— Нам в один цех надо, — заявил Славик.

— В один и пойдете. Завтра к семи за пропусками, а сейчас гуляйте отсюда.

Вот так и определились. И было это после проводов Игоря и уж тем более после отправки им вот этого довоенного письма.

Ну и спал! Видать умаивался в училищных лагерях основательно.

В то время можно было болтать что угодно, даже на трех листах. И читать в три приема. А теперь бы хоть пару слов, написанных его рукой: жив, здоров.

Спать совсем не хотелось. Аля вышла из дому. Вот крылечко, в одну ступеньку, два столбика подпирают навес. Парадный ход. Второй номер, в отличие от первого, пользовался только им. Сколько раз они стояли здесь гурьбой перед тем, как двинуть потолкаться по Москве! Тысячу… И она пошла мимо двух толстенных тополей в ворота, по Малой Бронной, пересекла Тверской, потом по бульвару к Арбату. Почему-то захотелось обогнуть двухэтажку с булочной, молочной и парикмахерской… Глянула на «Прагу», где встретила войну в библиотеке на втором этаже, перешла к кинотеатру «Художественный». У метро висела афиша. Большой концерт в Театре имени Станиславского: Зеленая, Орлова, Русланова, Хенкин. Даже не верилось. Ведь все это из прошлого, как и письмо Игоря. Но вот и число — пятое июля. Всего пара дней назад. А ведь они с Наткой были почти на таком же концерте, только в Колонном зале. Слушали разудалое пение Руслановой. Веселая, в русском наряде. Как ей аплодировали! А потом танцевали Анна Редель и Михаил Хрусталев в золотистых костюмах, легкие, красивые. Все это было. Но вот же и есть! А не закатиться ли им с Наткой в театр? Барин устроит, проявит свое могущество.

Люди на фронте гибнут под бомбами, а они будут похохатывать? Только что вышел указ о паникерах. Может, чтобы отвлечь от черных мыслей, устраивают грандиозные концерты? Или все проще: все работают, и артисты тоже. И все же, пока неизвестно, что с Игорем, развлекаться бессовестно. И гулять тоже. Аля повернула домой.

— Где ты была? Я уж не знала, что подумать… Славик давно дома. Теперь оставляй записку, когда надумаешь прогуляться, — укоряла мама.

Мама… Если рядом, то и думать о ней не надо? Ох, нехорошо…

Это ж надо — забыть сменное платье! Никакой спецодежды теперь не выдавали, не из чего и некому ее шить, все работали на солдат, а уж в тылу потерпят. Подумаешь, комбинезон. У каждого есть что-то старенькое или немодное, вот и донашивай на работе.

Аля перед ночной сменой погладила синенькое платьице, и захотелось его сразу надеть, оно же было на ней прошлым летом в Останкине…

Ездили туда в музей с Игорем. Лес успели пройти лишь по краю. Он остался в памяти странным; понизу деревья в тумане, а макушки от закатного солнца красным полыхали… удивительно. И прохладные, пустоватые залы дворца с люстрами и сценой в небольшом зале, и портрет Паши Жемчуговой — все запомнилось. Перед портретом они стояли долго. Узкое смуглое лицо, пожалуй, и некрасиво, а вот полюбил же ее просвещенный граф Шереметьев, женился, значит, было что-то особенное в этой женщине? Ум, талант… Мама потом напела народную песню об этой удивительной Паше Жемчуговой:

Никак довоенное время не отвяжется; за этими воспоминаниями и забыла сменку. А теперь утро, ночь отработала, пора в душ и переодеться, да не во что. Ехать как есть, в этом милом сердцу стареньком платьице? Но оно колется и грязное. Набилась мелкая стружка и пыль, все в брызгах эмульсии, а просохнет, станет коробом.

Стояла посреди цеха, огромного, под стеклянной, зачерненной крышей и качающимися от вибрации многих станков лампами под плоскими абажурами. Собственно, под этой крышей было два цеха и еще какое-то отдельное помещение, там пылал багровый огонь и суетился дед Коля. Но слоняться по цеху запрещено, а уж к себе дед и вовсе не подпускал. Славик все же разведал:

— Дед отливает головки к нашим гильзам. — И, увидев, что она не поняла, рассердился: — Ну, как у пуль, свинчатки остренькие.

— Корпус, головка, не все ли равно, — пожала она плечами. — Не все ли равно? Подумаешь, секрет…

— Там горн, по технике безопасности нельзя, — оправдывал деда Славик.

Славик… Вот кто ей нужен. Как только перевели его в токари, попал в другую смену. Но он не горевал, так был доволен, что сняли с «подхвата». Гоняли туда-сюда, а теперь настоящее дело.

Разыскала Аля Славика у токарного станка. Постояла за спиной, очень уж интересно, как он тут справляется. Славик обтачивал здоровенную чушку. Закончив операцию, освободил деталищу, миг полюбовался заблестевшей обточкой и начал вставлять новую деталь. Ловко так, силенки в руках у него поднабралось.

— Здравствуй, токарь с Малой Бронной.

— А, — заулыбался паренек, — решила проведать?

— Слушай, дай мне твои штаны и рубашку, а вечером привезу.

— Забыла сменку? У меня тоже такое бывает, Зина жалеет будить ребенка, и несусь, как угорелый.

Через полчаса Аля вышла из душа в прекрасном настроении, пожалуй, впервые после душа отпустило спину и руки расслабились. Неужели натренировалась? А вначале…

Сперва был инструктаж по технике безопасности. Ошеломленные громадностью, грохотом цеха, они со Славиком лишь хлопали глазами. Сидели вместе с другими новичками перед бледным, задерганным инженером по технике безопасности и смотрели на его тонкие, бескровные шевелящиеся губы, по существу, не слыша ни слова, а вернее, не разбирая.

— Чего-нибудь поняли? — вдруг крикнул он.

— Не лезть куда попало, — поспешно ответила Аля, исходя из общего понятия слов «техника безопасности».

Инженер не стал допекать их, велел только:

— Распишитесь, что проинструктированы. И скажите, чтобы заходила следующая группа.

Народу к этому замученному дядьке было полно; треть рабочих завода ушла на фронт. В коридоре пестро от разновозрастных людей: старики, подростки, домохозяйки, девушки…

В цех вошли со Славиком какие-то очумелые. Румяная, туготелая молодка сказала Але:

— Твой номер восемьдесят шестой, приходя, вешай, а после смены сними и в общую коробку брось. А ты, ясноглазик, — обернулась она к Славику, — разыщи начальника цеха Богданова, он скажет, где будешь метлой махать.

— Мне-то к кому? — расстроилась за Славика Аля.

— К мастеру Мухину.

Славик поплелся искать начальника цеха, а Аля шла к Мухину, не посмев спросить, какой он из себя. В широченном проходе ей преградили путь три взрослых парня.

— Как зовут, девушка?

— Кем собрались работать?

— Сколько хотите получать?

Им что, делать нечего? Аля рассердилась:

— Зовут Алевтина, работать директором, зарплату в фонд обороны. А для начала помогите разыскать Мухина.

— Серьезная, — присвистнул рыжий коротышка и крикнул: — Мухин!

Из-за станков выбежал малорослый желтолицый дядечка в черной кепчонке, и рыжий сказал ему строго:

— Принимай пополнение.

— Товарищ начальник, куда мне этот одуванчик?! — глянув на Алю, взмолился Мухин.

— А сам-то какой? — ухмыльнулся кудрявый парень.

— Я жильный, а у ней птичьи косточки, одна воздушность.

— Поговори у меня, — рыкнул коротышка.

— Пошли, — бросил Мухин Але. — Рыжий — это Иванов, начальник смены. Поняла? Чего умеешь? Молчишь. Ясно. Становись вот к полуавтомату, вставляй пруток, вот так. — И он легко и, казалось, просто вставил длинную железяку в нутро станка, похожего на серую коробку высотой больше метра. — Нажимаешь пуск, пошло! Дальше только стружку сымай вот этим крючком, — сунул ей жесткую проволоку с загнутым кончиком. — Кончится пруток, выключишь, белую кнопку ткнешь, и опять все по новой. Стружку в этот ящик, гильзы — в тот. Наполнится, другой подставляй. Обучение, считай, закончено, в трубу его…