Он вскочил с места и добавил:

- Ох, да что тут толковать, надо просто вас взять и посадить на председательское место, а потому я пойду и подобью всех наших, находящихся здесь, просить вас.

Он быстро отошел от стола и, несмотря на протесты Величковского, стал переходить от столика к столику, ораторствуя то тут, то там с убедительными жестами.

Иван Владимирович с испугом следил за ним и не переставал говорить:

- Что же это такое? Я, право, не знаю... Зачем все это?

- Уважаемый Иван Владимирович, это нужно для дела и вы должны принести себя в жертву, - успокаивал его Городов. - Я, по крайней мере, если мне предложат, готов хоть сейчас принести себя в жертву делу, - со вздохом добавил он.

В этот момент в залу не вошел, а буквально влетел репортер и рецензент одной из самых распространенных в Петербурге газет мелкой прессы, Марк Иванович Вывих. Это был высокий, стройный молодой человек, блондин, со слегка одутловатым лицом, в синих очках.

Он был также член "общества поощрения искусств".

Поздоровавшись направо и налево, Марк Иванович подошел к столику, где сидели Величковский, Бабочкин и Городов.

- Я вам могу сообщить приятную новость, - затараторил он, здороваясь с сидевшими и усаживаясь на подставленный лакеем стул, - завтра к нам на общее собрание приедет сам Исаак Соломонович и желает, в качестве почетного члена, принять деятельное участие в делах общества, с чем я искренне всех нас поздравляю. Это ведь не шуточка... Значит, у нас, то есть у общества, будут деньги. Сейчас только узнал эту свежую новость и надо будет сию же минуту отослать сообщение в газету.

Он вынул из кармана записную книжку, вырвал из нее листок и стал писать карандашом, положив бумажку на колено и прислонив последнее к столу, но в то же время не переставая говорить.

- Да, еще узнал новость. Это уж по секрету. Как нам в общество поступила в качестве актрисы, а следовательно и члена, госпожа Щепетович. Как кажется, мы ей-то главным образом и обязаны благосклонностью Исаака Соломоновича. Я с ней вчера познакомился. Прелесть, что за барыня, оживит все общество.

- Я эту Щепетович знаю, - пробасил Бабочкин, - только не знаю, зачем она к нам в общество понадобилась? А, впрочем, почем знать, может быть, теперь это и нужно для искусства...

Вывих кончил писать, сложил бумажку и подозвал лакея.

- Пошли сейчас же с моим извозчиком, - передал он ему бумажку, - вели ему отвезти в редакцию. Знаешь моего извозчика? Найдешь?

- Найду-с. Как же не знать-с.

- Так проворнее поворачивайся...

Лакей побежал.

- Ах, постой! - спохватился Марк Иванович, но лакей уже был далеко. Убежал. Вот досада, забыл совсем в сообщение поместить еще одну очень важную новость. Поступила к нам актриса Дудкина, - строчек десять проухал...

Вывих быстро отошел от них, сделав отчаянный жест рукой, и стал переходить от стола к столу, всюду сообщая эти свежие новости.

Городов, между тем, продолжал уговаривать Величковского.

- Вы послушайте меня внимательно. Иван Владимирович, я удивляюсь, почему вы не хотите и уклоняетесь от поступления в председатели. Я бы на вашем месте, если бы у меня было столько голосов, как у вас, и я мог бы, как вы, наверное рассчитывать быть избранным, - ни за что бы не отказался. Из меня тоже мог бы выйти хороший председатель. Юридическую сторону дела я знаю, а также и канцелярский порядок, потому уже несколько лет как частный поверенный, и административную великолепно тоже знаю - был прежде становым приставом. Ух, как бы я актеров держал. У меня ни гугу. А мое литературное значение всем известно. Корреспондирую в пяти газетах, значит, умею ценить искусство, кроме того, недавно пьесу написал, значит, вполне литератор, с пафосом закончил он.

- Да, вы человек основательный, - покосился на него Бабочкин. - Ни один редактор на вас не пожалуется, чтобы ему из-за вас какая неприятность была. Все дорожат, потому что не подведете - очень осторожны. Такому человеку можно дело поручить... Правильное направление твердо знаете, вот что дорого...

Перед столом опять как из-под земли вырос Вывих.

- Слышали, слышали, еще свежая новость, - с хохотом начал он. - Наши Фауст и Маргарита поссорились не на шутку. У них, говорят, что-то вышло из-за Когана. Оттого и Крюковская больна и за последнее время не являлась в "общество" и не играла. А я-то сожалел об ее болезни, хотел ехать навестить, а оказывается, просто у нее любовная мигрень.

Он снова расхохотался.

- Нет, господа, это не притворство, - серьезным тоном начал Михаил Васильевич, укоризненно посмотрев на Вывиха. - Мне ее в последний спектакль даже очень жалко было - дрожит вся бедняжка. Дело-то у них должно быть всерьез пошло. Да и напугала же она меня. Входит ко мне в уборную, а меня в это время парикмахер брил. Схватила бритву: - Ах, вот, говорит, чего я все эти дни искала, мне для роли в одной новой пьесе нужно. - А сама смеется, да так нехорошо. - Продай мне, говорит парикмахеру. Я было у нее отнимать, думаю, руку обрежет, а она не дает и хохочет, даже мне от ее смеха страшно стало. - Чего вы, - говорит, испугались, не зарежусь. - Бросила парикмахеру десять рублей, убежала и бритву с собой унесла.

- Не нравится мне, - заметил Городов, - что у нее часто бывают такие странные выходки. Она баба хорошая, только переходы в ней чересчур резки: то уж очень весела, то, думаешь, не святая ли мученица какая?

К столу в это время подошел Курский-Петров и уселся на свое место.

Марк Иванович с негодованием отодвинул стул и вскочил.

- Однако надо выпить!

Он быстро ушел по направлению к буфету.

Сергей Сергеевич расхохотался.

- Ишь, стрекача от меня задает! Знаете, за что меня Вывих не терпит и ругает?

- А за что? - спросил Величковский.

- Да я уж очень с ним шельмовскую шутку сыграл, - со смехом начал тот. - Был у нас тут в прошлом году один бенефисик назначен, я в ту ночь, около часу, Вывиха здесь же встретил; подлетает он ко мне и спрашивает, хорошо ли прошла пьеса. Я, говорит, не успел быть, а завтра нужно непременно отчет в газете, хоть в нескольких строках, а все-таки дать. Я, не долго думая, возьми да и соври ему, что, мол, прошел спектакль с успехом, только Бабочкин провалил свою роль. Марк Иванович эту самую шутку сейчас же из трактира в редакцию кратким сообщением и отослал, а пьеса эта вовсе не шла - бенефис был отменен. Егоза такую штуку все другие газеты продернули: пишет, мол, о спектакле, которого не было. С тех пор он меня видеть не может...

Присутствующие расхохотались.

XII. Общее собрание

На другой день, к семи часам вечера, собрались приглашенные повестками на годичное собрание "общества поощрения искусств", как исполнители действительные, так и почетные.

Громадное помещение "общества", находившееся на одной из бесчисленных набережных Петербурга, было уже переполнено массой публики, прослышавшей, что заседание будет бурное. В одной из зал, предназначенной в обыкновенные дня для танцев, стоял громадный стол, или, лучше сказать, несколько приставленных друг к другу столов, покрытых зеленым сукном; кругом были расставлены стулья, а в середине находилось председательское кресло.

Несмотря на то что бы уже девятый час, эта зала была пуста. Заседание еще не открывалось - ждали приезда Владимира Николаевича Бежецкого.

Публика и члены, среди которых были и знакомые уже нам Величковский, Городов, Бабочкин и Петров-Курский бродили и занимали столики в буфетных залах. Компания, которую мы видели накануне в "Малом Ярославце", сидела и теперь за одним столом. Рядом с Величковским была на этот раз и его племянница Marie.

Дядя не сводил с нее глаз.

- Не озябла ли ты, Marie? - заботливо временами спрашивал он.

- Нет, дядя, merci, - отвечала она.

- Однако, господа, мы здесь говорим, пьем и едим, - возвысил голос Городов, - а о деле, для которого собрались, мало думаем. Надо решить! И на что это похоже - все собрались, а председателя нет. Заставляет себя дожидаться. Странно что-то. Я бы уже этого не дозволил себе на его месте. - Он встал и подошел к сгруппировавшимся посреди залы.