Клеменс не впервые присутствовал при таком приступе бешенства, поэтому он и не подумал оскорбиться. Тут действовал принцип "на больных не обижаются", причем действовал в самом прямом смысле этого слова: Эндрюс, конечно, не был вполне вменяем, - во всяком случае, во время подобных припадков.

- Боюсь, я не совсем понимаю...

- Брось, все ты понимаешь! - Эндрюс сам поддерживал накал собственной злости, не давая ей остыть.

- И все-таки я ничего не могу понять. Может быть, вы соизволите мне объяснить, господин директор? - в последнюю фразу Клеменс вложил изрядную порцию яда. У него был соблазн тоже перейти с директором на "ты" и тем ввести его в состояние, близкое к инсульту. Однако цель его была не поддразнивать Эндрюса, а извлечь из него всю возможную информацию. Да и держать его подольше здесь, в этой комнате, тоже было бы неплохо: кто знает, нашла ли уже Рипли то, что искала, в грудах выброшенного на свалку хлама или нет?

- В семь часов утра с нами связались по каналу высшего уровня коммуникации. Понимаешь, высшего, во всех аспектах: срочности, значения и секретности! Да мы за все существование колонии не получали такого вызова!

Врач не отвечал. В мозгу его происходила лихорадочная работа: семь часов утра - это до вскрытия или после? Нет, много раньше: в морге они были уже около девяти. Вот почему эта парочка прибегала туда уже "на взводе"...

- Им нужна эта женщина, это стерва! Требуют, чтобы мы присматривали за ней, нянчились с ней, оберегали от всех возможных опасностей! Директор будто выплевывал эти слова - с гневом и отвращением. Он уже было успокоился, но теперь снова начинал входить в раж.

Клеменс все еще продолжал молчать, обдумывая услышанное.

- Зачем? - спросил он наконец.

- Не знаю, да и плевать мне на это! Это меня не интересует. Меня вот что интересует: какого черта ты выпустил ее из лазарета?!

Клеменс вздернул брови в несколько показном удивлении:

- Я полагал, что этот вопрос уже выяснен. Хорошо, если вы хотите, я повторю. В морге она была со мной, а необходимость ее прихода туда объясняется...

- Ты думаешь, что можешь водить меня за нос? - Эндрюс злобно ощерился. - Я не про морг тебе говорю, господин доктор! Она минимум еще дважды выходила! Один раз - в столовую, а второй - уж не знаю, куда, но было это сразу же после гибели Мэрфи!

Все это директор выпалил без передышки. Сделав новый вдох, он заговорил уже тоном ниже:

- Только не надо делать мне удивленные невинные глаза. Учти, я знаю все, что творится в этой тюрьме. Все! А если я и не всегда показываю свое знание - то это уж другой вопрос... Господи, этот несчастный случай! Наши идиоты и так заведены, а тут еще эта сука среди них разгуливает... Вот еще горе на мою голову!

Да, он знает все. Клеменс и раньше понимал, что директор не так-то прост, что носимая им личина властного и недалекого хама - лишь маска, соответствующая должности. Хотя надо признать: эта маска пришлась Эндрюсу настолько к лицу, что едва ли она уж вовсе не совпадает с его подлинной сущностью.

- Ну что ж, не буду спорить - она выходила. Хотя оба раза это делалось без моего ведома и даже вопреки моим указаниям. Но не силой ведь мне ее удерживать! И не запирать же ее на замок, верно? В конце-концов, это ваша забота. Я не тюремщик, я - врач.

Упираясь костяшками пальцев в стол, директор приподнялся, нависая над Клеменсом. Теперь они едва не соприкасались лицами.

- Мы оба прекрасно знаем, кто ты такой на самом деле, - проговорил Эндрюс негромко, но очень выразительно.

Такого оборота врач не ждал. Он отшатнулся, бледнея.

- Я думаю, мне лучше уйти... Мне этот разговор становится неприятен, и я имею полное право его не поддерживать.

- Ну иди, иди, господин доктор, - насмешливо буркнул директор. - А я пока расскажу твою подлинную историю твоей новой подружке. Просто так, в целях ее образования.

Клеменс, так и не встав окончательно с сиденья, замер в полусогнутой позе.

- Сядь! - приказал Эндрюс.

Врач снова опустился на стул. Эндрюс пододвинул ему стакан с кофейным напитком. Жест примирения? Или, наоборот, попытка окончательно закрепить свою власть?

Нет, скорее, это все-таки действительно примирение. Директор и сам чувствует, что перегнул палку, но открыто признаться в этом - выше его сил.

Клеменс огляделся вокруг - и будто впервые увидел директорский кабинет.

"Кабинетом" это помещение можно было назвать лишь с натяжкой: тесная, полупроходная комната, совмещавшая функции рабочего места и спальни; все пространство загромождено стеллажами с документацией. Директор Эндрюс был одет в такую же тюремную робу с меховой оторочкой, что и его заместитель (да и сам Клеменс), сквозь расстегнутый ворот виднелась застиранная нательная рубашка. И - тот же эрзац-кофе в стакане мутного стекла.

Да, они все здесь в равной степени заложники обстоятельств. От директора до последнего из заключенных.

- Итак, - Эндрюс придвинулся к врачу вплотную, и его маленькие колючие глазки вдруг стали внимательными, - есть ли что-нибудь, что я должен знать, но не знаю?

17

Свалка была огромна, она потрясала своими размерами даже больше, чем морг или столовая. Не зал, а целая пещера, вырубленная в скальной породе. В сущности, даже пятитысячная колония не нуждалась в такой свалке. И действительно, помещение сперва замышлялось как еще один цех (тогда как раз подумывали о расширении производства). Но грянуло сокращение тюрьмы, и новый цех стал не нужен: едва хватало сил справляться с тем, что уже было. И теперь все это обширное пространство было завалено грудами всякого хлама; неровные, идущие грядами с одного края свалки на другой, они напоминали волны. Местами из этих груд, словно купальщики, зашедшие в море по плечи, высились железные скелеты-остовы станков, которые так и не собрались демонтировать.

Рипли ожидала чего-то вроде этого, так что она не пала духом. Конечно, обшарить все эти кучи (иные из них вдвое-втрое превышали человеческий рост) было невозможно, однако этого и не требовалось. Разумеется, тот "хлам", о котором говорил Клеменс, должен находиться где-то совсем рядом со входом, ведь не потащили же его вглубь свалки. Вдобавок надо искать там, где слежавшаяся, запыленная поверхность "волны" будет нарушена свежим мусором.