...организована в стоматологической поликлинике № 777 для посетителей с острой зубной болью. В регистратуре им выдается прочная капроновая нить и указывается ближайшая дверь с ручкой.

— Доброе утро, Платоныч!

— Доброго здоровьица, товарищ управдом! — поднял голову дворник.

— А твое каково?

— Кряхтим помаленьку: своего ответственного поста не собираемся сдавать, — лукаво заблестели выцветшие дедовы глаза.

— Ну и хорошо. А я, Платоныч, к тебе вот с чем: нужно принять повышенные обязательства.

— Это что за оказия?

— Ты не прикидывайся, Платоныч. В начале года мы писали обязательства, помнишь? А теперь всем надо писать повышенные.

— А старые-то прохудились, что ль?

— Не до смеху мне, Платоныч. За обязательства знаешь как спрашивают? О-го-го! Что у тебя было в предыдущих обязательствах?

— Запамятовал, что ль? Сам же за меня писал: обязуюсь убрать 130 тысяч опавших листьев.

— Помню, помню. И тебе, смотрю, тоже грех жаловаться на память. Ну так как, выполнил?

— Что?

— Ну, собрал свои 130 тысяч листьев опавших?

— А черт их знает! Тебе видней!

— Как это — мне видней? Ты же убирал!

— Я ж их не считал, мил человек! Да и стриг деревья кто-то другой, дай бог здоровья тому человеку. Известное дело, чем меньше веток, тем меньше листьев.

— Не увиливай от ответа, Платоныч! Убрал 130 тысяч листьев?

— Может, и убрал… Если считать и те, которые у соседнего дома иногда подметал, — уж больно там мусорно бывает.

— А сколько еще рассчитываешь убрать?

— Ясное дело — сколько упадет, столько и уберем.

— Пла-атоныч! Нехорошо, Платоныч! Обезличкой занимаешься. Сконкретизируй! Ну, сколько? 10 тысяч еще, наверное, осилишь?

— Давай, записывай. Только мне теперича придется у соседнего дома почаще подметать, ихнему дворнику совсем работы мало будет!

— Отлично, Платоныч! Это надо правильно зафиксировать. Значит, так: обязуюсь оказать товарищескую помощь сопернику по соревнованию!

— Мастер ты, как я погляжу, писать гладко, — сказал Платоныч и принялся махать метлой.

— Успехов тебе в выполнении повышенных обязательств! — пожелал на прощание управдом.

— Будем стараться! — почти по-военному ответил Платоныч и, вспомнив о дворнике соседнего дома, пробурчал — Какой он мне соперник? Лентяй он, а не соперник.

Но управдом этого уже не слышал.

Молодой техник Женя, ожидавший в приемной очереди к директору, вздрагивал каждый раз, когда из-за массивной, обитой дерматином двери кабинета долетали до него могучие раскаты директорского баса. От его хорошего настроения и уверенности не осталось и следа.

Наконец в кабинете наступила тишина, дверь отворилась и появился сияющий от удовольствия инженер Анатолий Иванович.

— Ну и дает сегодня шеф! — обратился к нему Женя. — Я думал, стены рухнут. Зверь мужик!.. И долго он еще его распекать будет?

— Кого? — не понял инженер.

— Ну, кто там у него остался?

— Никого не осталось. Я там был один, Женя, — весело ответил Анатолий Иванович.

— Выходит, это он на вас так? — Женя широко открыл глаза.

— На меня, на меня, — усмехнулся инженер. — Молод ты еще, Женечка, и многого не понимаешь. По-твоему, я должен был вывалиться из кабинета едва живой, держась руками за сердце?

— Примерно…

— Хе-хе-хе, — снова засмеялся Анатолий Иванович. — Все очень просто, Женечка. Когда шеф орет, у меня душа поет. Извини, конечно, за рифму. Парадоксально, но факт!

— Вот как? Объясните, если не секрет.

— Да и объяснять-то, собственно, нечего. Будешь ли ты, например, Женя, ни с того ни с сего кричать или повышать голос на человека малознакомого или постороннего? Не будешь! И я не буду, и шеф не будет! А если он кричит, громыхает на меня, не боится предстать передо мной в невыгодном свете, значит, он считает меня своим. Своим в доску! Он уверен во мне, как в себе. Отсюда вывод: я могу быть спокоен и за премию, и за занимаемое место, и вообще за свою производственную судьбу. Поэтому для меня крик руководителя — это уверенность, спокойствие. Когда он кричит, поверь, Женечка, я радуюсь, — блаженно произнес инженер. — Так что не бойся крика. Крик начальства — это хорошо. Хуже, когда шеф переходит на дипломатический язык — тут жди подвоха, это точно! Был у меня случай…

Но рассказать Анатолию Ивановичу не удалось.

— Людочка, пусть войдет следующий, — раздался зычный голос по селектору, и секретарша показала технику рукой на дверь.

Когда Женя сел в кресло, начальник сказал вежливо:

— Я вас внимательно слушаю, Евгений…

В одно из воскресений жена отправила Бурдакова с сыном-первоклассником в театр.

— Сходи хоть раз, — сказала она. — А то я не отошла еще от симфонического концерта по филармоническому абонементу!

И Бурдаков пошел.

Отец и сын сели на свои места, в зале погас свет — и Бурдаков-старший тут же едва слышно засопел, не закрывая глаз. Самой интересной особенностью бурдаковской натуры была способность дремать с открытыми глазами и мигом включаться в нужный момент. Даром этим он обязан был, по-видимому, своей работе снабженца.

Труппа заканчивала уже показ, вернее сказать, прогон пьесы ныне здравствующего молодого автора, которая очень напоминала сказки давно умерших писателей.

На сцене Добрая Фея, помогая Иванушке победить Кощея Искусственное Сердце, из волшебного мешочка доставала различные предметы: еловую шишку, скатерть-самобранку, железку-счастье в виде изогнутого металлического прута, колесо…

Тут папа Бурдаков включился. Он приковал взгляд к металлическому предмету, лежащему на сцене, затем выхватил у сына бинокль и прилип к окулярам. Исчезли последние сомнения — это был он, вал ВРУ-59!

Не дождавшись, когда Кощей Искусственное Сердце скончается, снабженец сорвался с места.

— Папа, ты куда? — зашептал сын.

— Жди меня у выхода, — второпях проговорил отец.

За кулисы он пробрался лишь тогда, когда артисты расходились по гримуборным. Бурдаков метнулся к той, куда прошла артистка, исполнявшая роль Феи.

Снабженец постучал и вошел.

Фея сидела у зеркала. Она вскинула слегка брови, увидев перед собой постороннего человека.

— Добрый день, — поздоровался снабженец, пристрастно оглядывая комнату.

— Здравствуйте, — ответила ему Фея. — Я вас слушаю, — с любопытством смотрела она на Бурдакова.

— Видите ли, я — зритель. Я только что видел, на сцене… — не очень связно начал он.

— Вам понравилось? — с удивлением спросила Фея.

— Что?

— Спектакль.

— Да… Разумеется… Там все так было… — вертел он головой. — И вы… Тем более у вас…

— Вам понравилось, как я играла? — еще больше удивилась она.

— Безусловно. Все было великолепно! — нашелся наконец снабженец. — Особенно…

— Даже так! — секундная растерянность овладела артисткой — за многие годы работы в театре ей никто никогда не говорил таких лестных слов.

— Ах, вот! — увидел наконец-то Бурдаков волшебный мешок. — Вы разрешите? — приготовился открыть он его.

— Пожалуйста.

Снабженец запустил в мешок руку и с трепетным волнением достал оттуда маленький железный прут.

— Он! — сиял от счастья Бурдаков. — Как я рад!

Артистка явно не разделяла такого настроения мужчины.

— Пожалуйста, возьмите! — протянул снабженец мешок.

— Зачем? — спросила Фея, но мешок взяла.

— Достаньте из него еще!

Артистка уже с недоумением посмотрела на этого странного человека.

— Я вас очень прошу! Будьте так добры!

Фея достала из мешочка еловую шишку.