— Вот и «легкая добыча»! Дзюба мог только ранить козла. Тот и ушел, да под камнепад попал.

Потом стали осматривать костер и местность вокруг него.

Кострище, у которого лежала котомка Дзюбы, находилось в глубине поляны, далеко от обрыва, где гудел водопад.

— Здесь, как правило, местные останавливаются, — сказал Самсон Иванович. — Ты записывай по ходу, быстрее будет. Кострище старое. Ему уже сколько лет… А вот полено отброшено.

— Ну и что? Головня, может.

— Еловое полено. Такое таежник в костер не положит.

Стреляет еловое полено угольками. Недолго и одежду прожечь.

— И у Дзюбы есть прожог, — напомнил Кузьма.

— Да, но полено то зачем ему было класть в костер? Чтоб выкинуть? Нет, тут новичок был. С кем-то из опытных. Должен здесь был быть новичок. Ага… Банка из-под консервов знакомая. Вот упрямица!

— Кто? Вы о ком, Самсон Иванович?

— О Наташке. О дочке. Она любительница лосося в собственном соку. Обычно рыбных консервов в тайгу не берут. Капризные, портятся. Да и свежей рыбы много. Наловить можно. Может быть, они с напарницей по ошибке сунули в костер еловое полено.

— Еще банки из-под консервов. Две. Мясная тушенка. Семипалатинская. Вымыты дождями начисто.

— Семипалатинская? — переспросил Самсон Иванович.

— Да.

— А открыта как? — Взяв в руки банку, Самсон Иванович принялся рассматривать срез. — Дождь сильный был месяц назад… Срез… Семипалатинские мясные… Их получили метеорологи. Станция здесь неподалеку. Пятьдесят километров. Нож, которым консервы эти открывали, не самодельный, заводской.

Старый. Из отличной стали.

— Вы знаете, чей это нож?

— Да. Телегинский. Метеоролога Телегина. «Шварцмессер».

— Немецкий? — Кузьма так и подался «перед. — В переводе — «Черный нож». — Уральский. В войну уральцы послали на фронт танковую бригаду. На свои деньги полностью укомплектовали, экипировали часть. В комплект входил и нож в черном кожаном футляре. Нашим, уральским, золингеновский знаменитый как палку строгать можно было… Сталь под стать ребятам-танкистам. Их фрицы пуще огня боялись. А за ножи — не было таких в других частях — фашисты и прозвали бригаду «Шварцмессер»… Охотникам нашим все больше кузнец Семен делает. Тоже отличные ножи. Из рессорной стали…

Самсон Иванович присел около банок, стал присматриваться к характерам срезов.

— Одну банку открывал Телегин. Сам. А вот вторую кто-то другой. Телегин, тот воткнул нож, повернул банку — и готово!

А второй пилил. И нож другой. Да и банка не так сильно поржавела, как первая.

Свечин, который записывал в блокнот замечания Протопопова, покусал кончик карандаша:

— Может, первая с прошлого года осталась?

— Нет. Поздней осенью я на всякий случай чищу поляну.

Чтобы не путаться. А зимой охотники консервов с собой не берут. Эти баночки для меня, что карточки визитные. Пришел человек в Спас — назвался, отметился. Я о снаряжении расспрошу, об экипировке… Потом уж тут для меня секретов нет; был тот-то. А вот эта банка… Консервы одни и те же… — Самсон Иванович сравнил выдавленные на крышках цифры и буквы — индекс выпуска… Кто ж ее открывал? Кто тут был?

— Может, этот Крутов? Который тревогу поднял.

— Сомнительно… Крутов из другого района, из другой организации… И чтоб сошелся номер партии, время выпуска…

— Да… Но ведь и в реку пустую тару бросают.

— Редко. Почти никогда… Все успел записать?

— Все.

У трех других кострищ в разных концах поляны ничего существенного обнаружено не было.

— Самсон Иванович, где может быть лодка Дзюбы? — спросил Твердоступ.

— Где ж ей быть? Выше порога. Вот если не будет… — Протопопов поднял палец. — То Дзюбу кто-то сюда привез.

Лодка действительно оказалась за порогом. Она была вытащена высоко в тальник.

— Мог ли Дзюба один вытащить лодку так высоко? — спросил Остап Павлович.

— Дзюба мог, — не задумываясь, ответил участковый.

В лодке были шест и мотор, покрытый брезентом. Все в полной сохранности.

— Экспертизу у нас в больнице будете проводить? — поинтересовался Протопопов. — Тогда уж Матвея Петровича пригласите.

— Само собой, — кивнул Твердоступ. — Сдается мне, что результат будет один — установим одновременность смерти Дзюбы, погибшего под обвалом, и козла, которого он ранил.

— Вроде так… — согласился Протопопов. — Коли корешки в котомке целы.

— Вы знаете, где его дружки корнюют?

Самсон Иванович кивнул:

— Не вовремя он ушел из бригады…

— Заболел… Простыл… — предположил Твердоступ.

— Петр Тарасович?!

— Хоть бы и так. Что, Петр Тарасович слово заветное знал?

— Знал: «женьшень». Таких стариков, как он, ничем не проймешь. Корешки их не только кормят. Они и себе их оставляют. Пользуются.

— И не только государству сдают, но и поторговывают, — в тон Самсону Ивановичу протянул Твердоступ.

— Лицензий на женьшень нет. Корень — не шкурка, клейма на нем не поставишь.

— Вы сказали, — спросил Остап Павлович, — что Дзюба не вовремя ушел из бригады. Как это — не вовремя?

— Сезон в разгаре, середина августа. Если ушел, то или на самом деле совсем лихо ему стало, или, может, подфартило. Скорее всего, последнее. Корень хороший, крупный нашел. Граммов на сто пятьдесят. С таким бродить в тайге опасно.

— Опасно? — спросил Кузьма.

— Для корня. Подпоить, подмочить то есть, можно. Поломать. Половина цены долой. И только. Да… Однако и заболеть мог… Матвей Петрович, помнится, говорил, что печень у Дзюбы шалит. А как ему не верить? Звание заслуженного врача республики ему присвоили небось не только за то, что он безвыездно сорок лет на одном месте проработал. Матвей Петрович — врач замечательный… И научную работу ведет. Говори

ли, что вот-вот доктором наук станет.

— Есть у меня предложение, Самсон Иванович, — сказал следователь. — А не пойти ли вам с инспектором Свечиным к корневщикам? К Храброву и Калиткину…

— Как же… как же… Если что… И если запираться начнут, то как расскажу о Дзюбе… Одно им останется… Либо корни потерять, либо правду сказать. Тем более что намерений-то их мы не знаем — как они хотели корнями распорядиться.

Можно и к ботаникам добраться, и на метеостанцию… Ангирчи увидеть можно.

— Заманчиво… Старик Ангирчи очень наблюдательный, — произнес Твердоступ. — А корешки в котомке вы, Самсон Иванович, посмотрите. И оформим их актом.

— Как же… Как же…

Подойдя к котомке Дзюбы, Самсон Иванович поднял ее за лямки, словно взвесил. Потом стал доставать из нее Лубянки — конверты, сделанные из дубодерины. Сверху они были аккуратно перевязаны лыком, чтоб не раскрылись ненароком. Двенадцать лубянок. Самая большая со сложенную вчетверо газету. В каждом конверте лежал закутанный мхом корень, чем-то похожий на крохотного воскового человечка: один напоминал стоящего на посту солдата, другой выглядел, как моряк на палубе штормующего судна, третий будто заложил ногу за ногу, четвертый — танцевал…

Самсон Иванович осторожно брал корни и взвешивал по одному на аптекарских весах, взятых из котомки Дзюбы… Весы — часть экипировки искателя женьшеня, как и костяные палочки, которыми выкапывают корень.

— Не так уж и велика добыча… — сказал Самсон Иванович, закончив взвешивание. — Из-за такой не стоило торопиться в Заготконтору. Явно не стоило. Дзюбу заставило выйти из тайги что-то другое.

Перед тем как отплыть к искателям женьшеня, Самсон Иванович сказал следователю:

–. Выясним, пропало ли что из котомки, и тут же дадим вам знать Лодку корневщикам оставим — ихняя. Ну а нас, как договорились, вертолетом вывезете. Погода вроде не должна подвести..

— К тому времени и у нас многое станет ясным. А вы, товарищ Свечин, рацию берегите, — улыбнулся Твердоступ стройному лейтенанту, на котором новехонькая форма сидела, словно на магазинном манекене — не обмялась, но и не приладилась.

Кузьма ответил весело, с задором:

— Как зеницу ока!

Движок заработал сразу. Плоскодонка резво отошла от берега.