В глазах Андрея вспыхивает злобный огонек. Он вскакивает и снова начинает мерить ковер шагами. Голос его сдавлен от бешенства: "Ради этого я воевал?!" "Послушай, Андрей," - говорю я. - "Допустим на момент, что твои слова не провокация, а твои действительные мысли. Как можно совместить все это с работой в МВД?" Андрей на одно мгновение смотрит мне в глаза, затем снова устремляет взор в несуществующую точку в полутьме комнаты. "Ты думаешь я для чего красную шапку таскаю?" - говорит он - "Просто для смеха. Чтобы позабавиться как от меня люди шарахаются. Это теперь единственное удовлетворение во всей моей работе. Если пусто внутри, то поневоле ищешь что-то внешнее." "У тебя эта жилка и раньше была - a la Neron", - говорю я. "Но на этом далеко не уедешь". "Да, ты прав. Между прочим - знаешь ты профессиональные болезни работников МВД?", - криво усмехнувшись, Андрей продолжает. - "Алкоголизм считается самой безобидной. Большинство наркоманы - морфий, кокаин. Статистикой установлено, что три года работы в оперативных органах достаточны для хронической неврастении." Андрей смотрит на меня с непонятной усмешкой: "В Крыму есть даже специальный санаторий МВД с первоклассным оборудованием для лечения наркоманов и импотентов. Только это мало помогает. Нервную систему трудно восстановить. Люди с нормальной психикой не выдерживают этой работы. Интеллигентность для нашей профессии вообще противопоказана. Интеллигенты выдерживают меньше, чем другие." "Для того, чтобы сделать карьеру в МВД, нужно быть профессиональным подлецом", продолжает он. - "Идеалисты уже давно сложили свои головы, старая гвардия отошла в область истории ВКП(б). Осталось в основном две категории: или безмолвные исполнители, которым безразлично каким путем они зарабатывают свой хлеб, или люди готовые продать свою мать во имя карьеры. Ты знаешь советскую заповедь спереди будь рабом твоего начальника, а сзади копай ему могилу, тогда сядешь на его место. То-же самое в МВД, только в геометрической прогрессии. Как она там парабола в квадрате, а гипербола по третьей степени - так что-ли? Все забыл. Раньше рассчитывал одноконсольные балки и жесткие рамы. Теперь аналогия виселица да решетка. Применение сопромата в политическом аспекте." "Недаром следователи за кокаин хватаются. Ты обращал внимание, что у всех оперативников восковые лица? Это от ночной работы. - Живут как совы. Днем спят, а ночью работают". Андрей еще больше сползает в кресле, закидывает назад голову: "Когда уж больно тошно станет, сажусь среди ночи в машину и гоняю как чумовой по Берлину. На всю педаль по Ост-Вест-Аксе. Английские патрули пробовали гоняться, но куда там - у меня восьмицилиндровая Татра. Разгоню на сто с гаком и ж-ж-ить сквозь Бранденбургские ворота. Один миллиметр поворота руля - и разлетишься на атомы. Меня даже иногда искушение берет... Так просто... Всего один миллиметр..." "Хорошо тебе - ты инженер. Пахнет маслом и дымом," - говорит Андрей тихо, как будто отвечая своим собственным мыслям. - "А кругом меня пахнет кровью." "Когда я шел в университет, карьера инженера представлялась мне чем-то солидным. Как в песне поется "Дощечка медная и штора синяя его окна..." Потом как побывал на практике, как посмотрел на этих инженеров. Кончал университет просто по инерции. Хотел чего-то другого. А сейчас сам не знаю - чего я хочу. Знаю только одно - погибну от пули... своей или чужой". Мне становится жалко Андрея. В дверь вошел мужчина в полном расцвете жизненных сил, уверенно смотрящий вперед и казалось бы достигший своей цели в жизни. Теперь же в его голосе звучали нотки обреченности. Спокойствие, с каким он произносил эти слова, только усиливали впечатление. "Но ведь ты тоже инженер", - говорю я. - "К тому же ты член партии, заслуженный герой войны. Можешь переключиться на старое." "Это исключено," - отвечает Андрей. - Из органов МВД нет пути назад. Даже для нас самих нет. Много ты встречал таких людей? Раньше работа в ЧК по анкетным данным была положительным фактором. Теперь мы прогрессировали также в этой области. Вопрос рассматривается из обратного, ab adversum - как говорил профессор Лузин. Теперь тебя спрашивают: "А почему Вы ушли из органов МВД?" Теперь это не заслуга, а преступление - дезертирство с самого ответственного участка коммунистического фронта. Меня никогда не отпустят, разве что сам попаду за решетку." "Потом кто однажды попробовал вкус власти, чувства силы над людьми - тому трудно ловить бабочек и разводить герань на окнах," - говорит Андрей с нехорошей усмешкой - "Это пикантное блюдо. Это блюдо отрывают от человека вместе с головой." Снова в словах Андрея звучит двойственность его дикой души. Однажды я встретил в прифронтовом госпитале солдата штрафной роты. До войны он был авиаинженером. Когда он был призван в Армию, то его как партийца направили работать в органы НКВД. Он попал в секретную часть Центрального Аэрогидродинамического Института ЦАГИ в Москве. В то время в ЦАГИ производились особо секретные работы по конструированию высотных самолетов с турбокомпрессорами. Никто из москвичей не подозревал, что почти всю войну изо дня в день над Москвой висел в воздухе одинокий немецкий самолет Хеншель. Он кружил над Москвой на огромной высоте и был невидим для невооруженного глаза. Только посвященные в эту тайну специалисты понимали значение белых зигзагообразных полос, медленно расплывавшихся в небе, - это был морозный след, оставляемый таинственным самолетом. Самолет никогда не бомбил, он только производил аэрофотосъемку с помощью инфракрасной камеры. Иметь регулярные аэро-фотоснимки московского ж.-д. узла, через который проходил основной поток грузов с востока на запад, было чрезвычайно важно для немцев. Инфракрасная камера позволяла даже ночную съемку в темноте. Самолет-призрак висел над Москвой день и ночь. Когда он улетал - на смену прилетал другой. Это действовало на нервы Кремлю. Когда советские истребители, поднявшись выше десяти километров, задыхаясь, судорожно карабкались вверх, Хеншель спокойно забирался еще выше, делал вираж, это означало, что он еще не дос тиг своего потолка - и обстреливал ЯК-и и МИГ-и (типы советских истребителей) из турельного пулемета. Обычно же он не удостаивал их этой честью, просто посмеиваясь с недоступной высоты над беспомощными советскими истребителями. ЦАГИ было дано специальное поручение Совета Обороны - спешно разработать методы борьбы с высотными самолетами. Новоиспеченному лейтенанту НКВД, бывшему авиаинженеру, была поручена почетная задача внутреннего контроля за работой ЦАГИ. По даваемому из Главного Управления НКВД плану он был обязан ежемесячно сдавать в НКВД определенный процент шпионов и диверсантов. План был твердый, каждый месяц столько то процентов шпионов, столько то диверсантов и прочих врагов народа. Иногда давался спешный заказ на десять "шпионов" - фрезеровщиков VI-го разряда или пять "вредителей" - лаборантов - металлургов. В зависимости от внутренних потребностей НКВД, - где-то на спецстройку НКВД требовались люди таких специальностей. После нескольких месяцев работы нервы лейтенанта НКВД не выдержали. Не будучи хорошо знаком с порядками в НКВД, он подал рапорт с просьбой перевести его на другую работу. На другой день он был отправлен рядовым солдатом в штрафную роту. Встретились мы с ним в госпитале, где он лежал после ампутации обеих ног. Да, Андрею не уйти из МВД. "Где сейчас Галина?" - неожиданно спрашивает он. "Где-то в Москве," - отвечаю я. "Теперь у меня единственная надежда," - оговорит Андрей задумчиво. - "Может быть если я встречусь с Галиной..." В это время раздается звонок в дверь. Я иду открывать и возвращаюсь с Михаилом Зыковым, который живет неподалеку от меня. Зыков сопровождает свое появление обычной тирадой: "Шел мимо, вижу у тебя свет горит, дай думаю заcк..." Он замечает сидящего в глубине комнаты Андрея и обрывает свою речь на полуслове. Лица Андрея не видно в полутьме, яркий свет настольной лампы под абажуром освещает только синие с золотом погоны МВД и густо украшенную орденскими лентами грудь кителя. Михаил Зыков здоровается с Андреем, тот не поднимаясь с Кресла отвечает ему молчаливым кивком головы. Зыков чувствует, что попал некстати. С майором МВД нельзя разговаривать так запросто, как с другими. Потом неизвестно по какому поводу он здесь, может быть это визит служебного характера. В таких случаях лучше всего незаметно испариться. К тому же молчаливый майор не проявляет особой охоты завязывать новое знакомство. Отказавшись от предложенного мною стула, Зыков говорит: "Ну, я наверное побегу дальше. Посмотрю, что в клубе делается". Он исчезает так же внезапно, как и появляется. Завтра на работе он безусловно разгласит, что я в приятельских отношениях с МВД, определенно приукрасит факты. Мои акции в официальных кругах СВА пойдут в гору - близкое знакомство с МВД что-то да значит. Андрей сидит некоторое время молча, потом поднимается и говорит: "Ну, пора и мне домой. Если будешь когда в Потсдаме - заезжай ко мне."