— Я-то справилась… Но именно в ту ночь поняла в какой переплет попаду, если родные будут не против моей работы с Богданом Петровичем.

— Все было настолько плохо? — удивилась Ева.

— Вы было ужасно. — Я обернулась к Леше, и доверительно сообщила, — даже ужаснее первого официального дня работы.

— И почему я об этом не знаю? — прищурился он, остановив движением руки следующий вопрос ведущей шоу.

— На то были причины.

— Я могу о них узнать?

— Они были и они остаются, — закончила предложение я. О том, что мы с Серегой чуть в аварию не угодили, до сих пор не рассказываем ни он, ни я.

— То есть я так и останусь в неведении?

— Это временно… — Заверила, уповая на то, что все временное становится постоянным. Мы замолчали, и заинтригованная ведущая задала свой вопрос:

— С чего начался ваш первый неофициальный день работы?

— С побудки…

Когда младший мокрыми руками потряс меня за плечо, мне снился любимый город, набережная, фонтаны и троллей в Кодаках. Так что ничего удивительного в том, что спросонья я Сергея послала на хутор за бабочками, как своего старшего брата, то есть звучно.

— Оля! Просыпайся…

— Дим, отвали по-доброму… — отозвалась еще не осознав, где я и почему.

— Сморчок, встала живо! Тебя отец ждет.

— На кой черт? — я села на кровати. — И прекрати орать, разбудишь Раису Ви…

— В отличие от тебя она услышала шум на первом этаже и давно там! — он пнул кровать ногой, и набрал в грудь воздуха явно для нового приказа в грубой форме.

— Сергей, в чем дело? — быстро натягиваю длинную рубашку, которую взяла вместо халата.

— Отец упал, — выдохнул он зло, — а ты…

Я договорить грубость не дала:

— Где упал?

— В бассейне.

— Ясно… — обув шлепанцы, выскользнула из спальни.

Возле бассейна застала самого клиента сидящим на полу и взволнованную Раису Викторовну, на корточках подле него. Оценив ситуацию, я настоятельно попросила ее удалиться. Видимо Богдан Петрович настолько уважает женщину и ее доброе отношение, что из последних сил сдерживался, чтобы не начать орать. Шея со вздувшимися венами, лицо красное, желваки на щеках ходуном ходят, и корч пальцев и судорога в мышцах видны невооруженным глазом, то что он испытывает и врагу не пожелаешь.

В ответ она предложила свои услуги, обещала помочь, и если нужно подержать босса, пока я массирую. Вспоминая рассказы бывших ассистенток Володи, я выпроводила ее от греха подальше просьбой сделать крепкий кофе всем. Бледного Сережу попросила принести два одеяла, и как только осталась с клиентом один на один, разрешила ему не сдерживаться. Ранее меня с трехэтажным матом уже знакомили, но такой яркой подборки слышать, еще не доводилось.

После первых его слов в кухне что-то упало, и я поспешила закрыть двери к нам. Он ругался то сквозь зубы, то во все горло с небольшими паузами, и в этих паузы я успевала дать команду к действию или задать вопрос. Из обрывком его фраз выяснилось, что корч слабый схватил еще за ужином, но он как мужчина стойкий решил перетерпеть, когда же все по спальням разошлись, он направился в бассейн, к тому моменту наступая уже исключительно на пятки. Дальше веселее, сколько он пролежал на полу, пока Сергей не вошел в ванную, Богдан Петрович не помнит, как упал тоже. Зато отчетливо запомнил, что при попытке подняться с помощью сына «громко» и больно упали оба. На звук именно этого падения с руганью и прибежала Раиса.

Сергей принес не только одеяла, но и подушки. Поднимать упертого нанимателя с пола в ванной я не рискнула, там же расстелили одеяло, сложив его вдвое. Его попросила перевернуться на живот, понимая, что брыкаться он при таких болях точно будет, села сбоку. И заблаговременно поставила подушку, с расчетом, если согнутую в колене ногу он вырвет из моих рук, чтобы не отбил ногу.

Вцепившись зубами и руками в одеяло, он рычал и мычал, а я делала глубокий массаж, временами удачно уворачиваясь от его ног, а временами…

Когда корч спал, и Богдан Петрович смог говорить членораздельно, я накрыла его вторым одеялом, чтобы не мерз и, медленно вышла. Не спящую, бледную и перепуганную Раису обнаружила на кухне, попросила посидеть с ним, пока я кофе пью. Она согласилась и тихо выскользнула из комнаты.

Кофе, приготовленное для меня в большой чашке, давно остыл. Я решила его разогреть. Взяла чашку, открыла дверцу микроволновки и замерла, подмечая свою непрофессиональность в физиотерапии. Мои руки меня не слушались, более того левая мелко дрожала, а правая отказывалась крепко держать 300 гр. чашку. Поэтому чашка жила своей жизнью и против моей воли, вначале накренилась, разливая напиток, а затем и вовсе выпала из руки со звонким «дзылынь! E!»

— Чашка самоубийца, — с этими словами наклонилась собрать осколки. И вдруг ни с того, ни с сего пол вздумал со мной состыковаться.

— Да не скажи, вся в хозяйку. — Незаметно вошедший Сергей поймал меня на подлете к полу. Как всегда вначале я вздрогнула, а затем резко дернулась в попытке убежать. Он поставил меня на ноги с судорожным вздохом. Чтобы отвлечь его от вопросов о моей реакции тут же ответила:

— Что поделаешь, обе тяготеем к плиточным покрытиям, — указала на пол и опять опасно накренилась.

— Стоп-стоп, я понял — пол прекрасен. Вон у меня отец отрывается по клинкерной плитке для ванных комнат и бассейнов.

— Ага. Почти поклоняется ей… — прошептала я, вызвав у него улыбку.

— Та! Еще и тебя приручил к красоте плоских квадратов. — Он помог сесть на стул и придержал, пока я не пришла в нормальное состояние. — Ты как?

— Жива.

— Кофе хочешь?

— Кофе… хочу, руки против, — я всплеснула непослушными конечностями и тяжело вздохнула. — Напоминают, что еще раз размять нужно будет.

— Ничего, — он потер ладони как вредный Селозя, с прищуром глядя на меня, — тебе кофе через трубочку пить дам.

— И даже сваришь?

— И даже сварю…

Он был уже не в мокрых боксерах и футболке, подчеркивающей спину, а в спортивных штанах и с голым торсом. Можно было бы решить, что красуется, но я смотрела на то, как он легко управляется на кухне, варит новую порцию кофе и делает бутерброды и думала о Леше.

Наверняка он так же готовит ночной перекус для своей уже… жены.

Второе разминание происходило уже в тишине. Раису Викторовна я отправила спать, Сергея попросила расстелить кровать для Богдана Петровича. Кофейничая на кухне, думала что руки слушаться меня сейчас не будут, оказалось, боялась зря и растереть удалось, и размять. С меньшей силой, но достаточно, чтобы быть уверенной — утром он сможет ходить самостоятельно.

— Оленька, извините меня. — Тихо произнес Богдан Петрович.

Я знаю, что ему сложно принять ситуацию такой, какая она есть. И что, задев меня пару раз, он затем старался сдержать рефлекс, чем еще сильнее вредил себе. И вот теперь ему стыдно, а стыд в нашем деле спасения не лучший спутник. Поэтому мой ответ был неординарен:

— Не извиню.

Он замолчал минут на пять, так что я успела пожалеть о выбранной тактике общения, как вдруг…

— Почему? — спросил без злобы, с едва заметной нотой возмущения.

— Потому что ночь на дворе.

— Только из-за этого?

— А еще…, потому что вы материтесь, а мат — это плохо.

— Оля… — начал он укоризненно, но продолжить мысль я ему не дала.

— Не могу сказать, что ваше исполнение не было прочувствованным или же не несло смысла. — Здесь я сделала паузу и перешла к наиболее опасной зоне его ног, — вы талантливо сплели все возможное и невозможное, но использовали мат. А вот это уже недопустимо.

— Я упал… — произнес он глухо.

— И изящной речью решили отметить порчу чужого имущества. — Согласилась я, говорю, а при этом чувствую, что дыхания уже не хватает, и это очень плохо. Потому что впереди еще море работы. Обдумав ситуацию, принялась массировать медленнее и глубже.

— Какого имущества? — не понял Богдан Петрович. Ему за мои синяки извиниться хочется, а я ему тут про имущество говорю, чтобы отвлечь. Хотя, кто знает, может подумал что я говорю о синяках.