Задумавшись, он налетел на тоненький ствол, который наклонился над тропинкой, ведущей к колодцу. Сколько раз задевал его, да вот поди ж ты, не уберегся. Сгоряча решил было срубить его, но злоба, вспыхнув, тотчас погасла. Он только ударил кулаком по упругому стволу, отчего листья мелко задрожали.

Набрав в кувшин воды, он присел отдохнуть, привалился спиной к куче листьев, а сосуд с капельками влаги на боках поставил рядом.

В голове лениво шевелились мысли. Атагельды хочет стать кузнецом. Глупец, зачем дышать копотью в кузнице, если обладаешь такими чудесными способностями?! Ведь он сквозь землю видит на два аршина! Надо его уговорить, и вместе они отправятся путешествовать, вот только подрастут немного. Столько дальних и прекрасных стран на свете!

Ничего, не пропадут. Станет туго – наймутся подмастерьями к кузнецу. Но это на крайний случай. А лучше всего – искать клады. Есть же потайные места, где они хранятся – и благородное золото, и драгоценные металлы прочего рода, и удивительные каменья, каждый из которых стоит целое состояние…

Атагельды с удивлением поймал себя на мысли о том, что возвратиться он мечтает не куда-нибудь, а в оазис. Да, похоже, кишлак стал их домом.

Небо, которое поначалу было чистым, начало хмуриться – над оазисом стала собираться туча. Для Анартая не было уже ничего удивительного в том, что туча, сначала бесформенная, начала приобретать все более округлые очертания, пока ее кромка не образовала идеальную окружность.

Подсвеченная по краям солнцем, туча напоминала огромную лепешку из серой муки. «Только бы пролилась дождем, не улетела прочь, как в прошлый раз», – подумал Анартай с легким беспокойством.

Отдохнув, он поднялся, взял кувшин, показавшийся гораздо более легким, и двинулся по тропинке, выискивая глазами валежник. Но попадались только тонкие тростинки сухостоя, возиться с которыми не хотелось: наберешь полную охапку, а топить нечем.

Ему нравилось рассматривать листья, но не опавшие, а те, которые висели на растениях. Мягкие, чуткие, они, казалось, ощущают и реагируют на каждое его прикосновение. А еще Анартаю казалось, что листья в оазисе следят за каждым его шагом. Впрочем, он ни с кем не делился своими наблюдениями, даже с Атагельды: боялся, что засмеют.

Вот и теперь, там, где тропинка делала крутой поворот, он подошел к стройному растению, напоминавшему ему тополек в родном селении. Лист на уровне лица развернулся к нему – может быть, оттого, что с него слетел мотылек, трепеща на солнце прозрачными крыльями.

Анартай прижался щекой со шрамом к бархатистой поверхности, потерся о нее. Так ласкала его в детстве рука матери. Он давно уже забыл о муках, которые причиняла ему страшная язва на щеке, приобретенная в бесконечных караванных переходах.

«Надо было ослика взять, дрова на него навьючить», – подумал мальчик.

Еще одна петля тропинки – и за поворотом показалось главное растение. Атагельды уверял, что оно самое старое в оазисе, что оно выросло у бархана первым, когда вокруг ничего, кроме пустыни, не было. Но Атагельды – фантазер, известное дело… Еще он однажды сказал Анартаю: «Это растение – словно эмир среди подданных».

– Разве эмир – самый старый? – спросил Анартай.

– Нет, эмир – самый главный, – поправил его Атагельды.

Он удивился:

– Как это растение может быть главным?

Однако Атагельды, как это в последнее время частенько случалось, ушел от ответа…

Теперь, глядя на величественное растение, верхушка которого была нацелена в зенит, в сгущающуюся над оазисом тучу, Анартай невольно подумал, что оно и впрямь напоминает эмира, которого окружают приближенные.

Растение, прежде всего, было намного выше, да и потолще всех своих соседей. Но главное даже не в этом. От растения, казалось, исходила какая-то невидимая сила. Быть может, такое впечатление складывалось потому, что листья окрестных растений были слегка повернуты в его сторону, словно чуткие уши.

Вокруг стояла тишина, плотная, слежавшаяся. Анартай попробовал петь, но звуки замирали в сыром воздухе. Ему стало не по себе.

– Еще под дождь попадешь, чего доброго, – пробормотал он, глядя на облако, которое быстро наливалось чернотой.

Пристроив, чтобы не опрокинулся, кувшин, он принялся собирать валежник. Но дело продвигалось туго. Стебли попадались слишком тонкие, он успел взмокнуть, а охапка все еще была тощей, как овца на голодном выпасе у нерадивого хозяина.

Нож так ни разу и не удалось пустить в ход – пересохшие стебли ломались даже от слабого усилия. «Что же, так я его не испытаю?» – подумал он, поглаживая нагревшуюся от тела рукоятку.

Он выхватил нож, нагнувшись, подобрал лист и в воздухе разрубил его, ловко подбросив. «Острее меча… Нет, это я молодчина, рублю, словно батыр», – мелькнула мысль.

Анартай огляделся, выискивая, на чем бы еще попробовать свое приобретение. И тут в глаза ему бросилось самое старое растение. А что, если?.. Он помотал головой, отгоняя привязчивую мысль, но она прочно засела в мозгу.

Ну, а почему бы, собственно, не срубить этот старый ствол? Вон их сколько кругом, растений, – глаза разбегаются. Да и новые появляются что ни день, что ни час. Сам видел, своими глазами.

Разве убудет от оазиса? А ствол действительно старый. Небось засох внутри, валежник собирать не нужно: три-четыре полена – и вязанка готова. Он нарочно распалял себя, глядя на ствол и поигрывая ножом.

Подойдя к стволу вплотную, Анартай остановился. Преодолевая внезапную робость, завопил во все горло:

– Эй, эмир! Кровопийца! Трепещи, изгоняющий праведных, мучитель угнетенных!.. – С этими словами он размахнулся и изо всех сил ударил ножом по стволу.

Атагельды в первую минуту не понял, что произошло. Словно легкое дуновение пронеслось по двору и нежной паутинкой коснулось его лица. Он поднял голову: воздух был неподвижен, но что-то определенно изменилось.

Мальчик возился в яме, в которой они когда-то с дедом месили саман для дома и кузницы. Они давно собирались сделать посреди дворика бассейн.

– С золотыми рыбками, – поддразнивал Курбан. – Хочешь с золотыми рыбками?

– Зачем? Ничего золотого у нас нет, – отшучивался Атагельды. – Мы сами будем барахтаться в нем вместо рыбок.

– И соседей пригласим, кто пожелает, – добавил старый кузнец.

Сегодня с утра небо хмурилось, над кишлаком собирались тучи, как всегда, в круг, и можно было ожидать, что прольется дождь. Атагельды сначала почистил яму, выбросив опавшие листья, а теперь подравнивал края. Оставалось набрать сюда дождевой воды, и бассейн готов.

Из кузницы вышел Курбан.

– Как идут дела, малыш? – спросил он, сделав несколько шагов и остановившись.

– Еще надо углубить немного, – сказал мальчик и яростно погрузил лопату в податливое дно.

Кузнец полюбовался на лопату – дело своих рук.

– Где же твой дружок? – спросил Курбан. – Когда не нужно – целый день крутится в кузнице, а как помочь – его нет.

– Ты об Анартае?

– О ком же еще?

– Я видел, как он прошел с кувшином за водой.

– Туча-то не кружится? – спросил озабоченно Курбан, вглядываясь в небо.

Атагельды посмотрел вверх:

– Вроде нет.

– Авось на этот раз не улетит!

Мальчик присел на край ямы – будущего бассейна, поболтал ногами.

– А славно будет искупаться в жару, – улыбнулся он. – Заживем, как эмиры.

При упоминании эмиров старик помрачнел.

– Поменьше болтай. Надо до дождя успеть. Видишь, как туча набухла?

В этот самый момент и почувствовал Атагельды странное дуновение. Видно, и старик что-то ощутил. Он умолк на середине фразы с недоуменным выражением.

Глухой негромкий звук вывел их из оцепенения. Близ калитки торчало растение, на которое Атагельды водрузил для просушки глиняный горшок. Теперь без всякой видимой причины стебель надломился, и горшок хлопнулся наземь, разлетевшись на мелкие осколки.

Атагельды выскочил из ямы, подбежал к старику:

– Дедушка, мне страшно!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: