Константин Бальмонт

Прощальный взгляд

Послесловие переводчика

Слова отошедших людей. Воскресшие тени. Долго спавшая мумия, в красивых своих и душистых пеленах, вдруг ожившая от взгляда Любви.

Оживляет Любовь, и прощает, если нужно прощать, и не помнит злого, а лишь красиво-благое, и стирает-стирает нежною рукою прах, и пепел, и все, что есть серого цвета.

Красива поэтесса Елена Уитман, и звенящею болью, но и музыкой боли, и безмерною пыткой, но и долгим служеньем души душе - полна любовь, связавшая навеки два имени - Елена и Эдгар.

Чаровательница и рабыня своих женских страхов, женщина, полюбившая ангела, демона, духа, кого-то, кто был больше, чем человек, и потому испугавшаяся, - нежная Сибилла, заманившая и себя и другую душу в колдования любви, а когда другая душа явила себя вулканической, смутившаяся и потерявшая смелость повиновения голосу собственного сердца, - без обмана обманувшая, без неправды обманутая, - изломанная игрушка неосторожно начатой игры, священно-вечной, в которую играют все Миры, воспламененные в своих полетах по Небу, - и в возмездие прикованная еще на годы, на десятки лет, к Земле, меж тем как в Небо могла улететь с небесным, - мир тебе, тень красивая, ты долго молилась в ночной своей часовне и думала, что это молитва о падшем, и не знала, что это мысль о взнесенном, и не знала, что это молитва - о себе.

На одном из сохранившихся оттисков когда-то только что отпечатанной "Эврики", на белом листке, четким почерком Эдагара По начертаны слова: "Мука соображения, что мы утратим нашу личную тождественность, самоотдельное тождество, прекращается фазу, когда мы отдадим себе в дальнейшем размышлении отчет в том, что развитие этого явления есть поглощение каждым отдельным разумом всех других разумов (то есть Вселенной) в свой собственный. Чтобы Бог мог быть всем во всем, каждый должен сделаться Богом".

Эти сверхчеловечески прекрасные слова, этот радостный зов на вершины высочайшего зрения, величайшей мощи, веленья безграничного и блеска чистейших кристаллов - этот клич Вестника, что пришел не отсюда заблудившаяся Елена Уитман называет гордым самоутверждением и говорит, что здесь изобличается таинственное отъединение от Божеского сердца, тогда как именно здесь единственно верное к нему устремление, если оно должно понято умным и любящим сердцем.

Эдгар По мог бы сказать слова, которых он не произносил:

Кто любит мед и млеко,

Ведет его дорога

От Богочеловека

До Человекобога.

Но все свои желанья

Исчерпав до свершенья,

Он выберет страданье

Как средство достиженья.

И за стеной Чертога

Есть путь, вне дней и века,

От Человекобога

До Богочеловека.

Он мог бы также сказать, чего он не говорил:

Кто жил на устьи многих рек,

Текущих в Океан,

Тот знает: Богочеловек

Самой судьбой нам дан.

И тот, кто выбрал красный цвет,

Как светоч маяка,

Сквозь страсть своих недолгих лет

Уходит он в века.

И тот, кто выбрал черный цвет,

Как верный свой наряд,

В душе он пламенем одет,

И вызвездил свой взгляд.

Но все цвета, как слитность струй,

Как кровь пронзенных рук,

Один Вселенский поцелуй,

Один стозвонный звук.

В тревоге суеверной и зоркой Елена Уитман обращает внимание на то, что из переставленных букв, составляющих заветное имя Edgar Рое, возникает анаграмма A God-peer - Пэр Бога-Богоравный - и видит в этом злое означенье, которое не от человека и не от ангела. Но тот, кто в ночи боролся с Богом, не Богоравный ли он, хотя бы он стал хромцом в великой этой борьбе, на которую с высот глядели звезды и которую слышащим сердцем своим восприяла чуткая Мать-Земля? И не возлюблен ли Богом - Богоравный, боровшийся с Богом?

И зачем не продолжила - зачем не окончила эту тонкость игры, это чтение имени - та, которая умела читать звездные узоры и повести влюбленных цветов? Кончу за нее. Те женщины, которые любили Эдгара По сполна и которые не побоялись принять его целиком: женщина-ребенок - Виргиния, благородная мать ее, заслужившая почетное имя в Вечности, Мария Клемм, и нежная как фиалка, очаровательная Анни - звали своего любимца уменьшительным именем Эдди. Не соблазнительно ли сблизить это имя Eddi - со столь близким к нему английским словом Eddy [во множественном числе - Eddies], что значит водоворот, встречное течение, след корабля, и прибой, и вихрь? Что в целом Море увижу я, в страшном Море ночном, озаренном ущербной Луною, кроме струи за кормой, если я уплываю в Безвестное? Этот след корабля - тонкий мост для мечты, серебристый и радужный, зыбкий, связующий, от меня уходящий к покинутым, самое море ночное так исцеляющий от пустынности его жестокой. Что обрызжет меня самой свежею влагой, как не приливный вал? Что споет мне самую целительную песню, долгую песню Вечности, как не мерный и верный ропот прибоя? И встречное теченье не рождает ли в сердце радость борьбы - оно не делает ли пловца более сильным и смелым, не рождает ли в нем ликующую любовь к Миру, в котором возможна радость битвенной схватки? И водоворот, знакомящий нас с Ужасом, не говорит ли нам о великой серьезности Мироздания - не внушает ли нам, своим кругообразным змеиным движеньем, желанье победы над Страхами и страсть вовлеченья в круговороты Вселенной? А если устал я если отстал я от каравана, потерявшегося в Пустыне, кто споет мне последнюю сказку, если не вихрь? Кто, как не вихрь, унесет мою душу до Звезд, нагромоздив над остывающим шуршащие атомы-песчинки, что все говорят как истекающие секунды, и шепчут в умирающий слух, и скрепляют, смыкают не страшный, но ласковый саван под звездно-глубинным небом Пустыни? И не из Вихря ли раздался этот голос

В Бездне задуманный, в Небе зачатый,

Взявший для глаз своих Солнце с Луной,

Скрывший в себе грозовые раскаты,

Льдяные срывы, и влагу, и зной,

Знавший огней вековые набаты,

Праздник разлитья созвездий и рек,

Страстью ужаленный. Бездной зачатый,

Я - Человек.

Да, тот Человек, для которого был задуман рай. Первородный, единый, первый и последний, лучший, лучше которого - нет.

"...Меж тем как годы проходят и я вижу других, кого называют утонченными среди людей, я ощущаю более полно его превосходство - я напрасно ищу..."