После произведенных в 1826 году наблюдений Кетле около десяти лет не занимался больше вопросом о падающих звездах, и только в 1836 году мы видим его опять за работой, касающейся этого предмета. В этом году он в одной статье впервые обратил внимание ученого мира на то обстоятельство, что не только ночь с 12 на 13 ноября замечательна своим звездным ливнем, но что такой же ливень можно наблюдать ежегодно в ночь с 10 на 11 августа, – обстоятельство, подтвержденное затем наблюдениями многих ученых[5].

Кетле вообще был мастером наблюдения, и этому его качеству астрономическая наука обязана одним чрезвычайно важным приобретением. Уже давно было замечено, что результаты наблюдений различных астрономов над одним и тем же объектом почти никогда не совпадают во всех отношениях; главным образом, замечена была значительная разница в указании времени прохождения или наблюдения известного небесного тела: в то время как один астроном отмечает секунды или даже части секунды, другой довольствуется отметкой только минуты, – обстоятельство, чрезвычайно затрудняющее сравнение различных результатов, что, в свою очередь, часто ведет к весьма сомнительным заключениям. Это обстоятельство многие старались объяснить тем, что наблюдатели пользовались различными часами; но когда, после удаления этой мнимой причины, результаты не изменились, перед учеными опять встал этот вопрос, чрезвычайно мешавший правильному ходу сравнительных наблюдений. И вот Кетле пришла мысль, что указанное явление является следствием индивидуальных отличий наблюдателей. Он указал, что существует большая разница не только между тем, что различные люди воспринимают, но также и тем, как они воспринятое ими объясняют. У одного человека воспринятое им впечатление раньше доходит до его сознания, у другого – позже, причем один скорее схватывает и фиксирует проявившееся в нем чувство, а другой делает это гораздо медленнее. Если принять при этом во внимание, что наблюдение не есть процесс механический, а что при нем интерпретация – объяснение наших чувств – играет выдающуюся роль, то становится ясным, что разница в индивидуальных свойствах наблюдателей должна влечь за собой разницу в результатах наблюдения, независимо от того, является ли наблюдатель знатоком своего дела или нет.

На этом основании Кетле был того мнения, что сравнения только тогда могут иметь цену, когда наблюдатели заранее самым точным образом определили, насколько они отличаются друг от друга по отношению к своим естественным способностям, от которых главным образом зависит наблюдение. Только после установления равновесия между индивидуальными особенностями наблюдателей (équations personelles) результаты различных наблюдений могут быть, так сказать, приведены к одному знаменателю, что является, бесспорно, необходимым условием всякого сравнения каких-либо величин.

Особенную услугу астрономии Кетле оказал тем, что первым сделал попытку популяризировать эту науку, – предприятие, считавшееся дотоле совершенно тщетным по своей трудности. Попытки Лаланда и Деламбра не увенчались успехом; их работы оказались не чем иным, как сокращенными извлечениями из знаменитых сочинений, ни на йоту не уменьшающими неимоверные трудности астрономической науки. Что же касается бессмертного труда Лапласа «Exposition du Systéme du Monde» [6], то он при всех своих блестящих достоинствах остается для непосвященного все-таки книгой за семью печатями.

В 1826 году Кетле издал свою «Astronomie élémentaire» [7], а год спустя – «Traité populaire d'astronomie» [8]. Это последнее произведение наделало очень много шуму. «Произведение это, – говорит астроном Гузо (Houzeau),– составило в некотором смысле эпоху в астрономической науке. Оно создало возможность элементарного преподавания последней. Книжка имела всеобщий и блестящий успех. Напечатанная впервые в Париже, она в течение короткого времени выдержала весьма большое количество изданий как в этом городе, так и в других городах, где господствует французская речь, и была переведена на многие иностранные языки.

„Популярное изложение астрономии“ написано языком ясным и простым, и, несмотря на то, что автор избрал путь, на котором у него не было предшественников, он, тем не менее, с большим талантом выполнил взятую на себя задачу, придерживаясь правила давать из богатого запаса астрономической науки публике только то, что она в состоянии совершенно переварить».

Не успела эта книжка выйти в свет, как она сейчас же попала в «Index librorum prohibitorum» [9]. Уже из этого одного видно, какое великое значение имел этот труд Кетле. Католическая церковь, которая так чутко блюдет свои интересы, тотчас же поняла, что книжка, распространяющая астрономические сведения на языке, понятном для всякого читателя, является могущественным рычагом народного просвещения. Но прошли те времена, когда запрет, наложенный церковью, мог оказать желанное ею влияние: книжка Кетле разошлась, как мы видели, в громадном количестве экземпляров, и автор мог быть доволен ее успехом. Как бы то ни было – появление первой популярной книги по астрономии в «Указателе запрещенных сочинений» останется навсегда, как вполне верно замечает один из ученых почитателей Кетле, одним из знаменательных исторических фактов, имеющих такое же значение в общей культуре человечества, как и в частной жизни знаменитого бельгийского ученого.

Деятельность Кетле в Атенеуме. – Брюссельский музей. – Лекции Кетле в музее. – Преобразование музея на основании проекта, выработанного Кетле. – Популярные книжки Кетле по физике и теории вероятностей. – Мнение Кетле о значении теории вероятностей в общей системе образования. – Теория вероятностей и ее значение для науки. – Значение теории вероятностей в обыденной жизни. – «Lettres sur la théorie des probabiltés». – Кетле вычеркнут во время революции из списка профессоров Брюссельского музея. – Свободный университет и его отношения к Кетле. – Прекращение публичной преподавательской деятельности Кетле. – Назначение профессором военной академии. – Кетле – как член двух комиссий по реорганизации народного образования в Бельгии. – Его взгляд на организацию народного просвещения.

В брюссельском Атенеуме Кетле пробыл в качестве преподавателя до того времени, пока не был назначен астрономом новой обсерватории, то есть около восьми лет. Сначала он преподавал там исключительно элементарную математику, затем, начиная с 1824 года, ему было поручено преподавание физики и естественной истории – предметов, по которым в Атенеуме уже несколько лет не было профессора.

О первом периоде преподавательской деятельности Кетле в этом учебном заведении в воспоминаниях одной из его учениц мы находим следующую весьма характерную заметку:

«Кетле чрезвычайно уважали и любили все воспитанницы без исключения. Соединяя в себе добродушную любезность с какою-то величественностью, лишенной, однако, всякого педантизма и всякой спеси, он допускал к себе близко всякого обращавшегося к нему по какому-либо делу. Мы, молодые девицы, питали к нашему учителю нежные чувства. Нам нравилось его лицо, которое, несмотря на то, что на нем остались следы оспы, все-таки было красиво. Его большие глаза, одного взгляда которых из-под густых черных бровей, обращенного на нас, было достаточно, чтоб успокоить шумящий и суетящийся муравейник и вызвать в нем самое напряженное внимание к словам учителя, светились добротой и нежностью. Много выигрывал он в наших глазах также от сравнения с некоторыми из его товарищей, и в особенности с его предшественником по предмету элементарной математики. Неспособность последнего к преподаванию заставила Кетле, приступая к исполнению своих обязанностей, начать преподавание арифметики, алгебры и геометрии чуть ли не с азов. Наш класс он разделил на два отделения с целью отделить более знающих учениц от менее знающих и поместил в двух смежных комнатах. Кетле переходил каждый раз из одной комнаты в другую, и ему положительно не стоило никакого труда удержать в классах тишину и порядок: все мы с готовностью исполняли его желания и требования. Его преподавание было так же просто и естественно, как и вся его личность. Он свел всю арифметику к нескольким общим принципам, понять которые нам не стоило большого труда; когда же мы начали изучать алгебру, то он с такой очевидностью показал нам, как эта наука в руках знающего может сделаться средством, пригодным к разрешению всевозможных вопросов первостепенной важности, что мы сразу заинтересовались предметом и впредь занимались им с большою любовью… Подобного профессора мы никогда больше не имели».