Повернувшись спиной к обманувшей надежде

И беспомощно свесив усталый язык,

Не раздевшись, он спит в европейской одежде

И храпит, как больной паровик.

Истомила Идея бесплодьем интрижек,

По углам паутина ленивой тоски,

На полу вороха неразрезанных книжек

И разбитых скрижалей куски.

За окном непогода лютеет и злится…

Стены прочны, и мягок пружинный диван.

Под осеннюю бурю так сладостно спится

Всем, кто бледной усталостью пьян.

Дорогой мой, шепни мне сквозь сон по секрету,

Отчего ты так страшно и тупо устал?

За несбыточным счастьем гонялся по свету,

Или, может быть, землю пахал?

Дрогнул рот. Разомкнулись тяжелые вежды,

Монотонные звуки уныло текут:

«Брат! Одну за другой хоронил я надежды,

Брат! От этого больше всего устают.

Были яркие речи и смелые жесты

И неполных желаний шальной хоровод.

Я жених непришедшей прекрасной невесты,

Я больной, утомленный урод».

Смолк. А буря все громче стучалась в окошко.

Билась мысль, разгораясь и снова таясь.

И сказал я, краснея, тоскуя и злясь:

«Брат! Подвинься немножко».

1908

По притихшим редакциям,

По растерзанным фракциям,

По рутинным гостиным,

За молчанье себя награждая с лихвой,

    Несется испуганный вой:

        Отбой, отбой,

        Окончен бой,

        Под стол гурьбой!

    Огонь бенгальский потуши,

    Соси свой палец, не дыши,

    Кошмар исчезнет сам собой —

        Отбой, отбой, отбой!

Читали, как сын полицмейстера ездил по городу,

Таскал по рынку почтеннейших граждан за бороду,

    От нечего делать нагайкой их сек,

    Один — восемьсот человек?

        Граждане корчились, морщились,

Потом послали письмо со слезою в редакцию

        И обвинили… реакцию.

            Читали?

        Ах, политика узка

        И притом опасна.

        Ах, партийность так резка

        И притом пристрастна.

    Разорваны по листику

    Программки и брошюры,

    То в ханжество, то в мистику

    Нагие прячем шкуры.

        Славься, чистое искусство

        С грязным салом половым!

        В нем лишь черпать мысль и чувство

        Нам — ни мертвым ни живым.

Вечная память прекрасным и звучным словам!

Вечная память дешевым и искренним позам!

Страшно дрожать по своим беспартийным углам

Крылья спалившим стрекозам!

    Ведьмы, буки, черные сотни,

    Звездная палата, «черный кабинет»…

    Всё проворней и всё охотней

    Лезем сдуру в чужие подворотни —

    Влез. Молчок. И нет как нет.

        Отбой, отбой,

        В момент любой,

        Под стол гурьбой.

        В любой момент

        Индифферент:

        Семья, горшки,

        Дела, грешки —

        Само собой.

    Отбой, отбой, отбой!

«Отречемся от старого мира… »

И полезем гуськом под кровать.

Нам, уставшим от шумного пира,

Надо свежие силы набрать.

              Ура!!

1909

Родился карлик Новый Год,

Горбатый, сморщенный урод,

    Тоскливый шут и скептик,

    Мудрец и эпилептик.

«Так вот он — милый божий свет?

А где же солнце? Солнца нет!

    А, впрочем, я не первый,

    Не стоит портить нервы».

И люди людям в этот час

Бросали: «С Новым Годом вас!»

    Кто честно заикаясь,

    Кто кисло ухмыляясь…

Ну, как же тут не поздравлять?

Двенадцать месяцев опять

    Мы будем спать и хныкать

    И пальцем в небо тыкать.

От мудрых, средних и ослов

Родятся реки старых слов,

    Но кто еще, как прежде,

    Пойдет кутить к надежде?

Ах, милый, хилый Новый Год,

Горбатый, сморщенный урод!

    Зажги среди тумана

    Цветной фонарь обмана.

Зажги! Мы ждали много лет —

Быть может, солнца вовсе нет?

    Дай чуда! Ведь бывало

    Чудес в веках не мало…

Какой ты старый, Новый Год!

Ведь мы равно наоборот

    Считать могли бы годы,

    Не исказив природы.

Да… Много мудрого у нас…

А впрочем, с Новым Годом вас!

    Давайте спать и хныкать

    И пальцем в небо тыкать.

1908

Накрутить вам образов, почтеннейший?

Нанизать вам слов кисло-сладких,

Изысканно гладких

На нити банальнейших строф?

Вот опять неизменнейший

Тощий младенец родился,

А старый хрен провалился

В эту… как ее? .. В Лету.

  Как трудно, как нудно поэту!..

  Словами свирепо-солдатскими

  Хочется долго и грубо ругаться,

  Цинично и долго смеяться,

  Но вместо того — лирическо–штатскими

  Звуками нужно слагать поздравленье,

  Ломая ноги каждой строке

  И в гневно-бессильной руке

  Перо сжимая в волненьи.

Итак: с Новою Цифрою, братья!

С весельем… То бишь, с проклятьем —

Дешевым шампанским,

Цимлянским

Наполним утробы.

Упьемся! И в хмеле, таком же дешевом,

О счастье нашем грошовом

Мольбу к небу пошлем,

К небу, прямо в серые тучи:

Счастья, здоровья, веселья,

Котлет, пиджаков и любовниц,

Пищеваренье и сон —

Пошли нам, серое небо!

  Молодой снежок

Вьется, как пух из еврейской перины.

  Голубой кружок —

То есть луна — такой смешной и невинный.

  Фонари горят

И мигают с усмешкою старых знакомых.

  Я чему-то рад

И иду вперед беспечней насекомых.

  Мысли так свежи,

Пальто на толстой подкладке ватной,

  И лужи-ужи

Ползут от глаз к фонарям и обратно…

  Братья! Сразу и навеки

  Перестроим этот мир.

  Братья! Верно, как в аптеке:

  Лишь любовь дарует мир.

  Так устроим же друг другу

  С Новой Цифрой новый пир —

  Я согласен для начала

  Отказаться от сатир!

Пусть больше не будет ни глупых, ни злобных,

Пусть больше не будет слепых и глухих,

Ни жадных, ни стадных, ни низко-утробных —

Одно лишь семейство святых…

… Я полную чашу российского гною

За Новую Цифру, смеясь, подымаю!

Пригубьте, о братья! Бокал мой до краю

Наполнен ведь вами — не мною.

1909