– Маленький паршивец куда-то подевался, – сказала Нэнни.

Они устроились в гостиной возле большого мраморного камина. Гордость Гануччи – коллекция часов – украшала всю стену.

Часы стояли и на каминной полке, и по обе стороны камина (сейчас закрытого цветочными горшками). Все они безостановочно тикали, отсчитывая минуты и секунды, с треском швыряя их в комнату, будто искры от горящих поленьев. Было уже около одиннадцати. Няня сидела в строгом черном платье с крохотным белоснежным воротничком. Ее тонкие руки бессильно сложены на коленях. Страх, боль и растерянность искажали лицо.

– Давай начнем с самого начала, – предложил Бенни.

– Так это и есть начало!

– Да нет, скорее это похоже на конец. Когда ты обнаружила?..

– Ради Бога, извини, я так растерялась, просто голова идет кругом. Сама не знаю, что…

– Тихи, тихо, – успокаивающе сказал Бенни.

– Но ведь говорю же тебе – он пропал, а я чуть было с ума не сошла! Вот поэтому и позвонила тебе.

– Ну что ж, я, конечно, чрезвычайно ценю твое дове…

– …А не кому-нибудь другому, властям, например, – продолжала Нэнни. – Подумала, если я позвоню властям, мистер Гануччи уж непременно пронюхает, что стряслось.

– Ах вот как!

– Поэтому я и решила – позвоню кому-нибудь… какой-нибудь мелкой сошке.

– Понятно.

– Вот поэтому-то я и вспомнила о тебе… впопыхах подумала, что ты самый мелкий из всех.

В эту самую минуту все часы в комнате, словно сговорившись, принялись бить. Нэнни испуганно вздрогнула. Шипение и звон наполнили комнату, где до этого слышалось лишь громкое тиканье. Ровно одиннадцать. Прикинув, что пройдет немало времени, прежде чем это светопреставление подойдет к концу и они смогут вновь вернуться к разговору, Бенни воспользовался представившейся ему возможностью, чтобы хорошенько переварить то, что только что услышал. Да, с огорчением был вынужден признаться он, похоже, более мелкую сошку и впрямь трудно найти. Особенно если сравнивать с другими, а таких, надо честно признать, было большинство. (Одно из качеств, за которое Бенни особенно себя уважал, была его бескомпромиссная объективность.) Впрочем, мысль, что все вокруг считают его мелкой сошкой, не особенно его огорчала. Когда-то давно, в Чикаго, он был большим человеком, очень большим, а свое нынешнее незавидное положение, ничуть не унывая, привык считать прямым следствием ошибки, допущенной еще в 1966 году. Но кто из нас не ошибается, обычно спрашивал себя Бенни, скажите, кто?!

Бесчисленные часы ревели, как оглашенные, будто изголодавшиеся звери, требуя есть. Нэнни раздраженно заткнула тоненькими пальчиками уши и терпеливо ждала, когда же эта какофония подойдет к концу. Закончилось все так же внезапно, как и началось. Только что вокруг гремели иерихонские трубы, и вот в комнате воцарилась блаженная тишина, прерываемая лишь громким тиканьем.

– Проклятые часы! – всхлипнула Нэнни. – Как будто и без них мало неприятностей!

– Давай-ка лучше вернемся к твоим неприятностям, – предложил Бенни. – Когда ты обнаружила, что он исчез?

– Утром, часов в восемь. Вошла в его спальню, а его нет.

– А обычно он в это время бывал еще в постели?

– В постели? Ты хочешь сказать, в восемь утра? Конечно, а как же?!

– Но этим утром его там не было.

– Да, не было. И до сих пор нет. Как, впрочем, и в самом доме. И около дома тоже. Я точно знаю, поскольку все уже обыскала.

– А может, он просто прячется? – предположил Бенни. – Или играет?..

– Не думаю… вряд ли. Это на него не похоже. Ты его не знаешь – это весьма серьезный маленький негодник.

– А кстати, сколько ему? – поинтересовался Бенни.

– В прошлом месяце исполнилось десять.

– Понятно.

– Отец на день рождения подарил ему часы.

– Понятно…

– Своего рода дань уважения человеку, которым он восхищается.

– Понятно, – снова протянул Бенни, стараясь не выдать своего любопытства. – Я просто подумал, будь Льюис немного постарше, может, у него была бы подружка… тогда он мог бы отправиться повидать ее, и все такое…

– Нет! – отрезала Нэнни.

– Да, понимаю.

– Нет! Льюис просто исчез. Просто исчез… растворился в воздухе. Если мистеру Гануччи станет известно, что произошло…

– Тихи, тихо, – повторил Бенни. – В конце концов, Гануччи сейчас в Италии. Как он обо всем узнает? Да и потом, Льюис ведь в любую минуту может вернуться, верно? И все твои страхи останутся позади.

– Надеюсь! Этот маленький негодник просто сводит меня с ума!

– Знаешь, – решил успокоить ее Бенни, – мой брат однажды выкинул такую же штуку. Мы с ним тогда еще были мальчишками, жили в Чикаго. Так вот, он как-то исчез из дома на целый день! Анжело. Мой брат.

– И где же он был?

– Кто?

– Твой брат.

– Ах Анжело? Представь себе, сидел в гараже! Как тебе это нравится? – Бенни звонко хлопнул себя по ляжкам и расхохотался. – В металлическом гараже, который стоял на нашем заднем дворе, представляешь? А когда вернулся домой… Господи, как же от него воняло!

– Так он все-таки вернулся?

– Господи Боже, ну конечно! И вот увидишь, маленький Льюис тоже вернется! Ты же знаешь, какие они, эти мальчишки, им бы только дурака валять!

– Может быть, только вот Льюис не такой. Он, знаешь ли, не любитель приключений, – неуверенно протянула Нэнни.

– Пусть так. Тогда, может быть, ему просто взбрело в голову пойти погулять или еще что… Да что ты с ума сходишь, в самом-то деле?! Может, он сейчас в лесу, наблюдает за муравьями… или еще за кем-нибудь! Да Бог с тобой, Нэнни, ты что, мальчишек не знаешь, что ли?!

– Может быть, – с некоторой ноткой сомнения протянула Нэнни.

– Так что не волнуйся, все будет в порядке, вот увидишь.

Слушай, а можно от тебя позвонить?

– Да, конечно. Телефон в кабинете мистера Гануччи.

Она грациозно встала со стула и вышла из гостиной, Бенни за ней. Пройдя через холл, Нэнни толкнула тяжелую дверь, и та распахнулась. Кабинет был обставлен неброско, но со вкусом.

Бенни потянул носом. Этот запах он любил: пахло дорогой кожей и немного пылью – судя по всему, книгами здесь пользовались часто. Сквозь «фонарь» окна в дальнем конце комнаты в кабинет лился солнечный свет. Золотой луч, в котором кружились пылинки, осторожно касался кожаной поверхности письменного стола, растекаясь по нему ослепительной лужицей.

– Телефон на столе у мистера Гануччи, – проговорила Нэнни. – Если не возражаешь, я на секунду оставлю тебя одного.

Сейчас уже одиннадцать, в это время обычно приносят почту.

Она бесшумно прикрыла за собой дверь, и Бенни остался один. Заинтересовавшись библиотекой Гануччи, он приблизился к книжным шкафам, полностью занимавшим одну из стен кабинета, и с удивлением обнаружил, что все книги, стоявшие на полках, были в дорогих кожаных переплетах ручной выделки. Пожав плечами, он резко повернулся на каблуках и направился к письменному столу. Потом уселся в коричневое кресло на колесиках и довольно зажмурился – кожа приятно скрипнула под ним, когда он шевельнулся, устраиваясь поудобнее. Бенни снял трубку и быстро набрал хорошо знакомый ему номер в Манхэттене. Жанетт Кей взяла трубку только после третьего звонка.

– Алло? – услышал он ее голос.

– Это Бенни, – сказал он. – Наверное, я тебя разбудил. Ты спала?

– Нет, – пропела она, – Только-только встала.

– Записку мою нашла?

– Какую записку?

– Я оставил тебе записку на дверце холодильника.

– Нет, я ее не видела.

– А к холодильнику ты подходила?

– Сейчас как раз стою возле него, – фыркнула Жанетт Кей.

– Отлично. Так ты видишь мою записку?

– Да, конечно вижу. А что в ней?

– Я написал, что собираюсь уехать в Ларчмонт.

– Ах вот оно что! Ладно. А когда ты едешь?

– Я уже здесь.

– Где?

– В Ларчмонте.

– А-а-а… а я решила, ты хочешь предупредить, что уезжаешь в Ларчмонт.

– Но ведь когда я писал тебе записку, я же еще только собирался уехать, верно? Я-то ведь еще был там, а не здесь!