Когда замолк последний стих саги, Сао взволнованно сказал:

— Тогда давай продолжим. Пусть ящик запомнит всю песнь.

— Завтра, — ответил я. — Ты устал, Великий Сао. И голос твой ослаб. А завтра ящик запишет песнь громко и ясно.

— А если я умру этой ночью? И все, что я знаю, умрет вместе со мной?

Я невольно улыбнулся:

— Ты не умрешь, Великий Сао. Ты прожил столько лет, что даже сбился со счета. А здоровье у тебя такое, что ты будешь жить еще столько же…

Старик огорчился, но больше не настаивал.

Вечером я, как обычно, связался с Хенком и сообщил ему очередные новости. Он внимательно выслушал меня, затем спросил:

— А не вымысел это?

— Так же говорили когда-то об «Илиаде», — ответил я.

— С некоторым основанием! — улыбнулся он. — Или ты веришь, что Парис в самом деле раздавал яблоки богиням?

— При чем тут яблоки? Я уверен, что на Регине существовала высокая цивилизация!

— Не сомневаюсь, — ответил Хенк.

— Она была не из лучших, — вмешался Толя. — Этому Истему здорово досталось…

Следующий сеанс связи с «Аяксом» казначеи был на завтра в полдень. Но когда утром я приготовил все, чтобы продолжать запись, Толя вбежал в юрту со словами:

— Тебя вызывает Хенк!

— Что-нибудь случилось?

— Не знаю, — ответил Толя. — Мне он показался каким-то странным. Но, во всяком случае, не испуганным или огорченным… Не думаю, что это какая-нибудь неприятность…

Хенк и вправду выглядел необычно.

— Слушайте внимательно! — сказал он. — Рано утром мы получили с Регины три совершенно одинаковых сигнала. Интервал — двенадцать с половиной минут. Очевидно, вызов… Мы ответили точно так же. К месту, откуда посланы сигналы, полетит «Заря» с Кастелло и Сеймуром. А вам придется поехать туда на санях… Причем немедленно.

— К чему такая спешка?

— Ты лучше всех знаешь язык туземцев.

Хенк показал на карте место, откуда посланы сигналы, километрах в восьмистах южнее нас, в глубине материка, неподалеку от гор.

— Все время поддерживайте связь с «Зарей», — сказал Хенк. — Будете выполнять указания Кастелло.

Он дал еще кое-какие наставления и попрощался с нами.

Мне было грустно покидать Великого Сао. Я знал, что огорчу его. Старик горячо желал, чтобы я услышал и записал всю песнь.

— Найди Токо, — обратился я к Толе. — А я пока как-нибудь подготовлю старика.

Старец, присев возле своего ложа, нетерпеливо ждал меня. Я остановился возле входа и, не глядя на него, сказал об отъезде.

— Так я и знал, — печально кивнул старик. — Умрет песня…

— Нет, не умрет. Я скоро вернусь…

— Может быть. Но меня уже не застанешь…

— Застану, Великий Сао, застану! А на всякий случай я оставлю тебе говорящий ящик и научу обращаться с ним. Это очень просто…

Пока я учил его необходимым манипуляциям, пришли Толя и Токо.

— А сейчас посмотрим, чему мы выучились, — сказал я.

Старик включил магнитофон и продекламировал часть песни. Потом нажал кнопку воспроизведения. В юрте снова зазвучал ясный голос Сао.

— Вот видишь?… Уже сегодня ты можешь записать все до конца.

— Куда вы уходите, сынок? Вас позвала движущаяся звезда?

— Нет, Великий Сао, мы еще долго будем у вас… Но мои братья нашли народ, у которого есть говорящие ящики и шешуа.

Старик задумался, затем сказал:

— Это, наверное, «грустные»…

Я насторожился — о «грустных» Сао упоминал еще при первой нашей встрече.

— Я слышал о них от отца. Он говорил, «грустные» делают железо. Но я не видел никого из них. И даже не видел никого, кто бы, встречал их…

Никаких легенд, никаких преданий о происхождении «грустных» Сао не знал. Что за народ это был? Почему он скрывался даже от миролюбивых племен?

Сначала мы попрощались с Токо, потом со стариком. Токо я подарил бинокль. Туземец страшно обрадовался и тут же, приложив окуляры к глазам, стал осматривать равнину. Мы глубоко поклонились Великому Сао и забрались в сани. Когда я оглянулся, Токо и Великий Сао все еще стояли у юрты и смотрели в нашу сторону.

Через полчаса мы связались с «Зарей».

— Как дела, ребята? — бодро спросил Кастелло.

— Неплохо. А у тебя?

— Хорошо. Если не считать, что я весь пропах рыбой…

— Где вы находитесь?

— Над океаном. С высоты он выглядит отвратительно.

— Ты выучил их язык?

— Болтаю как на родном… Я убил еще двух таких же зверюг. Теперь туземцы боготворят меня и считают своим ангелом-хранителем… Кажется, приближаемся к берегу. Здесь он крутой, поднимается на несколько сот метров над океаном. А дальше ужасная пустыня! Хаос льдов. Как здесь могут жить люди?… Не завидую вам, ребята. Когда подойдете ближе, будьте настороже. Здесь кругом громадные трещины и пропасти…

По прошествии получаса снова прозвучал голос командира «Зари»:

— Мы встретились с людьми. Они нам сигнализировали ракетами.

— Как они выглядят? — спросил я.

— Желтые глаза, длинные волосы, бронзовая кожа. Цивилизованный народ. Самый старший из них даже носит очки. Как мне кажется, в золотой оправе…

— Золотая оправа в ледяной пустыне, — пробормотал Толя.

— Дальше двигайтесь по пеленгу, — заключил Кастелло. — Вызову вас при первой возможности.

Теперь вспомнить страшно последние сто километров пути. Начался подъем, и чем дальше, тем круче. Картина делалась все более дикой — глыбы льда, трещины, широкие расселины…

Их продолговатые глаза действительно были желтыми, а кожа золотистой. Темные пряди ложились на плечи. Позже мы узнали, что «грустные» рождаются с нежно-голубыми волосами, которые в зрелости совершенно чернеют. Сколько я ни всматривался в лица этих людей, я не обнаружил в их чертах никаких признаков суровости или жестокости: благородные лица, оставлявшие впечатление глубокой задумчивости и печали.

Услышав их язык, я вспомнил слова песни — «грустные» говорили громко, отрывисто, и, скажем, при ссоре их речь в самом деле могла быть похожа на лай. Однако трудно было представить себе, что эти сдержанные, немногословные и спокойные люди могут ругаться. Они тоже оказались меньше ростом, чем мы, но гораздо изящнее, чем туземцы, жившие во льду. Их переводчик — его звали Фини — выглядел крупнее остальных и с более темным цветом лица.