— Нам надо ждать, — говорил Сюй. — Однажды они поймут, что без нас, китайцев, им никогда не построить железную дорогу. Однажды все переменится.

Позднее, когда они лежали в палатке, Го Сы шепотом спросил, что, собственно, Сюй имел в виду. Но Сань не мог толком ему ответить.

С побережья их перевезли в сухие места, где солнце светило все холоднее. Когда Сюй криком будил их, приходилось спешить, чтобы всесильные десятники не злились и не заставляли их работать дольше обычных двенадцати часов. Холод стоял невыносимый. Почти ежедневно шел снег.

Временами они мельком видели грозного Вана, который сказал, что они его собственность. Он вырастал как из-под земли и так же мгновенно исчезал.

Братья сооружали насыпь, на которой укладывали шпалы и рельсы. Повсюду горели костры, чтобы работать не впотьмах, а заодно и отогреть скованную морозом землю. И над ними постоянно надзирали верховые десятники, белые мужчины с ружьями, в волчьих шубах и шляпах, обмотанных для тепла шарфами. Сюй научил братьев всегда, на любой вопрос, отвечать yes, boss, даже если непонятно, что он сказал.

Костры горели в нескольких километрах. Там ирландцы клали шпалы и рельсы. Иногда доносились гудки паровозов, выпускавших пары. Саню и Го Сы эти исполинские черные тягачи казались драконами. Хотя в рассказах матери огнедышащие чудовища были яркими, красочными, она наверняка все же имела в виду этих вот черных, блестящих гигантов.

Уставали они невообразимо. Когда долгий день подходил к концу, у них едва хватало сил дотащиться обратно в лощину, поесть и рухнуть на свое место в палатке. Сань упорно заставлял Го Сы умываться холодной водой. Сам он испытывал отвращение, если был грязен. К своему удивлению, он почти всегда был один у холодного ручья, обнаженный до пояса и дрожащий. Мылись только вновь прибывшие. От тяжелой работы стремление к чистоте убывало. И в итоге настал день, когда он и сам рухнул спать не умывшись. Лежал в палатке и чуял вонь немытых тел. Ему казалось, он тоже медленно превращается в существо без достоинства, без мечтаний и тоски. В полузабытьи он видел отца с матерью и думал, что ад на родине сменился адом на чужбине. Их заставляли надрываться как рабов, даже родителям так не доставалось. К этому ли они стремились, отправившись в Кантон? Неужто для бедняка нет выхода из нищеты?

В этот вечер, перед тем как уснуть, Сань решил, что единственная возможность выжить — это побег. Каждый день он видел, как кто-нибудь из полуголодных рабочих падал и его уносили.

На другой день он сказал о своем плане Хао, который лежал рядом и задумчиво выслушал его.

— Америка — большая страна, — ответил Хао. — Но не настолько большая, чтобы китаец, как ты или твой брат, сумел скрыться. Если ты говоришь серьезно, то бежать тебе придется до самого Китая. Иначе вас рано или поздно поймают. А что тогда будет, тебе известно.

Сань долго размышлял над словами Хао. Пока что не время бежать или сообщать Го Сы о плане, который он вынашивает.

На исходе февраля в пустыне разразилась сильнейшая снежная буря. За двенадцать часов образовались метровые сугробы. Когда ненастье утихло, ударил мороз. Утром 1 марта 1864 года им пришлось откапываться от снега. Ирландцам на другом берегу замерзшего ручья досталось меньше, поскольку их палатки стояли с подветренной стороны. И теперь они насмехались над китайцами, которые усиливались откопать из сугробов свои палатки и тропинки, ведущие из лощины наверх.

Нам ничего не достается даром, думал Сань. Даже снег к нам несправедлив.

Он видел, что Го Сы очень устал, порой он едва мог поднять лопату. Но Сань решился. Прежде чем у белых вновь настанет новый год, им необходимо помогать друг другу выжить.

В марте на строительство привезли первых чернокожих. Они поставили свои палатки на китайской стороне. Никогда раньше братья не видали черных людей. Одежда у них была рваная, и мерзли они еще сильнее всех прочих. Многие умерли в первое время на насыпи и в лощине. От слабости они падали в темноте, и нашли их лишь гораздо позже, когда снег весной начал таять. К черным относились еще хуже, чем к китайцам, называли их ниггерами, то бишь черномазыми, и произносили это слово даже с большим презрением, чем китаёза. Сюй, всегда проповедовавший сдержанность в отзывах о других людях на стройке, и тот выказывал черным откровенное пренебрежение.

— Белые зовут их падшими ангелами, — сказал Сюй. — Ниггеры — бездушные животные, которых никому не жалко, если они умирают. Вместо мозгов у них гниющие комья мяса.

Го Сы начал плевать вслед черным, когда смены рабочих иной раз встречались. Самому Саню было оскорбительно видеть, что есть такие, с кем обращаются еще хуже, чем с ним. Он строго приказал брату прекратить.

Необычайно сильный холод словно железом сковал лощину и железнодорожную насыпь. Однажды вечером, когда они, тесно сгрудившись вокруг костра, кое-как разгонявшего стужу, сидели и ели, Сюй сообщил, что завтра они переберутся в другой лагерь, к новому месту работы возле горы, в которой надо пробить туннель. Утром, уходя, все должны собрать свои одеяла, чашки и палочки для еды.

Наутро они рано пустились в дорогу. Сань не мог припомнить такого жуткого холода. Он велел Го Сы идти впереди, хотел проследить, чтобы брат не упал и не остался лежать. Они шагали вдоль насыпи и дошли до места, где рельсы кончались, а дальше, в нескольких сотнях метров, кончалась и насыпь. Сюй все время их понукал. Неверный свет фонарей едва разгонял темноту. Теперь Сань уже знал, что они находятся совсем близко от гор, которые у белых называются Сьерра-Невада. Здесь они будут пробивать проходы и туннели, чтобы железная дорога двигалась дальше.

Возле самой низкой горной гряды Сюй остановился. Там стояли палатки и горели костры. Люди, проделавшие долгий путь от ложбины, подковыляли поближе к огню. Сань опустился на колени, протянул к теплу закоченевшие, обмотанные тряпками руки. В тот же миг за спиной раздался окрик. Он обернулся — белый мужчина с волосами до плеч, лицо обмотано шарфом, точь-в-точь бандит в маске. В руках ружье. Одет в шубу, с меховой шапки свисает лисий хвост. Его глаза напомнили Саню, как на него смотрел Цзы.

Внезапно белый вскинул ружье и не глядя пальнул в темноту. Люди у костров съежились.

— Вставайте! — крикнул Сюй. — Обнажите головы!

Сань удивленно глянул на него. Неужто придется снять шапки, набитые сеном и тряпками?

— Шапки долой! — опять крикнул Сюй, который, похоже, боялся человека с ружьем. — Живо!

Сань снял шапку, кивком велел Го Сы сделать то же. Мужчина с ружьем стянул шарф с лица. Под носом у него оказались густые усы. Стоял он в нескольких метрах, но Сань учуял запах спиртного. И немедля насторожился. От белых, которые пахли выпивкой, можно ожидать чего угодно, не то что от трезвых.

Человек заговорил высоким, пронзительным голосом. На слух прямо как злющая баба. Сюй изо всех сил старался перевести его слова.

— Шапки вы сняли, чтобы лучше слышать, — сказал Сюй почти таким же пронзительным голосом, как человек с ружьем. — Ваши уши так заросли грязью, что иначе вы не услышите. Меня зовут Я.А. Но вы должны называть меня только Босс. И, обращаясь ко мне, обязаны снимать шапки. Всегда отвечаете на мои вопросы, сами ни о чем не спрашиваете. Ясно?

Сань вместе с остальными согласно забормотал. Очевидно, этот человек не любит китайцев.

Я.А. меж тем продолжал кричать:

— Перед вами каменная стена. Вы должны разрубить эту гору надвое, чтобы продолжить постройку железной дороги. Вас выбрали потому, что вы доказали свою старательность. Здесь не годятся ни паршивые черномазые, ни пропойцы-ирландцы. С горой совладают только китайцы. Поэтому вы здесь. И я тоже здесь, чтобы следить за вашей работой. Кто не будет трудиться изо всех сил, окажется ленив, проклянет тот день, когда родился на свет. Ясно? Отвечайте! Все до одного! Потом можете надеть шапки. Кирки возьмете у Брауна, который в полнолуние сходит с ума и ест китайцев сырьем. В другое время он кроток как ягненок.