– Уж расскажу, не сомневайся.

Шататься на берегу реки битый час Кассию быстро надоело – жарко. Да и вообще, день начался как-то странно: сторож Алкиной – ну и выбрали же имечко, совсем как у какого-то греческого героя или царя! – ничего особенного о Квинтилии не поведал. Ничего такого, что стоило бы заплаченных денег. Ну да, оказывается, приказчик снюхался с эдилом еще в Колонии Агриппина, когда они вместе занимались там какими-то торговыми аферами. И что из того? Про то, что они и здесь, в Нордике, крутят что-то с мехами, легат с префектом знали и без того. Так вот и на этот раз, Квинтилий, как видно, выехал куда-то по торговым делам – и как его расспросишь? Придется ждать, когда возвратится. А возвратиться, как сказал сторож, он должен именно сюда, к обрыву. Место безлюдное, именно здесь Квинтилий обычно назначает важные встречи с местными варварами. Интересно только, откуда это узнал сторож? Ну, его дела… Для тайных встреч место и впрямь подходящее – окружено густыми кустами, тропинка только одна, запросто перекрыть можно, к обрыву подходить страшновато – внизу, на осыпавшемся каменистом краю, явственно виднелись следы оползней. Если б тут росло хоть одно деревце, какая-нибудь кривая сосна, может быть, и укрепило бы почву своими корнями, а так…

Где бы только спрятаться? В кустах, пожалуй, далековато, не слышно ничего будет. Зато все видно и вполне безопасно. Интересно, появится ли сегодня Квинтилий? Сторож уверял, что обязательно должен, мол, и так уже долго отсутствовал. Ну, если и не сегодня, то завтра – уж обязательно, дескать обещал пару беличьих шкурок. Делать нечего, придется ждать. Хорошо хоть догадался Овидия с собой прихватить – все веселее будет. А уж заодно… Как там сказано-то? «Тело загаром покрой…»

Кассий стащил с себя тунику, аккуратно подстелив под себя, улегся на самом краю, подставив солнцу спину, посмотрел на реку – дух захватило! Пронзительная, слепящая глаза синь, белые паруса рыбачьих челнов, темно-зеленый противоположный берег, уходящий в туманную дымку лесов, тянувшихся до самого края света. Красота! А внизу, под обрывом, пенятся, бьются о берег волны. Да-а, страшновато… Песок, камни. А что это там еще? Блестит… Сундучок! Честное слово – сундучок! Небольшой такой, окованный блестящими медными полосами. Значит, недавно лежит. Наверное, был запрятан под самым обрывом, подальше от людских глаз, да вот вывалился, хорошо – зацепившись за камень, не упал в воду. Как бы его достать? Кажется, и не очень-то далеко.

Юноша вытянул руку… Эх, все равно не хватает! Задумался, огляделся… А что, если привязать пояс во-он к тому кустику? Не достанет? Так еще на сандалиях ремни есть…

Ловко орудуя кинжалом, Кассий срезал с сандалий ремни, связал с поясом, подергал – вроде бы крепко – ну, теперь должно бы хватить… Ага, в самый раз!

Привязав импровизированную веревку к кусту, молодой воин сделал на конце ремешка петельку, продел руку и стал осторожно спускаться по краю обрыва. Веревка натянулась, однако держала хорошо, крепко… Внизу яростно бились волны. Впрочем, Кассий старался туда не смотреть, зачем? Ну, вот он, сундучок, еще чуть-чуть, еще… Сейчас посмотрим, что в нем такое! Ага, есть!

Вжик! Острый ножичек изящно перерезал пояс у самых кустов. С обрыва донесся лишь слабый крик. Затем – всплеск. И тишина, только волны, шипя, бились о камни. Да еще слышался негромкий, быстро удаляющийся смех. Неприятный такой, дребезжащий…

Осмотревшись по сторонам, круглолицый востроглазый парень в длинной полотняной рубахе, какие носят «ведающие слово», отошел от опаленного молнией дуба и неспешно направился вдоль по узенькой тропке, петляющей меж кустов и деревьев. Низкое небо задевало свинцово-серым брюхом вершины елей и сосен, большая фиолетово-сизая туча, зацепившись краем за мертвые дубовые ветви, истекала дождем.

Востроглазый повел рукою по волосам, стряхнул крупные капли, поморщился – неприятно, – посмотрел в небо. Да, пожалуй, эти дожди надолго. А ведь страда еще далеко не закончена, лишь только половину полей успели убрать купавские, пользуясь хорошей погодой, а ведь, кроме жита, еще оставались и овощи – морковь, репа, свекла. Хорошо, если месяц руен, зовомый чужаками римлянами сентябрем, выдастся теплым, солнечным, таким, как, к примеру, в прошлом году, а если – нет? Если так и будет дождить – что в здешних сырых местах вовсе не редкость – тогда что? Как ни собирай, ни суши в овинах, а все ж часть собранного сигнет. И тогда – голод. Жуткий, лютый, жестокий, выгодный лишь жестоким богам, коим приносят обильные жертвы – больных, стариков, детей. Всех слабых, тех, кто все равно не выживет. И это правильно. Своей смертью умершие спасут живых.

Отрок поежился от грустных мыслей и вдруг неожиданно улыбнулся. Это только земледельцам из рода Птицы может угрожать голод, но не «волкам»-охотникам! Нет, купавские тоже охотились, ловили рыбу, собирали по лесам орехи-грибы-ягоды, но всего этого было слишком мало для того, чтобы пережить долгую зиму. Да и охотников после всех последних событий в Купаве почти не осталось – много, слишком много погибло. Да и не в охоте дело. Жито, хлеб – вот что главное, недаром говорят: хлеб – всему голова.

Востроглазый опять усмехнулся – а какое ему дело до «птиц»? Ему, рожденному «волком» и лишь волею хитрого вождя подброшенного купавским жителям?

– Горшеня! – тихо позвали из-за кустов.

Парень резко повернул голову, осторожно положив руку на рукоять засунутого за пояс ножа.

Круглое лицо его сделалось настороженным и злым.

– Кто здесь? – оглядываясь, поинтересовался он.

– Я, – затрещали кусты, и на тропинку выбрался светлоглазый отрок с копною густых соломенных волос, в изодранной одежде, босой, тощий.

– Зарко. – Горшеня, похоже, ничуть не удивился встрече. Натянув на лицо улыбку, распахнул объятия. – Рад, рад, что ты жив!

Зарко невесело усмехнулся:

– Не боишься обнять предателя?

– Нет.

Приятели обнялись.

– Как же ты отощал! – Горшеня похлопал Зарко по спине. – Одни кости.

– А ты побегай с мое…

– Славно, что тебе удалось бежать, славно! Иначе б… Корнование. – Горшеня передернул плечами. – Страшная смерть!

– Страшная, – Зарко пристально взглянул на приятеля. – Ты же знаешь, что я не предатель! И лучше, чем кто-либо другой.

Горшеня молча кивнул, ухмыльнулся и вдруг заговорил о старейшине, жреце, купавских жителях.

– Думаешь, Брячислав или Тарх не знают, что ты не виновен? Очень хорошо знают… Не маши руками, лучше послушай. Не бойся, сюда никто не придет. Все они, и Тарх, и Брячислав, и Ведогаст с прочими – ненавидели тебя и твою несчастную сестру. Охотник Заровит вовсе не твой родной отец!

– Что? – Зарко изумленно хлопнул ресницами. – Откуда ты знаешь?

– Вас с сестрой, как и меня, нашли в лесу… Вы подкидыши! Да-да, не возражай, ты ведь не можешь ничего помнить, а мне рассказывали…

– Кто?

– Спроси стариков… Но не в этом дело. Знаешь, почему убили твою сестру?

– Не убили! – сухо возразил Зарко. – Она сама…

– Брячислав и старейшина долго уговаривали ее. Я случайно услышал… Если б Невда не согласилась на почетную смерть, ее бы…

– Не говори так! – Зарко, не выдержав, замахал руками. – Это все неправда, нет! Она сама, она так любила убитого Витеня, она…

– Дело не в ней, – прищурился Горшеня. – В тебе. Сейчас ты – изгой, обреченный на голодную смерть, предатель, о котором все знают. Я бы мог спокойно выдать тебя римлянам… но не стану этого делать. Ведь мы ж с тобой – «волки»! Наши верят и ждут нас… ждут помощи. Ты не останешься одиноким, Зарко, не погибнешь, как бы того ни хотели Тарх и Брячислав. Ты вернешься в родное племя!