Когда поэт, описывая даму,

Начнет: «Я шла по улице. В бока впился корсет» —

Здесь «я» не понимай, конечно, прямо —

Что, мол, под дамою скрывается поэт.

Я истину тебе по-дружески открою:

Поэт — мужчина. Даже с бородою.

1909

Хорошо при свете лампы

Книжки милые читать.

Пересматривать эстампы

И по клавишам бренчать, —

Щекоча мозги и чувство

Обаяньем красоты,

Лить душистый мед искусства

В бездну русской пустоты …

В книгах жизнь широким пиром

Тешит всех своих гостей,

Окружая их гарниром

Из страданий и страстей:

Смех, борьба и перемены,

С мясом вырван каждый клок!

А у нас… углы да стены

И над ними потолок.

Но подчас, не веря мифам,

Так cобытий личных ждешь!

Заболеть бы что ли тифом,

Учинить бы, что ль, дебош?

В книгах гений Соловьевых,

Гейне, Гете и Золя,

А вокруг от Ивановых

Содрогается земля.

На полотнах Магдалины,

Сонм Мадонн, Венер и Фрин,

А вокруг кривые спины

Мутноглазых Акулин.

Где событья нашей жизни,

Кроме насморка и блох?

Мы давно живем, как слизни,

В нищете случайных крох.

Спим и хнычем. В виде спорта,

Не волнуясь, не любя,

Ищем бога, ищем черта,

Потеряв самих себя.

И с утра до поздней ночи

Все, от крошек до старух,

Углубив в страницы очи,

Небывалым дразнят дух.

В звуках музыки — страданье,

Боль любви и шепот грез,

А вокруг одно мычанье,

Стоны, храп и посвист лоз.

Отчего? Молчи и дохни.

Рок — хозяин, ты — лишь раб.

Плюнь, ослепни и оглохни,

И ворочайся, как краб!

… Хорошо при свете лампы

Книжки милые милые читать,

Перелистывать эстампы

И по клавишам бренчать.

1909

Вчера мой кот, взглянул на календарь

И хвост трубою поднял моментально,

Потом подрал на лестницу, как встарь,

И завопил тепло и вакханально:

  «Весенний брак, Гражданский брак!

  Спешите, кошки, на чердак…»

И кактус мой — о, чудо из чудес! —

Залитый чаем и кофейной гущей,

Как новый Лазарь, взял да и воскрес

И с каждым днем прет из земли все пуще.

  Зеленый шум… Я поражен:

  «Как много дум наводит он!»

Уже с панелей смерзшуюся грязь,

Ругаясь, скалывают дворники лихие,

Уже ко мне забрел сегодня «князь»,

Взял теплый шарф и лыжи беговые…

  «Весна, весна! — пою, как бард, —

  Несите зимний хлам в ломбард».

Сияет солнышко. Ей-богу, ничего!

Весенняя лазурь спугнула дым и копоть,

Мороз уже не щиплет никого,

Но многим нечего, как и зимою, лопать…

  Деревья ждут… Гниет вода,

  И пьяных больше, чем всегда!

Создатель мой! Спасибо за весну! —

Я думал, что она не возвратится, —

Но… дай сбежать в лесную тишину

От злобы дня, холеры и столицы!

  Весенний ветер за дверьми …

  В кого б влюбиться, черт возьми?

1909

«Проклятые» вопросы,

Как дым от папиросы,

  Рассеялись во мгле.

  Пришла проблема пола,

  Румяная фефела,

      И ржет навеселе.

Заерзали старушки,

Юнцы и дамы-душки

  И прочий весь народ.

  Виват, проблема пола!

  Сплетайте вкруг подола

      Веселый «хоровод».

Ни слез, ни жертв, ни муки …

Подымем знамя–брюки

  Высоко над толпой.

  Ах, нет доступней темы!

  На ней сойдемся все мы —

      И зрячий и слепой.

Научно и приятно,

Идейно и занятно —

  Умей момент учесть:

  Для слабенькой головки

  В проблеме — мышеловке

      Всегда приманка есть.

1908

Жил на свете анархист,

Красил бороду и щеки,

Ездил к немке в териоки

И при этом был садист.

Вдоль затылка жались складки

На багровой полосе.

Ел за двух, носил перчатки —

Словом, делал то, что все.

Раз на вечере попович,

Молодой идеалист,

Обратился: «Петр Петрович,

Отчего вы анархист?»

Петр Петрович поднял брови

И, багровый, как бурак,

Оборвал на полуслове:

«Вы невежда и дурак».

1910

Лиловый лиф и желтый бант у бюста,

Безглазые глаза — как два пупка.

Чужие локоны к вискам прилипли густо,

И маслянисто свесились бока.

Сто слов, навитых в черепе на ролик,

Замусленную всеми ерунду,

Она, как четки набожный католик,

Перебирает вечно на ходу.

В ее салонах — все, толпою смелой,

Содравши шкуру с девственных идей,

Хватают лапами бесчувственное тело

И рьяно ржут, как стадо лошадей.

Там говорят, что вздорожали яйца

И что комета стала над Невой, —

Любуясь, как каминные китайцы

Кивают в такт под граммофонный вой.

Сама мадам наклонна к идеалам:

Законную двуспальную кровать

Под стеганым атласным одеялом

Она всегда умела охранять.

Но, нос суя любовно и сурово

В случайный хлам бесштемпельных «грехов»,

Она читает вечером Баркова

И с кучером храпит до петухов.

Поет. Рисует акварелью розы.

Следит, дрожа, за модой всех сортов,

Копя остроты, слухи, фразы, позы

И растлевая музу и любовь.

На каждый шаг — расхожий катехизис,

Прин-ци-пи-аль-но носит бандажи.

Некстати поминает слово «кризис»

И томно тяготеет к глупой лжи.

В тщеславном, нестерпимо остром, зуде

Всегда смешна, себе самой в ущерб,

И даже на интимнейшей посуде

Имеет родовой дворянский герб.

Она в родстве и дружбе неизменной

С бездарностью, нахальством, пустяком.

Знакома с лестью, пафосом, изменой

И, кажется, в амурах с дураком…

Ее не знают, к счастью, только… Кто же?

Конечно — дети, звери и народ.

Одни — когда со взрослыми не схожи,

А те — когда подальше от господ.

Портрет готов. карандаши бросая,

Прошу за грубость мне не делать сцен:

Когда свинью рисуешь у сарая —

На полотне не выйдет belle Hеlene.

1910

belle Helene — Прекрасная Елена(фр).