Надо обязательно дать знак, что на острове есть человек.

Утром одиннадцатого дня я снова нагрузился огневым припасом, киркой, печеными яйцами, мидиями, бутылкой с водой и полез в гору.

На этот раз выбрал путь слева от палатки, а не справа. Мне показалось, что там подъем легче.

Действительно, камней на левом склоне попадалось немного, они лежали пластами, как ступени огромной лестницы. Трава между ними росла чахлая, ступени были отчетливо видны.

Я карабкался по склону до тех пор, пока не устал. Выбившись из сил, нашел уютное местечко и присел отдохнуть.

День опять начался жаркий, безветренный. Море огромным серо-синим полем лежало подо мной. Горизонт жесткой линией обводил его край, и я вдруг увидел землю в стороне Мыса Форштевня. Три горы бледно-синими зубцами, похожими на тени, поднимались на краю моря. Раньше я их не заметил, вероятно, из-за белесой мглы, все время стоявшей у горизонта. Отдохнув, снова начал подъем.

Камни пошли россыпью, и между ними под ногами скользила грязь. Мне это показалось странным. Ночью не было ни дождя, ни тумана, а воды здесь натекло столько, будто над горой бушевал ливень.

Огибая очередную трясину, я услышал знакомое «буль… буль-буль… буль…» и увидел источник. Вода, пульсируя, выбивалась текучим горбом прямо из трещины в слоистом склоне.

Шагов через десять обнаружил еще один ключ. А почти у самой вершины — еще один.

Да, воды на моем острове имелось более чем достаточно. Буквально вся гора усеяна родниками. И какая вкусная эта вода!

Я попробовал понемногу из каждого источника. Наверное, вся сопка внутри была в трещинах и вода поднималась по ним с глубины. Иначе откуда бы она здесь взялась?

И вот я на вершине и снова оглядываю свой остров.

Берег Левого Борта и вправду обрывистый. Он почти отвесом падает в море. Склон сопки круто переходит в этот обрыв. Если бы я захотел исследовать Левый Борт, мне бы это не удалось. Там нет ни одного удобного для подъема места. Несколько деревьев торчат на обрыве, наклонившись стволами в сторону сопки, словно в испуге отпрянув от края. И обрыв этот тянется до самых Правых Скал. Зато ближе к вершине растет целый лес.

В общем мой остров похож на лодку, сильно накренившуюся на правый борт и осевшую на корму. Вот-вот ее захлестнет волнами…

Потом я начал собирать под дуб все, что могло гореть. Собирать мне пришлось недолго — два толстых сучка, один из которых оказался наполовину гнилым, несколько веток, которые я нашел ниже на склонах, охапка прутьев, наломанных с кустов, — и все. Сучки я расщепил киркой, на них положил ветки и прутья.

Отойдя в сторону, осмотрел сооружение.

Костер не внушал доверия.

Сможет ли от него загореться дуб? Вон у него какой толстенный ствол, да еще сырой…

И вдруг мне стало жалко дерево.

Ствол у него был в четыре обхвата, и росло оно на этом острове лет триста, а то и больше. И вот появился я, сосунок по сравнению с ним, и хочу его для чего-то сжечь. Если ствол и не загорится, то обуглится, омертвеет кора и дуб все равно умрет. Умрет от моей дурацкой затеи с сигналом. Противно и глупо! Разве он заслужил такую смерть? Нет, никакого костра возле этого старика! Пусть спокойно и гордо живет на своем острове, пока само время не свалит его на землю…

Я растащил костер и перенес его на голое место — жалкую кучку сучьев и веток. Сигнала, видного издалека, из этого, конечно, не получится.

Снова я начал кружить по склонам, подбирая все, что попадалось на глаза и могло гореть, но куча увеличилась ненамного. На берегу попадалось куда больше топлива!

Ладно, запалю все, что собрал, а там видно будет.

Я развернул огневой инструмент и добыл огонь. С каждым разом это получалось быстрей и быстрей. Возился с лучком и палочками не больше двух минут.

Видимо, всегда и во всех делах труден только первый момент, а когда привыкнешь, то даже перестаешь замечать, как это делается.

Костер загорелся.

Я навалил в него сырых веток и он задымил, как вулкан. Ветер нес дым в сторону Бухты Кормы, и он тянулся над островом, как белый вымпел.

Я уже говорил, что мне очень нравятся книги про необитаемые острова.

Больше всего мне понравился роман Джека Лондона «Межзвездный скиталец». Не весь роман, а один эпизод из него. В нем рассказывается о китобойном корабле, который разбился об одинокую скалу в океане. Утонули все, кроме одного-единственного моряка. Этот моряк спасся на скале, на которой не росло ни травы, ни кустов, ни деревьев. Голый каменный риф среди пустынного океана! И моряк прожил на нем восемь лет! И не только не умер, а сумел надстроить свой остров в высоту, чтобы его не захлестывали волны во время штормов. Сумел убить нескольких тюленей, которые заплывали на остров, и построил себе дом из их шкур, мясо насушил впрок, а жиром отапливался и освещался. Он рыбачил, ловил птиц, собирал съедобные раковины. Дожди давали ему свежую воду, а зимой он добывал ее изо льда. Это был отважный человек, который боролся за жизнь до конца и победил. Он не отступил перед невероятными трудностями, не растерялся, не расслабился ни на минуту.

Как я завидовал ему!

Вот где можно попробовать свои силы и по-настоящему узнать, на что ты годишься в жизни.

Мой остров по сравнению с его скалой — все равно что городская квартира по сравнению с ямой в земле. И я еще чем-то недоволен, на что-то жалуюсь!

Жизнь дана человеку, чтобы бороться и побеждать, а не поднимать руки вверх и пускать сопли из обеих ноздрей! Если я хоть немного буду похож на того моряка — значит, кое-чего стою в жизни. Значит, я — настоящий. Из всякого мерзкого положения всегда находится достойный выход, так говорил отец.

Когда солнце начало падать на закат, у меня кончилось топливо. Костер захирел.

Я съел несколько мидий и яиц, запил обед ключевой водой и начал спускаться к палатке.

Понял, что сигнальный костер нужно разжигать не на вершине, а на берегу.

Солнце садилось в облака.

Они стояли на горизонте — темно-синие, плотные. Они были как страна, недоступная человеку. Страна со своими землями, вершинами, реками и океанами, бесшумная, быстро меняющаяся, иногда страшная, иногда фантастически красивая. Все там происходило, как во сне — мягко обрушивались колоссальные горные пики, рождались тихие бухты, залитые золотым светом, возникали замки с неприступными бастионами, открывались и закрывались провалы с глубокими синими тенями, И вдруг все превращалось в дым и таяло в синеве.

Можно было целый день лежать на траве, смотреть на облачные громады и от этого никогда не уставать. Потому что на небе никогда ничего не повторялось, все было новым и необычным каждый день, каждый час, каждую минуту.

Вот и сейчас, чем ниже опускался шар солнца, тем гуще наливались облака тревожной синью и тем плотнее они становились. Только верхние неровные кромки их светились, как раскаленные. Небо приняло какой-то неприятный зеленоватый оттенок. На востоке, за моей спиной, все быстро затягивалось свинцовой мглой.

Через несколько минут от солнца осталась только половина, багровым куполом возвышающаяся над облаками. Лучи веером прорвались через трещины облачных скал и упали на море, передав ему цвет огня.

На всякий случай я притащил из зарослей четыре больших сучка и положил у входа в палатку. Наверное, хватит до утра.

Я научился так раскладывать костер, что дым не попадал под брезент, а тепло от пламени проходило и все внутри оставалось сухим.

Сел у огня и задумался.

Сколько все-таки труда нужно, чтобы не умереть человеку на этой земле!

Когда живешь в городе или поселке вроде нашего, ничего этого не видишь. Пошел в магазин, купил, что нужно, дома сварил или поджарил на газовой плите. Если порвались носки, брюки или рубашка — тоже, пожалуйста, в магазин. Кто-то для тебя уже заготовил продукты, какие хочешь, и сшил одежду. Кто-то написал для тебя книгу и снял кинофильм. Кто-то изобрел радио и телевизор, построил тебе дом и сделал мебель. А чтобы ты не устал в дороге — пожалуйста, автомобиль или самолет. И ты ко всему так привык, что уже не замечаешь, что кто-то, невидимый и неизвестный, все время работает на тебя. Ты только пользуешься его трудом, да еще злишься, что не достать хорошей книжки в библиотеке или программа по телевизору неинтересная.