А на столе около спящего глубоким сном Гогенштауфена (теперь уже - со-Автора) остались лежать две аккуратные стопки со следующими его творениями...

(Из рукописи принца П. А. Гогенштауфена (Швабского)).

Творец и Муза.

Их встреча

не была случайной.

Нет!

Разве можно себе представить,

что они могли не встретиться.

Эта мысль

приводила в одинаковый ужас

его и её.

Они могли встретиться

раньше, чуть-чуть позже -

но встретиться,

обязательно встретиться!

Да и могло ли быть иначе?

Они были созданы друг для друга

самой природой.

Они были разные, непохожие.

Но это как раз и сближало их.

Они так удачно

дополняли друг друга,

что, казалось,

таким и должно быть

абсолютное целое.

А их пути.

Они проходили так близко

друг от друга -

что он слышал

её звонкий заразительный смех,

когда ей было весело.

Солнце, деревья, дома -

светились улыбкой и счастьем.

Это были

её улыбка, её счастье...

Но бывали дни, -

когда солнце затягивалось

тучами;

деревья стояли печальные,

а дома - угрюмо-серые.

Ей было тяжело... Очень...

И он проклинал тучи

за то,

что они лишали её счастья.

В такие минуты

он готов был броситься

на помощь любимой...

Но Провидение,

дав ему возможность

глубоко чувствовать,

лишало его возможности

помочь ей.

Она для него была

недосягаема.

Она была где-то рядом.

Но где?..

Всякий раз,

проходя по улицам,

он с надеждой вглядывался:

в радостные, печальные,

радушные, равнодушные,

хотя нередко

счастливые и красивые,

лица...

Иногда,

в толпе спешащих чужих

людей,

вдруг появлялась

Она.

Он это так ясно

чувствовал,

что сердце его

радостно замирало.

Всё лишнее, ненужное,

мешающее

уходило куда-то в сторону.

Для него существовала

только она.

Она появлялась

на другой стороне улицы.

Её глаза,

её неповторимые глаза

излучали

счастье, радость, нежность.

Её глаза

светились любовью...

Но едва

он приближался к ней, -

она исчезала -

так же внезапно,

как и появилась...

Ведь она была

его мечтой...

И вот она явилась

сама.

Она не исчезла

и при его приближении;

лишь слегка отдалилась,

увлекая его за собой.

Она всё ещё

не принадлежала ему.

Но она была уже

осязаема.

Она была его целью.

И в упоении

он шёл за ней, -

веря и не веря в то -

что когда-нибудь

он достигнет её,

а она, покорная,

станет

его судьбой.

Лира.

Неверя в искренность людей,

не видя смысла в бренном мире,

презрев невежество идей -

я преклонился перед Лирой.

Она, стремясь меня сберечь

от непомерности сознанья -

в мои уста вселяла речь,

не получавшую признанья.

Не потому что речь плоха

или признанье слишком строго, -

для человека мысль - блоха;

и речь ей - скатертью дорога.

Но речь, согласная с мечтой -

сама в себе таит сомненье, -

она гонима суетой -

и ненавистна самомненью.

И всё же в мире есть приют

для всех непризнанных поэтов, -

где им признанье подают

и где в их честь поют сонеты;

где их стихи из бронзы льют,

а Лира - в золото одета.

***

Мир тесен, потому что в нём

движенье ограничено спиралью.

Огонь души в нас борется с огнём

больших светил манящей дали.

Мир тесен, потому что он

стремится поглотить движенье.

Над всем довлеет истовый закон

жестокого нелепого броженья.

***

Я думал, - что весь мир живёт во мне -

как мир воды живёт внутри стакана.

Но оказалось, - мир живёт на дне -

глубокого, как вечность, океана.

Призванье.

Мы порой не верим в одиночество,

счастьем заслоняясь от тоски.

Но судьбы сбываются пророчества,

седину рассыпав на виски.

Счастие с несчастьем неразлучны.

Неизбежна грусть, как не гони.

Так однажды у седых излучин

остаются женщины одни.

Остаются нежностью томимые,

суть свою в себе не утвердив,

в одинокой скорби, не любимые;

остаются даже не родив.

Это больно, это очень страшно

впереди увидеть пустоту;

вдруг понять, что жизнь тебе однажды

принесла любовь и красоту...

Жизни бег стремится уж к финалу;

в седине, в морщинах голова.

И совсем иными поначалу

ей казались нежные слова.

А ведь их немало было - много -

красота и ум разили всех.

Но куда-то вдаль её дорога

устремляла свой незримый бег.

Ей казалось - жизнь ещё большая;

да и не семья нужна ей - мир.

И, упорно счастье сокрушая,

протирала истину до дыр.

Быть бы ей в безпечной шумной жизни

меж друзей кумиром красоты,

но она в служении Отчизне

пожинала лавры и цветы.

Но она, не ведая усталости,

шла вперёд, волнуясь и спеша;

и за ней все трудности и слабости

падали, в невежестве дрожа.

Шла она по жизни одиноко,

хоть друзья шептали ей - "Лови!".

Но она, кощунствуя жестоко,

отвергала прелести любви.

И не потому совсем что сердце

не стучало в пламенной груди;

просто перед ней светилась дверца

где-то на неведомом пути.

Дверца в храме истинной науки, -

ей одной она клялась в любви

и, сгорая в сладострастной муке,

снаряжала счастья корабли.

А вокруг неё уже кружился

грязных слухов безконечный хор;

каждый убедительно божился,

принося суровый приговор.

Дескать, сердце ей, увы, дано не Богом, -

с дьяволом попутана она.

И росла вокруг её дороги

серой отчуждённости стена.

Время уходило. В неизбежность

уплывали счастья корабли.

Но всё так же в ней светилась нежность

к неоткрытым таинствам дали.

И теперь она уже не вправе

покидать дорогу до конца, -

а идти, идти, идти по славе -

зажигая мужеством сердца.

Жалость.

"Что и жалеть, коли нечем помочь...".

Н. А. Некрасов.

Жалость - какое обидное слово.

Жалость нас делает жалкими словно.

Жалость достоинство в нас оскверняет.

Жалость успех неудачей сменяет...

Но забываем мы часто, что жалость