- Ну, что ж ты молчишь? - спросил подпоручик.

Чердачник обратил на него взгляд, полный преданности и нерешительности.

- Если б мне... - И, не в силах долее сдерживаться, он выложил все: - Я хотел бы как-нибудь побывать среди людей. Хоть один раз. Увидеть, как они живут, услышать их разговоры, только не с крыши, и самому поговорить с ними, потому что... мне кажется, это должно быть очень приятно.

Подпоручик рассмеялся счастливым мальчишеским смехом. Он рад был, что желание оказалось таким простым.

- Ну, это я могу тебе обещать. Это уж точно. Ты это заслужил. Если тебе хочется, я, конечно, буду приходить сюда, даже когда мы не будем больше работать вместе. До тех пор пока ты захочешь. А когда справимся с тем делом, которое нам сейчас предстоит, я как-нибудь вечерком возьму тебя к себе и мы поболтаем до утра. И нашему малышу ты расскажешь про крыши, про все, что видел и всякое такое. Рад? Ага? Вот видишь, все в порядке. Ну пока!

Подпоручик еще раз потрепал Чердачника по затылку и влез в слуховое окно.

Наступила ночь. Ярко светила луна, но Чердачник чувствовал, что сегодня не сможет недвижно лежать греясь в ее свете. Слишком уж переполняло его счастье. Случилось слишком многое, чтобы он мог сегодня оставаться в одиночестве. Он соскользнул к карнизу, наклонился над улицей и увидел, как его друг вышел из подъезда, как закурил сигарету. Чердачник последовал за ним, прыгая с крыши на крышу; придерживаясь за коньки, он переметывался на соседние кровли, один раз даже перебежал по телефонным проводам на противоположную сторону улицы, танцуя с расставленными руками на проволоке. Так миновал он несколько кварталов и увидел наконец, как его друг отпирает дверь своего дома.

На третьем этаже, если считать от крыши вниз, светились три окна. Чердачник спустился с карниза, повиснув на руках, оперся спиной о водосточную трубу и, ухватившись когтями за провод громоотвода, точными движениями соскользнул к освещенным окнам, а затем спрыгнул на карниз приоткрытого окна. Прячась за выступом стены, он уселся на карнизе, упершись в него длинными руками.

Молодая женщина в переднике, со стрижеными светлыми волосами и круглым лицом, сидела за столом и что-то шила. Открылась дверь, и в комнату вошел друг. На нем была серая вязаная куртка, а на ногах вместо блестящих сапог - шлепанцы. Женщина подняла голову.

- Разулся? Вот и ладно. Слушай, я купила на воскресенье телятины.

Друг поцеловал ее, сел к столу и закурил.

- Старик похвалил меня за этого Кепку, - довольным тоном сказал он. Пододвинул к себе пепельницу и откинулся на спинку стула.

- И правильно, - сказала жена. - Вообще пусть радуется, что ты у него служишь. Только не сразу он это сообразил. Она сделала стежок. - Малыш сегодня плохо кушал.

- С чего бы это? - Друг поднялся и, подойдя к белой деревянной кроватке, приоткрыл одеяльце, под которым спал детеныш.

Чердачник равнодушно относился к человеческим детенышам, но этот составлял исключение. Когда-нибудь он расскажет ему все, что видел на крышах. Он как следует подготовится к рассказу, чтобы вышло хорошо. И этот детеныш вырастет таким же честным и славным человеком, как его отец, друг Чердачника.

- Вид у него неплохой, - сказал друг, разглядывая своего детеныша.

- А с чего ему выглядеть плохо? - отозвалась женщина. Только он мало кушал. Обычно он кушает больше. Вообще он кушает больше, чем другие дети.

Она подошла в кроватке и взяла детеныша на руки.

- Тю-тю-тю, - пропищал друг и пощекотал детеныша по кругленькой щечке. Потом продолжал серьезно: - Старик говорил, что теперь можно подумать и о моем повышении. С Кепкой, говорит, вышло знаменито.

- Ну и слава богу, - сказала женщина, забавляя детеныша. - Мы с Иржичком очень рады. Надеюсь, ты не рассказывал, как было дело? Или рассказывал?

- С ума ты сошла? Я не такой болван.

- Я знала, что ты сообразишь. А как ты объяснил?

- Что это был результат наблюдения. Что у меня возникли подозрения и я проверил их. Старик любит, чтоб так говорили. А что еще я мог ему сказать?

- Конечно, - согласилась женщина, - что с ним за разговор. - Он такой сухарь, никогда не учтет, что у человека семья. Надо бы тебе перевестись куда-нибудь в другое место. Возьми хотя бы Ванечка - уже старший поручик!.. Иржичек, смотри, а вот наш папа!.. Но знаешь, что я тебе скажу, не очень-то мне по душе эта история с твоим призраком или как его там. Не вздумай вообще об этом где-нибудь болтать! Что о нас соседи подумают? И так уж Кучериха говорила мне, что ты шляешься по ночам и ей меня, видишь ли, жалко - понимаешь? неужели у тебя ночная служба и так далее. Ну, я ей ответила как надо, говорю: знаете, товарищ, - она не любит, когда ее называют "товарищ", так я нарочно, - знаете, товари(д, я своему мужу доверяю, потому что он честный и порядочный человек и ничего ему не надо скрывать, не то что другим, которые дома тише воды, ниже травы, а как зайдут за угол, так и щерятся на каждую юбку, будто выломанный гребешок... Правда, здорово я ее отбрила? Дело в том, что у ее муженька спереди нет зуба, ты ведь знаешь его, верно? И все-таки пора тебе бросить ночные походы. Вот и Иржичек папу совсем не видит, и не дай бог кто узнает про этого... про привидение! Пока он тебе нужен, конечно, ничего не поделаешь, но потом постарайся как-нибудь от него избавиться. Потому что не будет тебе от этого добра. Место у тебя приличное, еще позавидует кто...

Друг Чердачника улыбнулся женщине и погладил ее по голове.

- Да, конечно! Хорошо, что тебе все можно рассказывать, ты не то что другие жены, не начнешь подозревать мужа бог весть в чем. Ничего, я хорошо знаю свои обязанности перед тобой и малышом. Не позволю я, чтобы все отделение меня дурачило. Но скажу тебе: иной раз мне здорово приходилось себя пересиливать. Ох, какой же этот призрак уродина!

- Брр, - передернулась женщина и прильнула к подпоручику. - Не говори об этом! Я всегда радуюсь, что я не мужчина, когда слышу о таких вещах.

- Ничего, не ломай себе голову, я уж потом как-нибудь от него отделаюсь. Он не может спускаться с крыш, и вообще, знаешь, какой-то он уже старый. Такой... шелудивый вроде. И до чего простофиля, всему верит. Нет, затруднений мне с ним никаких не будет, за это ручаюсь. Иначе я бы с ним и не связывался. Ну, хватит, нечего портить себе вечер разговорами о нем, ведь он такой безобразный, а ты такая хорошенькая... Ну-ка, скажи, чья ты?..

Чердачник уперся руками в согнутые колени и медленно выпрямился. Он не был возмущен. Слово за слово повторил он про себя кодекс человеческого мира и понял, что уже вряд ли сумеет от него отречься. Жить без закона можно лишь до тех пор,.пока не войдешь с ним в соприкосновение. Чердачник знал теперь, что дурно и что хорошо. Ему это сказали. И теперь он несколько растерялся. Как же так? Ведь обещать и не выполнить обещания, воспользоваться в личных целях трудом другого - все это дурно. Так ему сказали. И еще сказали, что все должны бороться против тех, кто хочет так жить, потому что в противном случае весь мир будет заражен тем, что он научился почитать дурным.

Чердачник понимал, что должен выразить протест. Но как это делается, он не знал. Ему ужасно хотелось заглянуть в окно, завыть свое "у-у-у!" и скорчить самую страшную гримасу, какую только удастся, чтобы проснулся толстый детеныш и на всю жизнь запомнил это явление, а когда вырастет, спросил бы обо всем. Но Чердачник не сделал этого. Еще выстрелят. Хотя нет, они ведь думают, что он им еще пригодится. К тому же побоятся устраивать шум - как бы не обнаружилось, из чего они строят гнезда для своих детенышей. И вообще это не то, что нужно...

Чердачник медленно взобрался по водосточной трубе на крышу. Он не торопился. Открыл слуховое окно и влез на чердак. Снял с веревки большую белую простыню, расстелил на полу, набросал на нее остальное белье, сколько смог стянуть с веревок, потом снова вылез на крышу и, сгибаясь под тяжестью узла, пошел куда-то. Он еще не знал, куда отнесет узел, но знал одно: он унесет его в такое место, где никто его не найдет. И завтра сделает то же самое, и послезавтра. Он считал это своим долгом, потому что все ему стало ясно. Ведь у него не было никакой фантазии. Он был только привидением. И слишком маленькая была у него голова.