснению.

Даже сейчас Розалин ощущала боль и растерянность, преследовавшие ее в детстве. Недостаток привязанности, постепенное понимание того, что, что бы она ни сделала для отца, этого недостаточно и никогда не будет достаточно. А потом тот ужасный разговор, подслушанный под дверью кухни, когда ей было восемь или девять лет, и страх, что ее накажут, если поймают за этим делом. Служанка и кухарка болтали о бедной малютке Рози. Если бы ее мать не умерла при родах, оставив доктора Паркера с наследством… Если бы не родила, точно назло, девочку, когда все знали, что он хотел сына… Сына, чтобы сохранить фамилию…

Ей тридцать четыре года, она взрослая женщина, а воспоминания все равно ранят.

Однако к вечеру четверга эти воспоминания были снова задвинуты в самый дальний угол сознания, где им и надлежало быть. Розалин была слишком занята: за то малое время, что у нее оставалось, она лихорадочно улаживала свои дела, чтобы иметь возможность уехать в субботу.

Она понятия не имела, сколько времени будет отсутствовать, но не думала, что это займет больше недели. Тем более было сказано, что отец вне опасности и поправляется.

Самым трудным звонком, который теоретически должен был быть самым легким, оказался звонок Роджеру. Возможно, она предчувствовала это, потому что позвонила ему вечером в пятницу, незадолго до того, как лечь спать…

Роджер не был склонен принимать мою ситуацию близко к сердцу, вспоминала Розалин, глядя в иллюминатор самолета. На словах он был исполнен сочувствия, но в голосе сквозили недовольство и обида.

— Я не видел тебя две недели, — сказал он. — Это была бы наша первая суббота Бог знает с какого времени!

Словно она могла изменить обстоятельства по своему желанию. В который раз Розалин подумала, насколько же мало Роджер вникает в ее заботы. Он тоже был врачом, но частнопрактикующим, и время распределял по своему усмотрению, не боясь, что планы сорвутся из-за какой-то неожиданности. Розалин часто удивляло, что Роджер, который, как врач, должен был бы понимать ее положение, всякий раз дулся, когда время, отведенное им для свидания, совпадало с ее рабочими часами…

Странно было сидеть здесь, в салоне самолета, размышляя обо всем этом. Но постепенно мысли Розалин приняли иной оборот. Что ждет ее по прибытии домой? Вдруг отец будет еще более неприветливым и ворчливым, потому что ему теперь может потребоваться ее помощь? Эта мысль испугала Розалин до дрожи, и она почувствовала себя еще более виноватой в недостатке дочерних чувств.

Выход из самолета и дорога к зданию аэровокзала напоминали путешествие назад во времени, и Розалин ощутила горько-сладкий аромат воспоминаний. Воспоминаний о том, как она приезжала сюда из интерната, год за годом, пока постепенно, с возрастом, не начала проводить каникулы в других местах. Она отдыхала с друзьями в разных частях страны. Позже, уже учась в университете в Оксфорде, оставалась там, большую часть времени занимаясь, а в остальное — общаясь со студентами-медиками.

А на улице было замечательно. Чудесный весенний день обещал такие же прекрасные дни впереди.

Розалин остановилась, разглядывая машины, в поисках такси, присланного за ней, когда сзади послышался голос, который так действовал ей на нервы по телефону.

— Мисс Паркер?

Она повернулась, и послеполуденное солнце ослепило ее, так что пришлось прикрыть лицо рукой, чтобы взглянуть на говорившего.

Скотт Барфилд. Сначала смутное воспоминание увиденного детскими глазами. Теперь увиденное глазами взрослой женщины. Высокий, стройный мужчина. Лицо с волевыми, жесткими чертами, серые глаза и очень темные, почти черные волосы. Розалин поразила не столько внешность, сколько ощущение силы, исходящей от него.

— Верно, — вежливо ответила она, с усилием отводя взгляд. — А вы, должно быть, мистер Барфилд.

Розалин подумала, что Скотт Барфилд может счесть ее разглядывание навязчивым, хотя он, видимо, привык к тому, что женщины с интересом смотрят на него. Это, несомненно, добавляло ему самоуверенности.

— Да, это я. — Он кивнул влево. — Моя машина там. Давайте ваш чемодан.

— Все в порядке, я справлюсь сама.

Барфилд равнодушно пожал плечами и направился к темно-серому джипу. Розалин поспешила за ним, одновременно отвечая на вежливые расспросы о своем путешествии.

— Я положу ваш чемодан в багажник, вы не против? — спросил он, глядя, как Розалин забирается на сиденье для пассажира. — Или вы тоже предпочитаете сделать это сами?

— Благодарю вас.

Она посмотрела на склоненную темную голову с неожиданной неприязнью. Но она не хотела тратить свои душевные силы на этого, в сущности, незнакомого человека, который наверняка уже составил о ней мнение, причем явно нелестное.

— Как там мой отец? Только честно, — спросила Розалин, когда джип тронулся с места.

Она посмотрела на жесткий, точеный профиль Скотта Барфилда и неожиданно подумала, что долго отрабатываемая бесстрастность, похоже, покидает ее.