Автор: Сергей Голубицкий

Хочу поделиться с читателями переживанием искусства, весьма необычным для 46-летнего дядьки-филолога, которому всей трудовой биографией полагалось расставить точки над эстетическими i добрые четверть века назад. Да мне и в самом деле казалось, что никаких откровений по части Belles Arts больше в жизни ожидать не приходится, оттого и сократил потребление Придуманного Прекрасного уже давно и до минимума

Последние лет десять практически не читаю художественной литературы, будоража эстетическую миндалину кинематографом. Редкое исключение - новые книги любимых современников вроде Виктора Пелевина и Патрика Макграта. Выставки живописи не посещаю, кажется, с конца 80-х годов, когда Армин Хубер, близкий австрийский друг, зачем-то затащил меня в венский Kunsthistorisches Museum. Особая тема - театр, который всегда не воспринимал на физиологическом уровне в силу изысканно-извращенного натурализма этого вида искусства. Тем труднее поверить, что именно театр открыл мне на днях глаза на совершенно новую, неведомую и удивительно приятную форму эстетического наслаждения.

А случилось вот что. В минувшую субботу меня затащили на "Titanic Vals" - спектакль гастролирующего бухарестского театра Nottara. Надо сказать, что я особенно не кочевряжился, потому что, во-первых, хотелось поддержать приятную компанию, во-вторых - медленно, но верно я уже приступил к озверению в своей избушке на краю дремучего леса. Вот уж точно: хочешь сделать из урбаниста эстета, сошли его на месячишко-другой в сельскую местность. Каким бы ни был закоренелым слесарем-металлистом наш урбанист, тоскливые прелести буколической жизни гарантированно возбудят в нем тягу к музейно-театральному прекрасному.

Короче, отправился я смотреть спектакль. Nottara - это такой милый румынский театр с классическими традициями и репертуаром из Мольера, Чехова, Ибсена и Шекспира. Полный аналог московского Малого. Даже мера кривляния и жестикуляции соответствует канонам Станиславского по самую тютельку. Не нужно быть большим знатоком Мельпомены, чтобы сообразить: так называемый классический театр максимально приближен к чаяньям эстетически неискушенных народных масс, чьи ожидания от театрального действа целиком укладываются в девиз: "Главное, чтоб было похоже". На сцене, так сказать, как в жизни.

Забавно, что при эстетической установке на "реализьм" репертуар классических театров почти всегда исторический. Причины лежат на поверхности: во-первых, костюмированное представление лучше развлекает народ; во-вторых, авторитет классика прикрывает недоделки постановки. Одно дело, когда зрителю не нравится театральная постановка пьесы "подающего надежды современного драматурга Ростислава Шматка", и совсем другое - когда не нравится "Король Лир". На Шматка зритель будет плеваться и брюзжать до посинения, на Шекспира - нишкнёт в тряпочку, резонно предположив, что не артисты плохо сыграли, а он сам чего-то не допетрил в пьесе великого классика.

Итак, театр Nottara. У меня хоть и написано в университетском дипломе "филолог-романист, специалист по румынской литературе", имя Тудора Мушатеску, автора "Вальса Титаник", мне ровным счетом ничего не говорило. Уже потом, заглянув в энциклопедию, узнал, что Мушатеску (1903–70) - большой-пребольшой классик румынской драматургии ХХ века.

Спешу остудить пыл тех читателей, которым сейчас кажется, что я описываю микроскопические реалии художественного небосклона: не впадайте в дилетантское высокомерие, господа! Румынский театр - это ОЧЕНЬ важный элемент европейской культуры, причем самого высокого класса. Утверждение мое даже не нуждается в доказательстве - хватит за глаза двух имен: Тристана Тцара - создателя дадаизма, движения, которое произвело самую грандиозную революцию в пластическом искусстве, литературе и драматургии ХХ века (и предвосхитило сюрреализм Анри Бретона и Сальвадора Дали), и Эжена Ионеско - отца современного театра абсурда ("Носороги", "Лысая певица", "Стулья").

Читателям, пребывающим в теме, назову и третье имя - Лучиан Пинтилие, культовый постановщик, чьи спектакли украшали сцены парижских Theatre National de Chaillot и Theatre de la Ville, Guthrie Theater в Миннеаполисе и Arena Stage в Вашингтоне.

Наконец, безграничное обаяние румынской драматургии испытало на себе не одно поколение советских людей по "Безылмянной звезде" (режиссер Михаил Козаков, с Анастасией Вертинской и Игорем Костолевским в главных ролях) - феерической экранизации пьесы Михаила Себастьяна (Steaua fara nume, 1942).

"Вальс Титаника" оказался забавной такой комедией, балансирующей на грани ярмарочной буффонады: семья провинциального служащего с трогательной надеждой следит за плаванием близкого родственника-миллионера на пароме по Черному морю. Всех мучает единственный вопрос: "Возможно ли повторение трагедии "Титаника"?" Как жаль, что в Черном море не бывает айсбергов. Зато там бывают туманы и штормовые ветра. Паром тонет вместе с дядей, а 50 миллионов лей достаются по наследству единственному племяннику.

В первом акте все ждут и переживают кораблекрушение, во втором - выращивают из служащего знатного мецената и политика, в третьем - после опереточной подмены завещания закручивают чехарду с внебрачным ребенком, нелюбимой падчерицей и прочими милыми глупостями. Все вместе жутко напоминало классическую балканскую драматургию 20–30-х годов ХХ века а-ля Бранислав Нушич. Напоминало и утомляло.

Короче, я бы никогда в жизни не решился грузить читателя всей этой театральной тягомотиной, если б не помянутое выше эстетическое откровение. Вы, конечно, понимаете, что получить удовольствие от сюжетного дебилизма, который разворачивался на сцене, человеку, хоть как-то разбирающемуся в искусстве, невозможно по определению: гипертрофированные ужимки актеров, дурацкие и непременно стреляющие в последнем акте ружья на стенах (ружей, ясен пень, не было, зато были в избытке инвариации), комедия положений, комедия заблуждений - господи, какая же это все тоска зеленая! Тоска, усиливающаяся шквалом аплодисментов из зала на всякую реплику типа: "Свободные выборы - это когда все голосуют кому как хочется, а из урны потом вынимают того, кого нужно".