…В те годы из среды днепропетровских бизнесменов выделился босс. Им стал разъездной фотограф облбытуправления Аркадий Семенович Коваль. Разбогател он отнюдь не на ниве увеличения и ретуширования пожелтевших фотокарточек, собранных по домам фотолюбивых сельских жителей, и не на том, что реклама одной одесской фотографии называет «съемкой детей в шести видах».
С определенного момента фотографом Аркадий Семенович только числился, а занимался бизнесом куда более прибыльным. Он открыл и возглавил частное предприятие по производству и сбыту фальшивого хрусталя, на изготовление которого шло обычное стекло, разве что слегка протертое то ли денатуратом, то ли стеклоочистителем (вспомним несчастного Аветисяна из 4-й главы).
Стеклянные поделки сбывали на рынках сонных райцентров под видом изделий из горного хрусталя. С горными вершинами эти финтифлюшки сближали разве что пиковые цены.
Не гнушался Коваль и полиэтилено-кулечным промыслом и производством универсальных», кальсонного типа штанов, выдаваемых доверчивым провинциальным щеголихам то за «техасы», то за «фирмовые» светлые джинсы, то за экзотические «бананы» — в зависимости от капризов моды.
Но основной капитал, благодаря которому выделился Аркадий Семенович из среды социально инертных жуликов, он нажил на изготовлении дефицитных в то время ковров.
Коваль основал в Днепропетровске подпольный цех, где старые байковые одеяла чудом превращались в новые «ковры», на которые методом трафаретной печати наносился вычурный «персидский» орнамент.
Когда в родном городе стало неуютно, цех перекочевал в Чернигов и разместился в подвале городской бани № 2. Банные завсегдатаи, вышибавшие вениками семь потов из своих распаренных чресел, и представить себе не могли, что прямо под ними — в неменьшем поте лица — наемные рабочие ковали Ковалю очередную тысчонку.
Что и говорить, порядком наковал Коваль: при аресте отобрали у Аркадия Семеновича «Волгу» и «Жигули», а у его супруги — 15-тысячный перстень, 10-тысячное кольцо, 8-тысячные серьги, 3,5-тысячную нашейную цепочку и много чего еще… Впрочем, с первой супругой Аркадий Семенович в то время уже предусмотрительно развелся, женившись на 60-летней москвичке, годившейся ему в матери. Среди женских чар его новой подруги жизни на первом месте стояла столичная прописка, на почве которой и сошелся с нею Коваль, решивший стать москвичом и спастись таким образом от начавшегося следствия.
Кстати, точно такой же рывок в столицу предпринял и Матрос, когда им вплотную занялась милиция. Как тут не призадуматься о родстве душ!
Московский брак не мешал любвеобильному Ковалю то и дело покидать свою «молодую» супругу и отдыхать со старой, молодой женой «в Сочах», где в бархатный сезон море у пляжа напоминало бульон с фрикадельками. В этом бульоне — среди других дельцов-фрикаделек — Аркадий Семенович чувствовал себя в своей тарелке…
Высокая предприимчивость Коваля была в конечном итоге измерена соответствующей ей высшей мерой. Но во времена, когда разворачивались описанные нами события, до окончательных замеров дело еще не дошло. Аркадий Семенович преспокойно раскатывал по Днепропетровску в четные дни — на «Волге», в нечетные — на «Жигулях» и пользовался уважением не только среди директоров рынков и ресторанов, но и среди некоторых отцов города. Достаточно сказать, что начальника городской милиции Павла Адамовича Стужука Коваль фамильярно называл папой, хотя, как было достоверно установлено, в родственных отношениях с ним не состоял… Деловые связи бывают иногда крепче родственных уз, и не оттого ли дважды прекращались за отсутствием состава преступления возбужденные против Коваля уголовные дела?
Матрос тоже был дружен со Стужуком и, хоть папой его не называл, не упускал возможности при встрече облобызать шефа городской милиции (подробнее об этих поцелуях — в следующей главе).
Да, многое сближало Коваля и Матроса, толкало их навстречу друг другу. И они встретились, как два клопа на стенке.
— Давай дружить! — предложил Коваль.
— А что между нами общего? — спросил Матрос.
— Как это что? Мы с тобою одной крови — ты и я…
Эти киплинговские слова стали девизом сращивания «цеховиков» и бандитов. Оба босса — и Коваль, и Матрос — достигли к тому моменту таких вершин власти и процветания, что просто не могли допустить риска взаимной конфронтации. И вот уже Матрос вкладывает свой сколоченный «рэкетным молотком» капитал в описанные выше доходные предприятия Аркадия Семеновича.
Став одним из основных акционеров Коваля, он запрещает своим хлопцам обижать «цеховиков» и членов Ковальского клана.
— Ежели кто затронет тебя или козырнет моим именем, звони мне по прямому проводу, я с ним разберусь, — доверительно советует Ковалю Матрос.
Итак, амурские войны завершились.
В преступном мире Днепропетровска слились воедино рэкетиры и рэкетируемые, образовав невиданную доселе в нашей стране монополию бандитов, «цеховиков» и кое-кого еще.
Об этих «кое-ком» мы поговорим чуть ниже, но уже сейчас, по мнению автора, настало время произнести столь же непривычное для нашего слуха, что и «рэкет», слово «мафия», не предваряя его осторожным «так называемая».
Давайте перестанем стесняться этого слова и заглянем правде в глаза — именно такого заглядывания очень не любит мафия во всем мире. Давайте признаем факт существования мафии, ведь от нашего непризнания она все равно не исчезнет. Признать — значит начать бороться.
Читатель знает по публикациям центральной прессы об узбекистанских, казахстанских, краснодарских делах. В начале 1987 года «Крокодил» (№№ 3–6) поведал о системе организованной преступности в городе Риге.
И хотя в упомянутых публикациях слово «мафия» не называлось, оно было у всех на устах как наиболее точно характеризующее общность преступников и властей, призванных с этими преступниками бороться. Такая общность, увы, имела место.
Глава VII. Нераскрытые тайны
— Мы очистили город от бандитов, — сказал мне при встрече бывший начальник Днепропетровского угрозыска Джамалутдин Раджабович Адамов (обратим внимание на слово «бывший»).
На славу поработал городской угрозыск вместе с бригадой МВД СССР. Десятки осужденных, изъятые у бандитов сотни тысяч награбленных рублей, десятки стволов оружия, — полтора центнера кукнара — таковы итоги длившихся почти десять лет амурских войн, общую победу в которых одержала милиция.
Интересно, однако, что за эту операцию ее участники не получили не только наград, но даже благодарностей. Напротив, им всячески мешали работать. В Днепропетровске за членами бригады МВД была установлена слежка, арестованный было Матрос трижды (!) при загадочных обстоятельствах вновь оказывался на свободе. Уголовное дело на Матроса заводилось 12(!) раз и 11 раз прекращалось.
А ведь деятельность амурских ребят можно было пресечь еще в 1976 году, когда первые заявления на них стали поступать в милицию.
Справедливости ради заметим, что порою в милиции не реагировали на эти заявления не из-за того, что были повязаны с Матросом (такая связь прослеживалась довольно часто, об этом речь ниже), а просто из нежелания ухудшить процентные показатели своей работы. По существовавшей (и существующей) в милиции системе отчетности и простые, и сложные раскрытые преступления дают одинаковое число баллов, то есть равноценны. Потому в отделах и отделениях милиции предпочитали заняться элементарным сигналом о хулиганстве или карманной краже, а не вникать в заведомо сложное и труднораскрываемое дело, связанное с ребятами Матроса и способное испортить общую отчетную картину.
Именно тогда — в 1976 году — после того, как впервые было незаконно приостановлено разбирательство по амурским делам, Джамалутдин Раджабович на свой страх и риск, без ведома руководства начал собирать материалы на ребят Матроса, проводить свое неофициальное расследование их преступлений. За 7 лет таких материалов набралось 4 тома.