— Кого? — подавилась я этим словом.

— Нареченного, ну! Ровно теленок, уперся. Иных забот у нас нет…

Она отвернулась, ворча, и сразу позабыла о нас, а Тлели подтолкнула меня, и только сейчас я увидела Боско. Он полулежал на самодельных носилках, покрытых плащом. Куртка на груди была разрезана, и в разрезе белела свежая повязка. И правый бок тоже был перевязан.

— Эгле, — позвал он необычно слабым голосом, и мне вдруг стало его ужасно жалко. Я присела у носилок, поправила его неловко лежавшую руку. Боско улыбнулся:

— Иди ко мне в сиделки, а? Зря меня, что ли, ранили?

Я не успела ответить. Подскочила Танис, закричала на нас:

— Ну, что? Сиделку ему захотелось, гляньте! Нашел время! А вы что торчите? — повернулась она к воинам, стоявшим у носилок. — Берите его, да несите! А это что?

Мимо нас шли двое, неся на скрещенных руках раненого. Голова его была запрокинута, лицо прикрыто черной маской. Я невольно вздрогнула, припомнив мимолетную ночную встречу, и снова поразила меня мысль: "Совсем как Странница!.." Должно быть, то же подумала Танис, потому что бросилась к воинам:

— Кто? Кладите сюда вот…

— Оглушило немного, — смущенно говорил один, бережно укладывая беспамятного человека на раскинутый плащ. — Оглушило, а так-то целый…

Танис наклонилась над воином, не сдернув маски, потрогала виски и затылок, потом велела:

— Эй, носилки сюда!

Но прежде подъехали трое Странников и с ними Хранительница. И странно — были все четверо свежи, спокойны и ясны, будто и не побывали в бою. Только лицо у Странницы было бледное и горькое. Она соскочила с вороного, которого кто-то поддержал под уздцы, мимолетно улыбнулась мне и вдруг, увидев лежавшего воина в маске, вздрогнула, опустилась на колени и откинула ткань. Мы невольно подались вперед, чтобы лучше разглядеть… и увидели спокойное, белое, как камень, лицо Алин.

У Дома Исцеления воз остановился. Боско сняли первым.

— Эгле, — окликнул он, пытаясь повернуть голову. Я наклонилась к нему и сказала быстро:

— Я приду к тебе. Приду.

Его унесли. Две сиделки приподняли было Алин, но Странница остановила их:

— Нет. В Башню.

Сиделки растерялись. Сигрен молча наклонился с седла, взял Алин на руки. И все четверо поехали к Тракту, а я пошла следом. Они ехали медленно. А у Белых Врат по обычаю спешились.

В покое Странницы чуть теплилась светильня, будто кто-то был здесь недавно. Алин уложили на постель. Ресницы ее дрогнули, она открыла глаза.

— Мы уходим, сестра, — сказал Сигрен. Странница кивнула, не оборачиваясь. Зачерпнула ковшиком из бадейки. Светлые капли срывались с края, разбиваясь о пол. Странница поднесла ковшик к губам Алин, тихо попросила:

— Эгле, помоги.

Как она узнала, что я осталась? Ведь не смотрела даже.

Я поддержала голову Алин, пока Странница поила ее. Потом Странница протянула ковшик мне. У воды был чистый горьковатый привкус.

— Лесная, — сказала Странница, принимая ковшик. И улыбнулась мне и Алин, которая смотрела на нее широко раскрытыми глазами.

— Ты… рада? — хрипло спросила Алин. — Ты ведь этого хотела, верно?

Странница поставила пустой ковшик, наклонилась, поправила Алин сбившиеся на лоб волосы.

— Я знала, что это будет. Только не знала, как.

— Что — будет?

— Искупление. Я попрошу город снять с тебя вину.

— Ты что же думаешь, я прощения ищу? Прощения? — на щеках у Алин загорелись красные пятна.

Странница вдруг рассмеялась. Так чудно было слышать ее легкий смех.

— Сестра моя, — сказала она, — какая же ты у нас глупая.

Алин вздрогнула, будто этот смех ожег ее. Потом с трудом села.

— Пусть она уйдет, — она мотнула головой на меня.

Странница оборвала смех. Глаза ее были серьезны.

— Нет, — сказала она строго. — Между сестрами не может быть тайн.

— Сестрами? — не выдержала я. Впервые Странница при мне произнесла это слово.

Алин вовсе не казалась удивленной. Она только нахмурилась, пытаясь понять что-то.

— Моя мать ничего не вспоминала о сестрах, — чуть надменно проговорила она. — Нет больше женщина нашей крови…

— Кровь? — удивилась Странница. — Разве это так важно?

Алин отрывисто рассмеялась:

— Должно быть, да! Ведь она во мне все же победила, эта чертова ратангская кровь… И раз уж так… я скажу. Не знаю, стоит ли… Они могут мстить… Морна.

МОРНА.

Двери о окна в Доме Исцеления были закрыты наглухо. А у ворот стояли стражи — как в те дни, когда здесь жила Странница. Увидев меня, стражи, как один, вскинули копья, не давая подойти ближе.

— В чем дело? — крикнула я.

— Нельзя заходить! Только лекаркам!

— Мне нужна Танис!

— Нельзя!

Они все же позвали ее, и я долго ожидала у ворот, пока Танис появится. Она вышла усталая, в платье, заляпанном зеленью. Даже рыжие волосы потускнели.

— Что тебе?

— Хочу с вами…

— Незачем, — отрезала Танис. — Сиделок у нас хватает. А почему ты не в войске?

— Так ведь боев уже нет. Ходила с воинами по домам. А потом подумала, может, здесь понадоблюсь.

Танис вздохнула, вытерла мокрый лоб тыльной стороной ладони.

— Уходи лучше, Эгле, — тихо сказала она. — Отыщи моих мальчишек… Присмотри за ними, так? А сюда лучше не ходи.

Она повернулась и ушла, и походка у нее была тяжелая, плечи опущены. Я молча смотрела, как захлопнулась за ней дверь.

На площади Совета было пустынно. Прошли мимо два воина из отряда Длинных Копий, мрачно оглянулись на меня. Потом выбежала из переулка девушка, задела меня рукавом и скрылась в дверях Круглой башни. Я успела заметить, что лицо у нее искажено беззвучным плачем.

Я долго стояла у Башни Вождей, не зная, куда идти. Странное дело, мне не было страшно. Уже неделю морна опустошала Ратангу, уже неделю над полем за валами, где еще недавно был бой, стояли черные дымы — на кострах сжигали умерших, и жирный горький запах доносило даже к Надзвездной башне. Никто не знал, как морна вошла в город. Может, враги, разбитые в бою, вольно или невольно отомстили Ратанге. Может, поветрие было занесено водой или ветром. Может, оно пришло вместе с беженцами. К чему разбираться сейчас? В Доме Исцеления умер уже почти выздоровевший воин, и сиделки с ужасом увидели на его лице знак морны. А через два дня не осталось ни одного дома между Красной и Синей стенами, где бы кто-нибудь не умер и где другие не ждали бы в страхе той же участи. Синие Врата были закрыты, никому, кроме лекарок и похоронной команды, не дозволено было проходить вниз, и впускать никого не впускали, но было поздно. Морна расползалась, и улицы Ратанги пустели. Два отряда воинов и возчики с возами несколько раз в день обходили дома, еще живых увозили в Дом Исцеления, мертвых — за валы. Рядом с Домом Исцеления освободили несколько жилищ и там тоже устраивали больных. А многие своих не хотели отдавать, хотели умереть рядом с ними. Их уговаривали, а то и действовали силой, но что проку было в этом, если спасения не было нигде. Хранительница, вожди, Странники тоже ходили по домам, и к ним бросались, как к последней своей надежде. Хранительница сказала только одно — уходить из города как можно скорее. Но никто не хотел подчиниться ей, даже вожди. Никто не хотел бросать Ратангу. Согласились только собрать детей и вывезти в лесные селения; завтра на рассвете обозы должны были тронуться в путь. Командир Лунных Всадников приказал мне и Тлели ехать с ними. Не знаю, что делала Тлели, а я второй час бродила по городу, пытаясь любой ценой остаться. Не то чтобы мне не хотелось покидать Ратангу — пустые улицы, плачи и дым погребальных костров наводили большую тоску, чем сама морна. Но ведь здесь оставались еще Хранительница, Странники, Крылатые, Вентнор… Даже Алин. А я уеду, сбегу? Ну, уж нет! Это было то же самое ребяческое упрямство, которое толкало меня на неразумные поступки.

Решившись наконец, я поднялась в Башню Вождей. Я снова шла к Хранительнице со своей обидой, и, наверно, опять она упрекнет меня за это…