Великий князь, войдя с веселым лицом в круг своих верховых*, объявил им, что новгородцы прислали к нему этих двух именитых мужей, - он указал на Назария и Захария, - поклониться и назвать его государем своим от лица архиепископа, веча и всего Великого Новгорода.

_______________

* Придворных.

- Изготовься с провоженною дружиною ехать к ним в повечерье. Я хочу обослаться с ними вестью и спросить их, что разумеют они под словом "государь"? - обратился он к боярину Федору Давыдовичу.

- Что разуметь иное, - отвечал Федор Давыдович, - как не совершенное покорение их под власть твою, государь!

Начались шумные поздравления и клики непритворной радости.

- Насилу-то хватились за ум!

- Что, видно, Литва-то не по губе пришлась!

- Не как прежде таращились!

- Спешили мы их!

- Теперь одной грудью будем отстаивать Русь святую!

- Теперь пора ближайшую соседку, Тверь, добыть мечом! - воскликнул кто-то.

- Вестимо, - подхватили другие, - вишь, слухи носятся, будто и к ним Литва бесовская привела чуму свою.

Великий князь приказал бирючам* разгласить народу о прибытии послов новгородского веча и выкатить ему еще несколько бочек вина, а гостей пригласил к трапезе.

_______________

* Герольдам.

Почетный пир начался.

Когда он близился к концу, Иоанн повелел принести запись к новгородцам, и дьяк, составивший ее, прочитал ее вслух. Назарий и Захарий приложили свои руки, а боярин Федор Давыдович почтительно принял ее от великого князя, обернул тщательно в хартию, в камку, спрятал ее и, переговорив о чем-то вполголоса с Иоанном, поклонился ему и вышел поспешно из палаты.

- Быть войне! - шепотом заговорили бояре.

- Да, не миновать! - отвечали тихо другие.

- Дело сделано, полно крушиться, - заметил Стрига-Оболенский задумавшемуся Назарию.

- Да, не воротишь, - вздохнул тот. - Теперь, может, уж роковая запись мчится...

- Не только врата моих хором, но и сердце всегда для тебя открыто, честный боярин! - сказал великий князь Назарию, прощаясь с ним.

Мы знаем, какое впечатление произвели в Новгороде полученные записи Иоанна, и знаем также ответ на нее мятежных новгородцев.

Конец первой части

Часть II

ПОД ВЛАСТЬ МОСКВЫ

I. На берегу Наровы

Остзейские провинции были некогда достоянием Великого Новгорода и полоцких князей. Незадолго до нашествия татар и вторжений литовских полчищ начали исподтишка, в малом числе, показываться монахи и рыцари на ливонских берегах и с дозволения беспечных новгородцев и полочан, строить замки и кирки. Когда две кровавые тучи, одна после другой, с востока и запада покрыли всю раздробленную Россию, тогда и наши немцы, усиленные прибытием многочисленных сподвижников, начали расширяться на севере. Татары нагрянули, вломились, немцы же воспользовались гостеприимством и засели, мечом начали крестить несчастных эстов и скоро захватили два русских города, Юрьев и Ругодив (нынешние Юрьев и Нарву), не считая селений, переименованных ими на немецкий лад; если бы не могущество республик новгородской и псковской, они бы проникнули во внутренность России.

В описываемое же нами время их самих в захваченных ими владениях часто беспокоили новгородские вольные дружины, под предводительством молодцов охотников.

В борьбе с издревле ненавистными для русского человека немцами искали вольные дружинники ратной потехи, когда избыток сил молодецких не давал им спокойно оставаться на родине, когда от мирного безделья зудили богатырские плечи. Клич к набегу на "Божьих дворян", как называли новгородцы и псковитяне ливонских рыцарей, не был никогда безответным в сердцах и умах молодежи Новгорода и Пскова, недовольной своими правителями и посадниками - представителями старого Новгорода.

Немцы со своей стороны не принимали меры к ограждению себя от набегов русских и платили им за ненависть ненавистью, не разрешая вопроса о том, что самовольно сидели на земле ненавистных им хозяев. Они и в описываемую нами отдаленную эпоху мнили себя хозяевами везде, куда вползли правдою или неправдою и зацепились своими крючковатыми лапами.

С берегов реки Москвы перенесемся же и мы, читатель, в страну этих немецких пауков, на берег реки Наровы, вслед за дружиной новгородскою, под предводительством Чурчилы и Дмитрия, покинутых нами, если припомнит читатель, при выезде их из Новгорода.

В трех верстах от города Нарвы, близ местечка Кулы, река Нарова образует водопад, и светлые ее воды с шумом низвергаются с высоты 14 футов по острым, как бы отточенным, камням, разбиваясь об них в мельчайшие брызги, далеко по сторонам рассыпая водную пыль и разнося однообразно гудящие звуки.

Невдалеке от берега на разостланных войлоках сидели знакомые нам Чурчила и Дмитрий.

Оба молчали, погруженные в глубокую думу.

Вокруг них, вповалку, лежали товарищи, плотным кольцом окружая своих предводителей.

Царившая тишина нарушалась лишь гулом водопада, а вокруг этого стана вольных дружинников расстилались необозримые обнаженные поля и дымилось селение Кулы, накануне взятое ими на копье и выжженное дотла.

Все дружинники были в полном вооружении, что доказывало, что они не намерены были ограничиться вчерашним пожаром, а были готовы вскочить на коней и ринуться за новой добычей.

Их сильные шишаки, кроме наличников, имели назади опущенные сетки, сплетенные из железной проволоки, а наборные доспехи кольчуг, охватывающих и груди, доходили до колен, на ноги, кроме того, были надеты набедренники.

Чурчила первый прервал молчание.

- Куда же нам теперь метнуться? Разве на крепость Ниеншанц*. Догромить ее? - спросил он, ни к кому особенно не обращаясь.

_______________

* Крепость Ниеншанц была на месте Петербурга, на болотистых и лесистых берегах Невы.

- Мы и так в ней не оставили камня на камне, хотя и не спалили ее, как эту, - ответил Дмитрий, указав рукою на погорелые Кулы.

- Мне, надо сознаться, не хотелось об нее и рук марать, да все ж эти железные дворяне Божьи сами стали задирать нас, когда мы ехали мимо, пробираясь к замку Гельмст, - они начали пускать в нас стрелы... У нас ведь и своих много, - заметил Чурчила.

- Вестимо, не спускать же немчинам, - вставил свое слово один из дружинников, Иван, по прозвищу Пропалый, и поправил свой меч, висевший на широком ремне через плечо.

- Не пора ли и восвояси, кажись, довольно побушевали, - сказал Дмитрий.

- Восвояси! - воскликнул с горечью Чурчила. - Да лучше в ад кромешный! Давно ли мы здесь, да и что делали? Это была не драка, а ребячья игра!..

- Выгодная присказка, особенно когда не пропадет охота мериться плечом с сильным врагом, - промолвил Пропалый.

- Да, когда разойдется рука, только помни это присловье, стыдно уж станет попятиться, - сказал Чурчила.

- Мы, кажись, так и поступаем, а ты служишь примером, я был всегда твоим однополчанином и следую давно этому правилу. Верно ли говорю я? спросил Чурчилу Дмитрий.

- Что тут говорить, конечно так. Да и к чему это? Разве мы сомневаемся в тебе, Дмитрий. Не тебе бы это говорить, не мне бы слушать...

- Да так, к слову пришлось. А теперь, когда я доподлинно знаю, что слова мои не сочтешь за язык трусости, я далее поведу речь свою. Широки здесь края гарцевать молодцам, много можно набрать золота, вино льется рекой, да и в красотках нет недостатка, но в родимых теремах и солнышко ярче, и день светлее, да и милая милей. Брат Чурчила, послушайся приятеля, твоего верного собрата и закадычного друга: воротимся.

- Нет, родина теперь для меня - пустыня! Не смущай меня, не мешай мне размыкать грусть, или домыкать жизнь. Поле битвы теперь для меня - и отчизна, и пища, и воздух, словом, вся потребность житейская, только там и отдыхает душа моя - в широком раздолье, где бренчат мечи булатные и баюкают ее словно младенца песней колыбельною. Не мешай же мне! Я отвыкаю от родины, от Насти.

- А сам чуть не плачешь! Вижу, что затронул твою сердечную рану, но рассуди сам, враги рыкают как звери на родину нашу, да, может, и Настя не виновата. Сдается что-то мне, что мы с тобой сгоряча горячо поступили. Теперь же молодецкое сердце твое потешилось вдосталь, отдохнуло, так и довольно! Мы ведь здесь пятнадцатые сутки, а за это время много воды утекло, все изменилось и нас опять приголубит там счастье.