Наконец в 177 г. китайцы решили разбить врага на его территории, и 30-тысячное войско выступило за границу. Сяньби не бежали, как некогда хунны. Они грудью встретили китайский удар, и все три китайские колонны были разбиты наголову. Осенью 177 г. сяньби начисто разграбили Ляоси, а в 178 г. перекинулись в Хэси. От этого поражения Китай долго не мог оправиться. Четыре столетия кочевники безнаказанно хозяйничали в его пределах.

В 181 г. Таншихай умер на сороковом году жизни, и тогда обнаружилось, что вся держава покоилась на силе и обаянии его личности. Сын Таншихая — Холян пытался продолжать военную политику отца, но из этого ничего не вышло. Половина орды отказалась ему повиноваться, так как он «был жаден и развратен»[558]. Холян при осаде китайской крепости был застрелен из самострела. За его малолетнего сына стал управлять его брат, потом дядя и племянник поссорились, и держава окончательно развались в 235 г. Но удар, нанесенный Китаю Таншихаем, оказался очень сильным. Северные области Китая заселялись кочевниками, спешившими сменить суровые степи Сибири на теплые луга берегов Желтой реки. Южный же Китай был опустошен восстанием «желтых повязок», которое было подавлено с большим трудом.

Карта. Схема завоевательных походов Таншихая

Шаньюй Хюли, кончивший жизнь самоубийством в 142 г., был последним шаньюем из рода Цзюйдихэу. Дэулэчу и Гюйгюйр, сменившие его, были просто ставленниками китайского двора, скорее чиновниками, чем правителями. Китайское правительство так мало считалось с ними, что само подрывало их авторитет среди подданных. Так, например, Гюйгюйр был арестован и умер в тюрьме, его сын правил в 172–178 гг., но имя его забыли внести в государственные акты, и оно исчезло для истории. Его же сын Хучжен (178–179 гг.) был казнен китайским чиновником, который, правда, был наказан за превышение власти. Следующий шаньюй, Кянкюй (179–188 г.), был убит самими хуннами, опасавшимися, что он мобилизует их на войну против сяньби. Его сын Юйфуло бежал от мятежников в столицу (Лоян) и был утвержден шаньюем, но не смел вернуться в свои владения. В этот период уже началось восстание «желтых повязок» и мятежи воевод. В то время как шаньюй жил у Цао Цао, хунны приняли участие в гражданской войне на стороне повстанцев, но успехов не имели, и «южная орда опустела»[559]. Самостоятельная история Южного Хунну прекратилась в 215 г., когда шаньюй Хучуцуань был арестован, а для управления хуннами назначен наместник[560].

В этот последний период (142–215 гг.) бросаются в глаза два явления: постепенный уход хуннов обратно на север и окитаивание оставшихся на месте. В степь ушли остатки повстанцев. Много хуннов передалось Таншихаю в 158 г., и все последующие годы шло дезертирство из войск шаньюя. Это понятно: все энергичные люди, не желавшие менять свой образ жизни, тяготились гнетом китайских чиновников. Кочевники сяньби были им ближе и роднее, и они уходили на север. А это лишало шаньюев реальной опоры и заставляло их дорожить связью с китайским двором. Начиная с Гюйгюйра хуннское очередное престолонаследие заменяется прямым, что произошло, несомненно, в результате китайского влияния. Совместная жизнь с китайцами и смешанные браки изменяли постепенно тип и психику народа, и к III в. н. э. вместо одного хуннского народа возникли четыре ветви его.

1. Северные хунны, перемешавшиеся в Сибири с уграми, неукротимые и дичающие вдали от культурных центров.

2. Юебань-хунны, подвергшиеся сильному влиянию согдийской культуры.

3. Хунно-сяньби — смешанные роды в Халхе и Чахаре; этнический субстрат, из которого выработались позднее тюрко-язычные и монголоязычные племена раннего средневековья.

4. Китайские хунны — находившиеся в процессе ассимиляции, которая закончилась, однако, лишь к V в. н. э.

На смену хуннам выступили сяньби. Им удалось победить хуннов и даже самих китайцев, но этот период истории Срединной Азии будет описан в самостоятельном исследовании.

Теперь нам остается вкратце проследить судьбу той ветви хуннов, которая стала известна в Европе под именем гуннов.

Западную окраину Великой степи в то время населяли два народа: в Предкавказье жили аланы, на нижней Волге и Урале — угры[561]. Лесостепную полосу Западной Сибири занимали сабиры, принадлежавшие к угро-самодийской группе[562], а Приаралье — хиониты, осколок древнего европеоидного слоя[563]. Эти последние не были затронуты передвижением хуннов, которые, очевидно, прошли севернее; когда же сабиры проникли в Закавказье, то сходство их с хуннами было отмечено источниками[564]. Но не они, а приуральские угры были тем народом, который приютил беглецов и дал им возможность вновь собраться с силами. Именно с угорских территорий начали хунны свой новый поход на запад, причем угорский элемент составлял их основную боевую силу, и нет оснований сомневаться в том, что оба народа смешались и слились в один новый народ — гуннов.

С 155 г., когда северные хунны оторвались от победоносных сяньбийцев на берегах Волги, до 350 г., когда гунны начали упорную борьбу с аланами, их история совершенно неизвестна.

Самый факт перехода хуннов на запад казался невероятным, так как действительно более чем странно, что целый народ бросился бежать в «никуда». Но если допустить, что хунны знали о культуре Запада и сознательно передвинулись в области, заведомо непригодные для жизни, то все сомнения в переселении их теряют силу. Предлагаемый парадоксальный тезис основан на анализе находок в кургане Ноин-ула, сделанном Г. И. Боровкой. Он отмечает среди найденных произведений искусства немало привозных вещей, а также фрагменты тканей, которые нужно признать греческими[565]. Ткани, аналогичные по материалу, окраске, технике тканья и вышивке, изготовлялись в греческих колониях на берегу Черного моря для скифов и оттуда попадали к хуннам[566].

А, как известно, с вещами приходят нередко и сведения о тех странах, где они сделаны, и поэтому нет никаких оснований полагать, что хунны не знали, что ожидает их на западе. Наоборот, надо полагать, переход их был продуман и взвешен: отброшенные от границ Китая и Западного края, они должны были стремиться передвинуться к границе другой земледельческой культуры, так как изоляция обрекала их на нищету и гибель.

Пробиться сквозь толщу угров и аланов было очень трудно, и последствия этого сказались на изменении самого облика хуннов, ушедших на запад. За 200 лет с осколком хуннского народа произошли такие изменения, что долгое время ученые не решались отождествлять азиатских хуннов и европейских гуннов. Наконец этот вопрос был решен положительно[567], но осталась нерешенной проблема несходства тех и других[568].

С 350 г. гунны входят в сферу европейской медиевистики, но двухсотлетний процесс этногенеза столь интересен, что просто невозможно отмахнуться от рассмотрения его. Не имея никаких сведений по этому периоду, мы вынуждены применить метод интерполяции источников, т. е. сопоставить известные нам данные об азиатских хуннах с известиями европейских авторов IV в. — Аммиана Марцеллина и Иордана[569].