Базар в Томске в те времена был как бы вторым общественным центром после университета. А может, даже первым, если считать число людей, по необходимости бывавших на базаре.

Бурденко долго ходил в азартно и весело ревущей толпе, распялив крылатку на вытянутых руках. Наконец нашелся не покупатель, а перекупщик, предложивший обменять крылатку на не новый полушубок.

Будто не было смысла совершать такую сделку, если она не давала немедленно чистых денег, которые нужны были вот именно сию минуту. Однако и полушубок мог потребоваться незамедлительно. Крылатка же едва ли могла пригодиться зимой.

Через перекупщика Бурденко тут же познакомился с его братом - хозяином скобяной лавки, которому нужен был на временную работу конторщик, чтобы привести в порядок торговые книги.

В скобяной лавке сидела полная женщина в широкополой шляпе с искусственной вишневой кистью и слезно жаловалась хозяину, что не придумает, как поступить с четырнадцатилетним сыном: и дерзит, и не слушается, и, главное, одни двойки по математике, и по русскому, и по географии, не сегодня завтра выгонят из гимназии, потому что едва ли выдержит вот нынешней осенью переэкзаменовку. А тогда одна дорога - в варнаки.

НАДО ЛИ ГНАТЬСЯ ЗА ДВУМЯ ЗАЙЦАМИ

Вот с этого мальчика, со знакомства с его мамой в скобяной лавке началась репетиторская деятельность Бурденко в Томске. Торговые книги он тоже привел в порядок - "чего не сделаешь, когда нужны деньги!". Правда, работа эта не принесла ему особого успеха. А репетиторская деятельность неожиданно выдвинула в почти что знаменитости.

После того как он в короткий срок "выправил" и "направил" считавшегося неисправимым Гришу Рыкунова - сына владелицы маслобойных заводов, просто, как говорится, отбою не было от предложений "подготовить" мальчика или "подогнать".

В это же время - за каких-нибудь неполных два месяца - Бурденко свел знакомство и с местной печатью. В Томске тогда выходило четыре газеты. Было где испытать или испробовать способности. И материал был. Исшагав город чуть ли не во всех направлениях в качестве репетитора, познакомившись с людьми из разных социальных слоев - и с теми, кто населяет центр города, и с теми, кто ютится в наскоро сколоченных избах Заисточья, - Бурденко мог писать о многом. И о санитарном состоянии города, которое "оставляет желать лучшего": речка Ушайка отчаянно загрязнена, улицы и площади в большинстве не замощены, отсюда частые инфекции. И о бесплатных публичных чтениях, которые устраивались в городе регулярно по воскресеньям. И об организации общества содействия физическому развитию детей. И об истории города, основанного в самом начале семнадцатого века на землях татарского князя Таяна.

История Томска особенно заинтересовала Бурденко. Вскоре не ему местные жители, а он им мог рассказывать, в каком городе они живут, что с чего началось и кто когда, например, построил первые землянки в береговом откосе у Томи, что близ базара и рядом с лодочной пристанью.

В землянках этих еще обитали тогда разные пришлые люди, но и им неведомо было, что обитают они в первых жилищах основателей города отважных казаков, пришедших сюда с ожесточенными боями из-под самой Москвы.

Восстанавливая в своем воображении с помощью двух-трех книг картины прошлого, Бурденко стремился тотчас же поделиться этим с окружающими.

Уж не податься ли ему в самом деле в журналистику, если удалось так, сравнительно легко, не только написать, но и напечатать в газетах несколько заметок? Уж не посвятить ли этому жизнь? Тем более ведь ему и раньше говорили, что у него неплохой слог. И слог еще можно при желании усовершенствовать. Он начнет вот с этих заметок, а потом станет публицистом, опять поедет в Петербург. Нет, нет, он никуда теперь не поедет.

"...Дедушка, вы все время говорили, что вам нужен свой поп, который вас отпоет. А зачем вам умирать, если, может быть, в скором времени появится свой врач и он станет вас лечить и, возможно, продлит вашу жизнь..."

Это, пожалуй, глуповато написано - "в скором времени".

Бурденко вычеркивал эти слова из письма дедушке. А потом перечеркивал и все письмо. Уж слишком хвастливо выглядело.

И вообще он, кажется, с излишней разбросанностью повел себя: и репетиторствует, и пробует писать для газеты, и зачем-то пытается заниматься историей города. И уж совсем непонятно, зачем записался в студенческий кружок любителей драматического искусства. А где-то очень давно, еще в духовном училище, он вычитал удивившее его изречение древних, что все живое, дабы проявиться, должно ограничиться. И главное - не худо заранее представить себе, что для чего ты делаешь.

Основной заработок ему давала репетиторская работа. Правда, очень небольшой. За каждого ученика в месяц можно было получить три, четыре, ну, от силы пять рублей. Только мадам Рыкунова за подготовку ее удивительно ленивого, но в то же время весьма смышленого сынка выдала со щедростью магараджи девять рублей, говоря:

- Если мне человек делает что-нибудь хорошее, я уже не чигирничаю, как другие. Я же вижу, какие у вас башмаки...

Башмаки у студента были действительно неважные, но их еще можно было починить. Важнее всего было приобрести если не полную студенческую форму, то хотя бы форменную тужурку. И если не новую, то хотя бы не очень старую.

На базаре удалось найти именно такую и тут же перешить ее: чуть сузить в плечах, окоротить и за счет этого подновить обмахрившийся воротник. И так ловко, что куртка сразу приобрела неожиданную оригинальность. И не один студент в общежитии спросил Бурденко:

- Кто, коллега, шил вам мундир?

- Жуковский, - называл Бурденко одного из самых модных тогда в Томске портных, уверенный, что такой ответ одинаково удовлетворит и тех, кто спрашивает всерьез, и особенно тех, кто пытается насмехаться.

Теперь, казалось, у Бурденко было все или почти все, чтобы не чувствовать себя белой вороной среди студентов. Главное теперь было в том, чтобы соблюдать как бы равновесие между делами, связанными с необходимым заработком, и учением. Конечно, лучше всего было бы поискать работу тут же, при университете.

- ...Вы, коллега, кажется, на первом курсе? На медицинском? Я вас здесь уже в третий раз встречаю. Вы как будто основательно интересуетесь анатомией?

- А что?

- Ничего, но я подумал, что вас может заинтересовать одна работа. Правда, она, может быть, покажется вам несколько необычной...

- Чем необычнее работа, тем, наверное, интереснее, - сказал Бурденко, по своему обыкновению пристально вглядываясь в небольшого роста, немолодого мужчину в кожаном фартуке.

- Я работаю тут, - объяснил мужчина, обведя рукой выставку муляжей, которые только что рассматривал Бурденко и что-то такое зарисовывал в блокнот цветными карандашами. - Я сделал некоторые из этих экспонатов. С натуры. Вот это сердце мы сделали вдвоем...

Бурденко казалось, что он уже догадался, какую работу ему хочет предложить этот неожиданный доброжелатель. Но Бурденко, к сожалению, не художник. Хотя мечтал когда-то стать художником.

- Нет, это все ерунда, - все эти муляжи-картонажи, - махнул рукой мужчина. - Я тоже не художник. Так только, увлекаюсь. А если действительно идти по стопам Николая Ивановича и стремиться стать настоящим доктором, то надо серьезно изучать анатомию и, конечно, работать, как он, в секционной.

Бурденко все еще не мог понять, при чем тут Николай Иванович, какой Николай Иванович и что такое секционная.

А этот случайный и, должно быть, словоохотливый собеседник уже доказывал ему, почему даже вот так красочно и как будто неплохо исполненный муляж сердца все-таки не дает полного представления о настоящем сердце, такого представления, какое должно быть у врача.

- Николай Иванович, извините за выражение, не стеснялся рыться в любом дерьме, если этого требовала наука. Николай Иванович согласен был залезть в самую внутренность...

"Какой Николай Иванович?" - уже готов был спросить Бурденко, но не решался, чтобы не обнаружить своего невежества. Должно быть, это какое-то важное здесь лицо - Николай Иванович, которого все знают и, наверное, стыдно его не знать.