- Тебе принести бумагу и ручку? - не упускает случая жена. - Или ты так запомнишь, сколько будет этого... Как его?.. Сенажа...

Сын, вместе со стулом отодвинувшись от стола, смотрит на нас, улыбается иронично.

После программы "Время" передают мхатовский спектакль "Соло для часов с боем". Впервые я видел его, когда все еще были живы: и Андровская, и Яншин, и Грибов, и Станицын. Сегодня жив из всех один Прудкин. Возможно, он сейчас смотрит себя и их.

Как, в сущности, все это невозможно понять, хоть тысячу раз понимай техническое устрой-ство: их нет, а они смеются, ходят, разговаривают. И он, живой, среди них, разговаривает с ними. Совершенно безумное ощущение: а может, это оттуда?.. Современному мало-мальски грамотному человеку думать так стыдно, но все-таки легче привыкнуть, чем осознать.

Вальсируя по паркету, с подносом в руках въезжает Алла, как всегда, в восторге от самой себя.

- Это Тарасова? - всматривается она в телевизор, а руки расставляют чашки по столу.

- Алла! - ужасается жена. - Это Андровская.

- Конечно, Андровская. Я ее имела в виду, когда сказала "Тарасова".

- Ах, ты не видела ее в "Идеальном муже"! Андровская, Еланская, Тарасова - что может быть выше! А Тарасова в роли Анны, когда у нее свидание с сыном... По-моему, в то время мужем ее был уже не Хмелев, а какой-то генерал. Я знаю потому, что мне сапожник шил сапожки, он Тарасовой шил и примерял на ногу... Тогда все об этом говорили!

- Ведь ни одного слова не слышно, - говорю я. На некоторое время смолкают. Потом опять слышен шепот невестки:

- У нее уже тогда были боли.

- У Андровской?

- А вы не знали? Посмотрите, она играет сидя. У нее уже сильные были боли.

- И так естественно смеется! Вот что значит актриса!

- Неужели вы не знали? Она всех торопила на съемках.

- Вот что значит актриса! Теперь таких актрис нет.

- А вы самое главное слышали? - Невестка смотрит на меня. - Вы ничего не слышали! У Домрачева диагностирован рак. Все уже говорят об этом.

Жена всплеснула руками:

- Не может быть!

Обе смотрят на меня.

- Неоперабельный! Мне вчера моя приятельница Зина Мешкова...

- Да нет, разве он знает! - жена махнула на меня рукой. - Он всегда все узнает послед-ним!

Домрачев - наш декан, в сущности, еще не старый человек. Рак... Я знаю, о чем думает сейчас моя жена, мне ясен ход ее мыслей. Самое печальное, что и моя мысль идет теми же путями.

- Старт дан, - говорит сын, наблюдая всех со стороны. - Скачки на приз начались.

Без меня. Я в этих скачках участвовать не буду ни при какой погоде, упаси Бог! Мне искрен-не жаль Домрачева, тем более что место его мне не нужно - я не администратор. Если мне еще что-то суждено сделать, так только в науке, а не на этом поприще. Оно не для таких, как я.

Глава III

И тем не менее я не спал ночь. Мне всегда казалось - я и теперь в этом уверен, - что я не честолюбив, но всю ночь я мысленно строил планы, перестраивал работу факультета, входил с новыми проектами... Черт знает что! И это в пятьдесят шесть лет, когда, как говорится, пора о Боге думать, о душе. Для чего угодно человек бывает стар: для любви, для деятельности, для ненавис-ти, но эта страсть неутолима. И я вставал, ходил по кабинету, пил воду, смотрел на часы, наконец принял сильное снотворное и, наверное, все же уснул, потому что вдруг явственно услышал над ухом: "Мне сапожник шил сапожки..." И лежал в темноте с бьющимся сердцем. А человек, чье место в жизни я уже мысленно занял, спал, не ведая, или мучился от болей.

Утром я встал с мутной головой и отеками под глазами. И такие же отеки увидел у Киры, у моей жены.

- Илья, тебе надо переговорить сегодня с Шарохиным, дать знать о себе. И надо, чтобы Утенков поговорил с ним о тебе. А с Утенковым может поговорить Первухин, я его подготовлю. Я знаю, через кого это сделать.

Она еще не умывалась, не причесывалась, у нее болела печень, но это было первое, что она сказала.

Я стал под душ, закрыл глаза, поднял лицо к струям, долго стоял так, давая воде течь. Тело мое все меньше и меньше доставляет мне радости и все больше огорчений. Не глядя, я вижу в ванной мои плоскостопные ноги с наплывами и множеством лиловых вен и узлов, живот, из-за которого мне трудно нагнуться и завязать ботинок. Никакими гимнастиками, йогами этого уже не согнать, да я и не занимаюсь этой ерундой. Чему суждено случиться, то придет в свой срок, а трястись над своей жизнью - это значит десять раз помирать до смерти. Зачем? Я знаю, когда это началось: во мне отпустилось самое главное, и я сразу стал полнеть и жадно и много есть. Но это особый разговор.

Из ванной, из пара я выхожу выбритый, освеженный, и, пока завтракаю, мне приятно чувствовать на сквозняке непросохшую бороду и волосы вокруг головы, где они еще остались. Мы сидим с Кирой на кухне вдвоем, она не завтракает, пьет крепкий чай без сахара, ладонью греет печень - это расплата за вчерашнее остроедение. Потом я укладываю свой "дипломат", кожаный, с металлическими застежками; суди меня Бог, но я люблю хорошие, дорогие, красивые вещи и не верю, что кто-то их не любит. Уложил, подумал, все ли взято, и тут раздался телефонный звонок.

Звонит Варя, жена старшего брата. Она не звонила нам последние не помню уже сколько лет и заговорила не тотчас. Я несколько, раз сказал: "Слушаю!.. Алле... Я слушаю!" - хотел уже класть трубку и тут услышал:

- Кирилл хочет тебя видеть.

Варя есть Варя: ни "здравствуй", ни имени - ждала, убеждалась, что у телефона я, а не Кира. Голос напряженный, я даже не сразу узнал её.

- Кирилл просил меня позвонить.

На меня вдруг нашел панический страх.

- Что? Что случилось?

Всю жизнь мы страшимся несчастий, заранее ждем, а они застают нас врасплох.

- Ты скажи правду, случилось что-нибудь?

- У Кирилла инфаркт.

- Когда? Сегодня ночью?

Мне представилось, что именно этой ночью случалось - за всю суету и ничтожество мыслей, которые одолевали меня.

- Сегодня одиннадцатые сутки.

И, не отвечая на мои испуганные вопросы, назвала номер больницы, сказала, как найти.

- Пускают когда? В какие часы?

- К нему пустят.

И положила трубку. Я сел. К нему пустят - это значит, состояние тяжелое.