Три вагона на четверых грузчиков, проебемся до утра, Лев Иосифович."

"Хорошо, два ящика, - сказал директор. - Я вытребовал персонал из треста, чтоб присматривали за территорией. Но вы начинайте без них."

Мы начали. Как из-под земли появились вдруг непонятные типы и засели в выжидательных позах. На корточках или столбами вокруг вагона, некоторые чуть поодаль в поле. Мы работали, а они нас молча обозревали. Подкатывая в очередной раз тележку к дверям вагона я заметил в цели между вагоном и эстакадой кудрявую голову. "Что за люди, откуда их хуй принес", - спросил я у Дениса. "Местные ханыги. Всегда как приходит состав с вином, повторяется та же история. Собираются вокруг и ждут. Чуть зазеваешься: прыгают суки в вагон и волокут все, что могут схватить. Потому директор и вызывает народ из треста: бухгалтерш, секретарш, чтоб стерегли, пока мы крутимся..." "Беспорядок, - сказал Толмачев. - Куда только мусора смотрят." "А что мусора могут сделать, - Денис закатал рукава сиреневой футболки. Он, я уже успел заметить, делал это всякий раз, когда предстояла серьезная работа. - Он схватит пару бутылок и бежит с ними в поле, или туда вон, к подземным складам... Пока ты за ним рванешь, другие на вагон набросятся... И если ты его поймаешь, что ты ему сделаешь? Ну дашь в морду... задерживать же из-за бутылки вина не станешь... Заебешься задерживать. Да и мусора не приедут, по пустяку, продбазе свои сторожа полагаются."

"Где ж они, - Толмачев отер пот со лба и сдернул тележку с места. Бутылки зазвенели. - Сторожа хуевы?"

"Осторожней со стеклотарой, - посоветовал дед Тимофей. - Сторожа ночью дежурят. Штат у базы маленький."

Солнце закатилось, и внезапно охлажденные после жаркого сентябрьского дня растения пронзительно запахли каждый на свой лад. Еще десяток лет назад тут было прекрасное украинское Дикое Поле. В сущности Диким полем территория и осталась, только что озаборили ее, воздвигли подземные склады для тушенки на случай атомной войны, морозильные отделения, холодильную башню с водопадами. И вновь заросло все полем, диким, как триста лет назад.

Часам к одиннадцати мы с честью разгрузили последний вагон и, заметно осунувшиеся и мокрые от пота, устроились с полученной добычей - двумя ящиками вина в травах за сухим складом. Выдав нам колбасы и сыру, кладовщик ушел, обязав явившегося ночного сторожа выгнать нас с территории после полуночи. Мы пригласили сторожа, и он, желая нам услужить, смотался через трамвайную линию в поздний

47

магазин за булками. В левом углу неба висел акварельный слабый месяц.

"Хорошо, - сказал Денис, когда мы выпили по паре стаканов и утолили первый голод. - Жить хорошо, правда ребята... Иногда так хорошо жить, что жил бы целую вечность, всегда то есть." - И он лег на спину.

"Ну и живи, кто тебе не дает. - Толмачев закурил и любопытно поглядел на старшего грузчика-малютку. Маленький человек поднял нас в атаку на три молдавских вагона как политрук, личным примером. Мы носились как дьяволы. Как матросы во время аврала. - Однако, если так будешь вкалывать, долго не проживешь..." "Разве это "вкалывать". Вот когда селедка приходит..." "Прав Дениска, - крякнул дед. - Селедка, она проклятая, все жилы вытягивает. Не приведи господь. Сегодня, оно нормально ухайдокались. Я еще бабу пойду ебать." - Дед засмеялся и снял с головы черную кепчонку с пуговицей в центре и бережно опустил кепчонку в траву.

"Сколько тебе лет, а дед Тимофей?" - Толмачев, следуя примеру Дениса прилег и оперся локтем о землю. "Да уж шестьдесят с гаком, милый человек..."

"Так много! Я думал под пятьдесят... - Толмачев уважительно покачал головой. - Во, Сова, люди старого закала какие злоебучие. Пятнадцать часов подряд тягал ящики, сейчас выпьет пару бутылок вина и еще бабу ебать пойдет... Дай Бог, чтоб мы в его возрасте жопу поднять могли."

"Так вы значит и революцию помните и гражданскую войну?" - спросил я.

"Очень даже хорошо, - согласился Тимофей. - Лучше чем Вторую войну с немцем. Я в Екатеринославле в гражданскую жил." "А батьку Махна вы случайно не видели?" - спросил Толмачев. "Не только видел, мил человек, но и в армии его сподобился служить", - дед хитро улыбнулся и посмотрел на нас.

"Ты значит, старый, у Махна в банде был! - воскликнул Денис. - Что ж ты мне никогда об этом не рассказывал?!"

"А ты меня не спрашивал, мил человек. А я не в банде служил, но в армии. У Махна республика была и армия, чтоб республику ту защищать..."

"Как же это тебя к Махну занесло?" - спросил сторож. По роже судя, он был из чучмеков, но трудно было определить к какому племени "черножопых" он принадлежит.

"Когда Махно занял Екатеринославль, я видел въезд в город его гвардии. Стоял на улице, а они, по пять лошадей колонной въезжали.

48

Здоровые хлопцы, красномордые от самогона и сала, все в синих жупанах, на сытых конях, чубы из-под папах на глаза падают, шашки по бокам бьют, жупаны на груди трещат. Пять тыщ личной гвардии, а за ними тачанки: парни к пулеметам прилипли, ездовой стоит... Потом пехота, отряды матросов-анархистов. Черные знамена... Я никогда такой красивой армии не видел".

"У немца была красивая армия", - сказал сторож. "Машина, - поморщился Тимофей. - Шлемы с шишаками, ать, два... Если ты любишь на механизмы смотреть, может быть... У Махна же хлопцы были красивые. Серебра много, оружие личное все украшенное, тогда это любили..."

"А как же ты сам-то к Махну попал?" - Толмачев повел глазами так, что мне стало ясно: махновская армия понравилась моему другу.

"Красотою соблазнился. Пошел к ним в штаб записываться, - дед стеснительно провел рукою по горлу. Шея у него была белая по сравнению с физиономией. - Посадили меня за стол, писарь штабной мне вопросы задает, и ответы мои записывает... Вдруг сзади надо мной как шарахнет. Я вскочил, бомба думаю разорвалась. Уши мне заложило. Стоит хлопец с обрезом в руках, и хохочет. Я ругаться стал. Штабные смеются все и писарь говорит: "Это у нас испытание такое, мил человек, не обижайся. Храбрость проверяем. Ты вот ругаться стал, годишься ты нам. Нормальная у тебя реакция."