— Вам повезло, Олег. Работать с Хомутовым очень интересно. Он сейчас ведет раскопки захоронений хуннских князей в Долине бессмертников.

Так как Олег тут же признался, что это ему ни о чем не говорит, Тане пришлось рассказать ему о том, кто такие были хунны,[1] чем они знамениты, показать глиняные горшки двухтысячелетней давности, ржавые ножи, наконечники стрел, на которые он поглядывал без особого любопытства.

— Вот, пожалуй, и все, что я знаю о них, — заключила она. — Моя специальность — неолит и бронзовый век, поэтому о хуннах я имею самое общее представление. Но если вам интересно…

— Да-да, еще бы! — не совсем искренне воскликнул Олег. — Конечно, интересно!

— Вот и прекрасно! — засмеялась Таня, и Олег невольно залюбовался ямочками на ее щеках. — Тогда я дам вам кое-какие книги…

Она живо распахнула шкафы, и не успел Олег опомниться, как в руках у него оказалась целая охапка томов.

— А теперь садитесь и начинайте читать. Пусть это будет пока вашей работой, — смеясь, закончила Таня.

Податься было некуда. Олег послушно разложил на столе книги, сел и задумался. Вчера еще сам себе хозяин, сегодня он должен, чихая от пыли, листать эти даже на вид скучнейшие, как старые девы, ученые труды. Удружил старина Афтэков, ничего не скажешь — удружил!.. Таня, милый цербер, шуршала бумагами в своем углу, что-то писала, читала, грызла конфеты — готовила диссертацию.

Тяжко вздохнув, Олег взял наугад одну из книг и раскрыл на середине. „Случилось, что небо изливало кровь в течение трех дней. В орде собаки ночью стаями выли, искали их, но не нашли…“ — прочитал он и совсем уж было захлопнул книгу, но промелькнувшее перед ним какое-то неясное пока видение остановило его. Он еще раз перечитал эту фразу, посмотрел на обложку: Бичурин Н. Я.[2] „Собрание сведений о народах, обитавших в Срединной Азии в древние времена“.

— Небо изливало кровь… собаки ночью стаями выли, искали их, но не нашли, — шепотом повторил он, и тотчас глаза его сделались незрячими, зато внутреннему взору открылась равнина, обширностью своей противостоящая самому небу, и на ней — далеко разбежавшиеся друг от друга пологие лысые холмы, меж которыми едва заглубленные долины широки и печальны древней печалью глубин Азии. Всего-то с сотню юрт сгрудилось средь равнины, но это на них и только на них движутся со всех сторон света тучи невиданного красного цвета. Красная пелена дождя… земля красна… скот, юрты, люди в юртах — все в крови небес… Ночь. Бело-зеленые ветви молний загораются и гаснут в алом провале туч. Стоголосый вой собак тоже кажется красным. Но нет собак, хотя они и рядом, — они невидимы, эти красные собаки в красной ночи. Да и собаки ли это?.. Велика, велика ярость небес, орошающих землю своей кровью!..

— Ой, Олег, вам плохо? У вас такой вид… — неожиданный голос Тани был подобен порыву ветра, что единым махом стирает отраженье берегов в зеркальной воде.

— Да? — Вопрос дошел до него не сразу. — Э-э… нет-нет, все в порядке, благодарю вас.

Олег встал, глянул вокруг себя отрешенными глазами, внезапно распрощался и почти бегом покинул комнату.

„Боже, да он действительно ненормальный! — ахнула Таня. — Недаром Афтэков так за него беспокоился. Нет-нет, конечно, он больше не придет“.

Но он пришел. На следующий день. Сконфуженно извинился за вчерашнее и попросил книги. Таня, с трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться, открыла шкаф.

„В сие время Дом Дун-ху^[3] был в силе, — читал Олег. — Дом Юэчжы^[4] в цветущем состоянии. У хуннов шаньюй^[5] назывался Тумань. Тумань не мог устоять против Дома Цинь^[6] и переселился на север… Шаньюй имел наследника по имени Модэ; после от любимой яньчжи^[7] родился ему меньшой сын; шаньюй хотел устранить старшего, а на престол возвести младшего, почему отправил Модэ в Юэчжы заложником…

Дом Хунну в южной Монголии владел землями от Калгана к западу включительно с Ордосом,[8] а в Северной Монголии — Халкасскими землями к западу…

Законы их: извлекшему острое оружие и фут^[9] — смерть. За похищение конфискуется семейство, за легкие преступления надрезывается лицо, а за важные — смерть. Суд более десяти дней не продолжается. В целом государстве узников бывает несколько десятков человек…

Предпринимают дела смотря по положению звезд и луны. К полнолунию идут на войну, при ущербе луны отступают. Кто на сражении отрубит голову неприятелю, тот получает в награду кубок вина, и ему же предоставляется все полученное в добычу… Искусно заманивают неприятеля, чтобы обхватить его, почему, завидев неприятеля, устремляются за корыстью подобно стае птиц; а когда бывают разбиты, то подобно черепице рассыпаются, подобно облакам рассеиваются… Длинное их оружие есть лук со стрелами, короткое — сабля и копье. При удаче идут вперед, при неудаче отступают, и бегство не поставляют в стыд себе…“

Так Олег открыл для себя целый континент, пока лишь угадывая в туманных его далях что-то неясное, но величественное и грозное. Роясь в книгах, вчера еще казавшихся ему невыносимо скучными, Олег пытался хоть немного разглядеть затерянный во времени мир. Он совсем не заметил, как пролетели два дня. А на третий Таня объявила, что он должен выехать в поле.

— Автобус уходит в семь десять утра. Я буду ждать у автовокзала. — Она засмеялась, увидев его протестующий жест. — Нет, нет, я обещала Афтэкову посадить вас в автобус. А сейчас можете идти домой собираться, — добавила она и, все еще смеясь, вышла из комнаты.

„Смешливый цербер мой“, — вздохнул Олег, проводив ее взглядом. Он собрал и аккуратно поставил в шкаф книги, которые запоем читал в эти дни, как бы обозревая глазами путешествующего иностранца огромную и незнакомую страну, населенную удивительными народами с необыкновенной судьбой. С чувством легкой грусти закрыл он стеклянные дверцы шкафа. Затем медленно окинул взглядом кувшины, древнее оружие, за века, проведенные в земле, превратившееся в бесформенные кусочки окисленного металла, и тут что-то неуловимо сдвинулось перед глазами поэта, и нестрашные эти предметы убийства, изъеденные ржавчиной до неузнаваемости, вдруг леденяще блеснули отточенными лезвиями, а в растрескавшихся сосудах цвета старого пепелища заплескались хмельные напитки и кобылье молоко…

не то послышалось, не то подумалось ему. Тревога, словно наползшая тень тучи, охватила поэта. Перед ним опять возникло виденье: огромная сумрачная равнина… высятся кое-где покосившиеся каменные идолы, равнодушны их плоские грубые лица, слепые глаза устремлены в вечность… на юге, над волнистым обрезом земли, вспухают гнойно-желтые облака, и отзвуки этой пока далекой пыльной бури едва слышны в шелесте сухих трав… высокое индиговое небо, тишина, безлюдье, простор… вековечная арена, самими небесами уготованная для великих и грозных событий…

Придя домой, Олег первым делом разыскал давно уже заброшенный рюкзак, перебрал рубашки, белье и отложил то, что следовало взять с собой. К нему вновь возвращалось давно забытое волнение сборов в поле, которое составляло когда-то одну из прелестей экспедиционной жизни.

За этим занятием и застала его жена, вернувшаяся с работы.

— Что за новости? — Она остановилась в дверях, переводя удивленный взгляд со взъерошенного мужа на ворох одежды на тахте и обратно.