У казаков 5 внутренних кантонов, начиная от Самары и Уфы до Оренбурга, и 5 дистанций по р. Уралу.

Разделение это существовало у башкир до 1860 г., а у казаков до 1841 г., когда особо изданными для каждого народа положениями последовало особое разделение первых по уездам,  а последних на полковые округа.

 Губернатор Николай Николаевич Бахметев поступил на эту должность молодым человеком в царствование Павла I, был строгим притеснителем и гонителем казаков.

В его время Оренбург состоял из бедных домиков, в которых жили казаки. Силою выселять их из города Бахметев не желал или считал незаконным. По народной молве он чрез особых людей заставлял поджигать кварталы с плохими домами и таким образом переселил их из города в форштадт, населенный тогда, как казаками, так и солдатами, жившими в нижних улицах к Георгиевской церкви, где тогда расположен был артиллерийский парк[3].  В городе остались одни казачьи чиновники; они одни имели на это право, и распоряжение это было подтверждаемо не раз во время управления военного губернатора Эссена, о чем я видел переписку в архиве канцелярии губернатора. — С переселением всех казаков в форштадт[4], парк был вскоре выведен из Оренбурга, во время войны с французами (1805—1807 гг.), и в это же время ушли стоявшие в Оренбурге два пехотных и один кавалерийский полк, известный под названием Оренбургского драгунского полка.

Один из офицеров его, Капитонов, служил потом здесь уездным стряпчим до 1845 г., в котором умер.

Одного из пехотных полков солдаты, по послаблению их шефа, генерала Бахметева, много обижали и даже грабили горожан; суда на них не было, как говорил мне Вас. Мих. Смольников, лично помнивший Бахметева; Смольников умер в 1853 г.

^{Князь Г. С. Волконский. (1803—1817).}

 Князь Григорий Семенович Волконский назначен на место Бахметева в 1803 г.

По общему отзыву он был человек старый, но способный для боевой службы, которая требовалась в то время, со странностями и привычками, резко отличавшимися от общепринятых условий жизни: ходил по городу в ночном колпаке, спальной куртке и простых панталонах; при встрече с женщиной, если была молодая, красивая, целовал ее, давал денег, которые за ним носил лакей или камердинер; иногда уходил далеко за город, уставал и подсаживался к проезжающим с возами крестьянам.

Был такой случай. Князь сильно, устал от пешей ходьбы и присел на сани с дровами. Хозяин гнал его, говоря, что лошадь худая и с трудом везет дрова. «Я сам иду пешком, а ты лезешь на воз. Слезай прочь! а то видишь,» и показал кнут. Князь, не смотря на угрозы, остался в санях. При въезде в город через Сакмарские ворота стоявший там на гаубтвахте военный караул выбежал отдавать честь, барабанщик бил в барабан, офицер перед фронтом командовал. Мужик испугался и сказал: «Это тебе, барин, отдают честь? скажи, барин, кто ты такой? да Бога ради прости меня за грубость.»

Князь указал улицу, в которую ехать, а мужик подумал: «Должно быть в полицию, отлупят там меня на славу, что и внукам не забуду передать!»

Мужик едет, а князь на возу. Подъехали к дому. Там на дворе встречают господа с поклоном, князь приказал взять у мужика воз дров и выдать за них щедрую плату.

Отец мой передавал мне, что возвращаясь с товарищами из школы обедать, встретил князя у Орских ворот; тот потребовал его к себе, приказал снять у него с ноги сапог, потом снова надеть. Князь пошел далее, сказав «спасибо». Так как все это происходило в виду военного караула, то один солдат, догнав отца, спросил: «А что тебе дал князь?» Тот сказал, что рубль (счет велся на медь).

«Какое счастье! А мы вот стоим, хотя бы гривенник — и то было бы благополучием.»

В сущности и отец мой не получил ничего.

Князь Волконский, проходя иногда, бросал медные деньги в народ, особенно в большие праздники, как св. Пасха, Троица, Вознесение.

Такой странный и причудливый образ жизни, конечно, был известен в Петербурге, и говорили, что князя не раз вызывали туда, но он прямо отвечал, что не поедет, потому что тотчас же по приезде умрет в тамошнем климате.

По слухам, он пользовался особым благорасположением сколько за прежнюю службу, а более — что был восприемником от купели при крещении Александра I. На сколько в этом правды, не знаю.

Князь Волконский давал у себя парадные обеды, на которые приглашались начальники частей и даже не особенно значительные, напр. уездный казначей Алексей Михайлович Романовский, который жил до 1852 г. и, будучи стариком, рассказывал о жизни князя Волконского, которого ссужал казенными деньгами при истощении его собственных и исправно получал уплату.

Князь Волконский, будучи стариком, жил зимою в нетопленых комнатах. Ординарцы и вестовые были в одних мундирах.

Один казачий урядник, впоследствии офицер Николай Иванович Ситников, говорил мне, что не стерпев холода, снял ночью с вешалки княжескую епанчу, в каких ходил дома князь, покрылся и крепко заснул. Проходит князь, видит, что епанча с орденскою звездою на уряднике, разбудил его и сказал: «Повесь, откуда взял, и впредь не смей этого делать. Видишь, я старик, а холод переношу, а ты молодой мерзнешь».

Княжеские епанчи иногда с дозволения раздавались гостям, когда он видел, что последние синеют от холода.

Случилось однажды так, что за обедом сидели несколько человек. Входит курьер из Петербурга и глазами ищет, кто из них князь — на всех одинаковые епанчи. Князь сказал: «Подай сюда бумагу!», и прочие глазами указали на него.

Князь Волконский устраивал вечера для танцев, на которые приглашал жен и дочерей казачьих офицеров в их казачьих нарядах: девицы в жемчужных лентах или повязках, а замужние в кокошниках. Он был последний губернатор, к которому на вечера приглашались казаки. После того женский пол далее у высших чиновников подвергся остракизму.

Князь Волконский давал народные увеселения для всего населения, особенно в исключительных случаях. Вечера отличались своею затейливою программою: фейерверки, ракеты, разноцветные огни в виде каскадов.

Рассказывают, что очень блистательные были празднества во время приезда к нему жены с семьей.[5] Выставляемы были бочки пива и вина, на ногах стояли жареные быки и бараны с золотыми рогами; вечером фейерверк превзошел все, что оренбуржане доселе могли видеть. Фокусник пустил огненного змея, который пролетел город и рассыпался над кладбищем.

Народ говорил, что это был сам черт, не могший лететь далее в виду крестов на могилах, а самый фокусник за такую мистификацию был поражен смертью: он умер на другой день.

Впоследствии, когда у Варвары Васильевны, урожденной Мансуровой и в замужестве бывшей за французским эмигрантом Габбе, в молодых летах умер муж и она ежедневно с горя ездила на могилу его, последний в виде огненного змея прилетал ночью в дом Габбе.

Народ говорил, что это был тот самый змей, которого пустили при князе Волконском.

Варвара Васильевна в 1824 или 25 г. вторично вышла замуж за молодого штабс-капитана Балкашина, которого за этот брак отставили от службы, но впоследствии он снова был принят графом Сухтеленом, был адъютантом у него, дослужился до чина генерал-лейтенанта, был Оренбургским гражданским губернатором и два раза командовал башкирским войском; умер в 1859 г., а жена его лет чрез 10 после.