Вернувшись в тот дождливый вечер домой, она пыталась биться головой о стенку, но быстро свои попытки прекратила, потому что шершавая штукатурка обдирала кожу на лбу, к тому же стук вызывал гул и сотрясения всего дома и только украсил её лоб не замедлившей вскочить шишкой.

Ни школы, ни репетиторства бросить было нельзя. Окаменеть в отчаянии, укрыться под чёрной вуалью — о таком даже мечтать не приходилось. Неблагоприятствовавшие горю обстоятельства в скором времени привели к тому, что Тереску охватила ярость.

Ярость эта имела всяческие последствия, но удивительнее всего отозвалась в даваемых ею уроках. Содержание задач, ставших, пожалуй, слишком оригинальным, привело к тому, что тайны математической науки прочно оседали в мозгах её питомцев. Внезапное улучшение отметок у Мариолки и Тадзика было столь поразительным, что через неделю новые ученики сами пошли ей в руки. Теперь она имела возможность привередничать.

К счастью, все это происходило в школе, а на территории школы состояние духа Терески странным образом улучшалось. Она не противилась дополнительным нагрузкам, а потом уж обязана была держать данное слово. В школе, среди людей и среди дел, отчаяние почему-то теряло свою силу, опускалось на дно души и вылезало на поверхность только в одиночестве, быстро заполнявшимся тоскливыми думами. Сидя за столом в тишине своей комнаты и глядя в окно на голые деревья и холодный заплаканный мир, Тереска чувствовала себя смертельно, безнадёжно, безгранично несчастной.

«Странно, — подумала она, оторвав мысли от этого придурка, примкнувшего к золотой молодёжи, от этого Генриха де Валуа, — в школе мне почему-то лучше. Там меня все время подталкивают и подгоняют, заставляют действовать. Как только я перестаю думать, мне сразу делается лучше… Значит, надо действовать, не хочется, но надо… чем заняться, Боже, чем мне заняться?» На сей раз колка дров не спасёт — работа не занимает ум, мысль движется своим путём, направленным в отчаяние. Школа? Школа не ахти какое развлечение. Репетиторство то же самое, хотя за уроки получаешь деньги. Но деньги приятно не зарабатывать, а тратить… На тряпки, на косметику… Для кого?..

Мысль, что ей не для кого делаться красивой, подействовала на неё столь угнетающе, что Тереска тут же постаралась от неё избавиться. Милиция! Что с бандитами?? Бандитов, кажется, побрали черти, черти побрали всех и не для чего жить на свете… Но все равно надо придумать какое-то средство от несчастья. «Не хочу быть несчастной и не буду! — думала она с отчаянным упрямством. — Не хочу, и баста!» С участковым они встретились случайно: Тереска возвращалась из школы шаркающей походкой, волоча за собой сложенный зонтик — дождь кончился час назад. Двигавшийся навстречу участковый долго на неё смотрел, ему казалось, что Тереска время от времени пыталась погрозить кому-то кулаком и топнуть ногой. Она заметила его, когда он оказался перед ней.

— Добрый день, — приветливо сказал участковый.

— Ага, вас-то мне и надо, — рассеянно проговорила Тереска, глядя сквозь него. — Там вылетел в окно здоровенный горшок… С цветком. И там мой брат видел ту самую машину. А со стороны Пулавской вывернулся благородный человек, тот, что похож на обезьяну… И может, все это из-за меня, потому что та коробка, которую я пну… о которую я споткнулась, за что-то зацепилась и дёрнула… не знаю что… Как может коробка дёрнуть цветок на четвёртом этаже, но грохот был такой…

Этот бессвязный лепет участковый слушал молча. Странно, но ассоциации, вызываемые в нем словами Терески, выстраивались в логический ряд. Не далее как сегодня утром его молодой подчинённый убивался по поводу отсутствия новых следов терзающего его сердце дела. Участковый терпеливо ему втолковывал, что отсутствие новых следов беспокоит не только его, но и коллег, занятых раскрытием этого дела — нельзя же врываться во все квартиры подозрительного дома и поочерёдно производить в них обыски. Кшиштоф Цегна понимал, что начальник прав, но это его страданий не уменьшало.

Бестолковый Терескин рапорт открывал перед ними новые перспективы.

— Минутку, проше пани, — сказал участковый, — расскажите все это ещё раз и по порядку. Нам лучше всего пойти в отделение и там поговорить. Это же совсем рядом.

Тереска очнулась от своей рассеянности, сделала несколько шагов и, одарив его мрачноватым взглядом, остановилась.

— Дудки, — нелюбезно ответила она. — Ничего я вам не скажу, пока вы не признаетесь, в чем дело. Меня это очень интересует.

Участковый тоже остановился.

— Как это? — удивился он.

— А вот так. Ничего вам не скажу, пока вы мне все не объясните. Пора мне наконец узнать, в чем дело, а главное, меня интересует, бандиты это были или нет. Если не бандиты, то не о чем и толковать, а если бандиты, я все должна про них узнать. Они же на мою жизнь покушаются, а не на вашу!

Участковый взглянул на неё внимательно. Сведения, которыми располагала Тереска, показались ему весьма ценными.

— Хорошо, — согласился он. — Я вам все скажу. Разумеется, они бандиты, все. Подробнее поговорим в отделении. Пошли!

В отделении, для большей непринуждённости, он не стал садиться за стол, а выдвинул стул на середину комнаты. Стул для Терески поставил напротив. Вызванный на разговор Кшиштоф Цегна, удивился странному расположению собеседников и, чуть поколебавшись, поставил для себя третий стул, образовав треугольник. Присутствующие выглядели так, будто собирались начать какую-то игру.

Тереска упрямо требовала своего.

— Говорите, в чем дело, а то не скажу ни слова. Я не судима и ничего противозаконного не сделала. От моего ареста вам не будет никакой пользы.

Участковый решил пойти на некоторые уступки.

— Хорошо, мы посвятим вас в дело. Милиция уже давно разыскивает кое-каких людей. Бандитов этих самых! Всякие у нас есть подозрения, но мы ничего не можем доказать. Неведомо, где они прячут… всякие там запрещённые вещи. Благодаря вам, мы обратили внимание на автомобиль, который принадлежит одному из них. Владелец его, подозреваемый… так вот, благодаря вам мы знаем, что у него есть всякие знакомые. И нас эти знакомые интересуют. Кажется, некоторые из них проживают на Бельгийской. То, что вы видели, может оказаться очень важным, а может нет. Мы должны это проверить.

Тереска внимала ему очень подозрительно. — В жизни не слышала такого мутного объяснения, — заметила она. — Ничего не поняла! В чем их подозревают? В убийствах?

Участковый тоже придерживался мнения, что ещё ни разу в жизни он так бестолково не говорил, однако не выдавать же служебных тайн! . . и.

— Нет, не в убийствах. В… других вещах. Главное, поймать их на месте преступления.

— Какого преступления? Если вы не скажете, что они делают…

— Ладно, будь по-вашему. Это контрабандисты. И валютчики. Чёрный рынок, слышали про такой? Но мы не знаем точно, те ли это люди, тут выплывает и кое-что другое… притоны… для азартных игр. В общем надо все проверить.

— Если вы знаете, кто они и чем занимаются, почему вы их не арестуете сразу?

— Ими занимается другой отдел, мы им помогаем. Знать мало, надо доказать. Да и знаем мы не всех, а только некоторых.

Тереска, внимательно посмотрев на них, перевела взгляд в окно и впала в глубокое раздумье. Она по-прежнему ничего не понимала, ясно только, что какое-то дело все же существует и за него можно уцепиться. Не исключено, что кое-что удастся раскрыть самостоятельно, это может стать очень интересным.

Наконец она вышла из раздумья и несколько раз энергично кивнула головой сама себе.

— Ладно, — сказала она к немалому удивлению участкового, — я расскажу вам все. Так вот…

Она описала происшествие на Бельгийской, точно процитировав случайно подслушанный разговор. Участковый и Кшиштоф Цегна слушали её с неослабевающим интересом.

— А вы помните, какое это было окно? Сможете показать? — спросил Кшиштоф Цегна, не дожидаясь реакции начальства.

— Конечно, могу!

— Едем прямо туда!

— Погоди, — вмешался участковый, и Кшиштоф Цегна, который сорвался с места, снова сел. Участковый призадумался.