Советская застава находилась на вершине невысокого хребта, существовала уже шесть лет и представляла собой основательную крепость. Стены ее были сложены нашими бойцами из камней, внутри имелась казарма, склад, хозблок, столовая и даже баня. Рядом тек ручей, зимой снабжающий заставу водой (летом он пересыхал и благословенную влагу доставляли водовозкой). Местность вокруг и дорога в ущелье простреливались в любом направлении. Три ближайших кишлака были лояльны революционным властям Афганистана... вроде бы лояльны, кто их поймет. В общем, застава, несмотря на близость к Пакистану, была крепкой и трудносокрушимой. Только безумец или наглец мог напасть на нее, имея в округе куда более легкие цели. Именно это, вкупе со сворой неустрашимых псов, сказало Виктору, что в поле зрения появился Мохтат собственной персоной. Особенно впечатляли «боевые овцы». Известно, что сих трусливых созданий не загонишь на минное поле, а тем более туда, где всё грохочет и сверкает.

Добрались быстро — сперва не до самой заставы, а до ближайшей деревни. До крепости было меньше километра — оттуда, из-за гребня горы, доносились раскаты боя. Но километр по ровной местности — это минута езды, а в горах то же расстояние пешком может занять несколько часов. Если не перестреляют по пути, как зайцев. Староста кишлака изрядно струхнул и никак не хотел давать проводника, боялся мести Мохтот-шо. Тогда Виктор, молча слушавший переговоры, встал, отодвинул переводчика, тощего и очкастого таджика Фарруха Ташмухамедова, сграбастал афганца за грудки и поднял вверх, больно стукнув затылком о глиняный потолок. Чалма слетела с головы старейшины, остроносые чувяки — с ног его. «Ты, Хайрулло, сын Ахмада, — прорычал Ларсенис, — да продлятся годы твои и годы твоих детей, готов ли ты встретиться с Аллахом? Если сейчас не дашь нам проводника, то отправишься на небо прямо через эту крышу, я тебе обещаю! А следом за тобой отправятся твои дети и жены! Ваш путь будет легок и быстр, и уже через миг вы будете наслаждаться всеми благами рая! Аллах милостив!»

Казалось, в речах огромного, страшного беловолосого русского офицера не было ничего неверного, противоречащего Корану. На самом же деле он обещал убить всю семью Хайрулло за несколько минут. Он говорил на том языке, на котором Хайрулло привык говорить всю жизнь. Более того, он говорил на дари настолько чисто, словно не был шурави, а вырос в этом самом кишлаке. Поэтому Хайрулло понял его быстро и четко. Всю жизнь он молился о том, чтобы побыстрее попасть в рай, но сейчас передумал — скорее не головой, а позвоночником. Потому что предчувствие того, как шея его с хрустом сломается о потолок, усиленный сверху бревнами, окаменевшими от древности, заставило старосту забыть обо всем. Даже о рае.

— Долгих дней тебе, кумандан ! — завизжал Хайрулло. — Я дам тебе в проводники своего сына! Двух сынов дам и пять ослов! И если хоть один волос упадет с головы твоей...

— Не надо о волосах, — перебил его шурави-кумандан. — Я не в парикмахерскую пришел. И давай быстрее, наших братьев убивают на заставе! Дай нам хороших проводников, побольше ишаков, и этого будет достаточно. И не вздумай подать знак Мохтат-шаху! Я сразу узнаю об этом. Понимаешь?

— Да, понимаю!

Лейтенант аккуратно поставил старосту на земляной, твердо утоптанный пол. Трое старейшин деревни, оцепеневшие во гневе и страхе вдоль стен, с облегчением вздохнули. Советские офицеры ухмыльнулись. Вопрос, кажется, был решен без применения насилия. Или почти без применения. Не возражал даже замполит роты Серегин, отвечающий головой и званием за единение между советским и афганским народами. Для шурави в тот момент нюансы не имели значения.

Через пять минут рота двинулась по узкой тропке, вытоптанной в густой «зеленке» ниже вершины хребта. Впереди роты шел один из проводников, замыкал колонну второй, в чью спину был уткнут ствол АК сержанта Седых, во избежание неприятностей. Неприятностей роте и так предстояло более чем достаточно.

Когда до заставы оставалось метров двести, комроты капитан Павленко поднял руку. Все остановились. Грохочущие разрывы лупили каждые несколько секунд. Ларсенис, достаточно опытный к тому времени, без труда узнал этот звук. Минометы, бьющие снизу вверх навесом, через стены крепости. Когда Вик только пришел в Афган, минометов у «духов» почти не было, во всяком случае в этой провинции. Теперь появились, и в немалом количестве. Если душманы пристреляются, крепости конец. И конец, судя по всему, был близок.

Ларсенис подошел к Павленко и шепнул ему в ухо:

— Давай я сниму их. Они на этом склоне горы, гниды. Я вижу их.

— Давай, Витя. — Игорь Павленко махнул рукой еще раз, заставляя роту залечь и выставить стволы. — Смогёшь?

— Сумею. Дай мне «дудку»  и наводчика. «Духи» стоят в прямой видимости, даже не прячутся. До них около шестисот метров. У них четыре миномета... или пять. Дай «дудку», и я сниму их.

— Людей?

— Хрен! Вдолблю по минам. Если хоть одну «квакалку» порвет с миной в стволе, всем вокруг будет крышка.

— Попадешь?

— Спорим на сто рублей? Когда я не попадал?

— Кого тебе наводчиком?

— Хасанова.

— Этого чабана?!

— Он снайпер, — жестко произнес Виктор. — И глаз у него как у сокола. А если будешь выпендриваться, скину тебя в пропасть и скажу, что капитана Павленко сразила подлая духовская пуля. Тебе дадут медаль «За тупость». Посмертно.

— Понял, табиб. Смешная шутка.

— Ни черта ты не понял. Там Мохтот-шо. Он нужен мне. Очень хочу его распотрошить.

— Зачем?

— Личная месть. Его люди убили моего друга, — не моргнув глазом, соврал Виктор.

Через три минуты Вик лежал на краю ущелья, удобно пристроив сошки СВД на большом плоском камне и обложив со всех сторон ветками винтовку и себя. Хасанов, перебежавший назад на полкилометра, дал наводку четко. В оптике Виктор отлично видел пять минометов — два советских «подноса» и три американских М-19, морально устаревших еще во Вьетнаме и именно по этой причине отданных моджахедам бесплатно в огромном количестве. Бородатые «духи» суетились вокруг, едва успевая заряжать короткие стволы, выплевывающие смерть вверх по навесным траекториям. Замечательно. Будет вам сейчас. Держитесь кучкой, трупы.

Павленко лежал рядом и смотрел в бинокль.

— Не гляди, — сказал ему Виктор. — Сетчатку обожжешь, ослепнешь. И ребятам своим такую команду дай. Нам слепых бойцов не надо.

Павленко повернулся к ближайшему сержанту и прикрыл веки ладонью. Показал на бинокль и изобразил на нем крест. Просигнализировал: передай по роте дальше. Вик не видел этого, он целился.

Мохначи сунули в стволы очередные мины — моджахеды-заряжальщики действовали по всем «квакалкам» одновременно, повинуясь единой команде. Виктор задержал дыхание на пару секунд, а потом выжал мягкий, с длинным ходом, правильно настроенный спусковой крючок до конца. Сперва он хотел ударить в ствол «подноса», но понял, что это не даст ничего. Если он не попадет точно в центр ствола, а на таком расстоянии это было нереально даже для такого профессионального стрелка, как Вик, пуля уйдет рикошетом в сторону. Поэтому Виктор перевел ствол вправо, всего на долю градуса, и выстрелил прямо в мину, которую извлекал из ящика один из не «заряжальщиков», а «доставальщиков».