Большинство птиц относят нас, людей, к категории хищников. И это вполне понятно: все наши далёкие предки не упускали случая полакомиться яйцами или птенцами. И сейчас разорителей гнёзд среди людей не так уж мало. Видимо, силён инстинкт предков. У птиц же инстинкт ― это механизм защиты. Они не знают, с каким намерением осматривает человек гнездо, что им руководит ― любознательность, научные цели или желание насытиться.

А скорее  всего, они просто относятся к нам как к любому большому животному. Так или иначе, но нам приходится быть с гнёздами очень аккуратными. Хотя у всех характеры разные. Вот дрозды нам абсолютно доверяли. Да и веснички не так уж капризны, часто нам прощают не очень тактичные поступки.

Пеночка, строящая гнездо, ведёт себя очень своеобразно. Она, порхая лёгкой бабочкой над самой землёй, придирчиво выбирает строительный материал, который должен соответствовать её  инженерным замыслам. Казалось бы, уж травы-то всякой достаточно где угодно, в том числе и около строящегося гнезда. Но иной раз самка летает за сотню метров, копается, дергает какую-то одну травинку, потом бросает, перелетает на новое место, выбирает другую.

Часто во время таких поисков самку сопровождает самец. Не утруждая себя ни заготовкой материала, ни постройкой гнезда, он бестолково суетится рядом, да ещё временами настойчиво требует внимания к собственной персоне от супруги, занятой таким важным делом.

Занятые ухаживаниями и созерцанием гнездостроительства, самцы поют меньше прежнего. И всё же лес постоянно наполнен нежными песенками весничек. Только ночью перерыв часа на три. С началом гнездового периода характер песни у весничек меняется. Кроме обычных, «стандартных» песен, самцы временами переходят на исполнение, как мы их называем, «ломаных» песен. Они исполняются тише, отчего звучат ещё нежнее. После одной такой песни сразу же, без обычной в этом месте паузы, следует вторая песня, ещё тише, а может быть и третья ― ещё тише. Эти добавочные песни бывают неполными, отдельные их колена как-то странно растягиваются или, наоборот, оказываются «проглоченными». И вообще всё пение какое-то ленивое, меланхоличное. Наиболее  бодро, совсем по-весеннему, пеночки поют по утрам.

Часто приходится видеть конфликты ― хозяева выгоняют пронырливых соседей. Это чаще всего беззлобные погони: и уличённый вторженец, и преследователь знают свои права и выполняют свои обязанности как привычную работу ― один удирает, другой следит, сопровождая сзади.

Границы территорий, которые я нанёс на карту, строго соблюдаются. Только Кач (КЧ) и Жак до сих пор не могут поделить край ивнякового болота. Временами они подолгу корчат там друг другу грозные мины, соглашаются, что там у них нейтральная полоса, разлетаются. Но час спустя один из них, чаще всего Жак, нарушает соглашение и запевает в злополучных ивняках. Ни к какому реваншу это не приводит ― снова угрозы, уступки, недолгое перемирие... И так почти неделю. Вот уж дались им эти корявые ивняки!

Бывают и драки. В них участвуют, причём с непременным поражением, неокольцованные самцы. Это те, что до сих пор надеются отвоевать себе место под солнцем, то есть заиметь собственную территорию.

Всю ночь и утро 29 мая слышим из мрачного низкого неба свист крыльев и своеобразные тюкающие звуки. Это клин за клином летят на северо-восток синьги ― крупные иссиня-чёрные утки. Они напоминают нам о том, что где-то не так уж далеко, в тундре, тоже началась весна. Началась без нас.

В душе снова, уже в который раз, просыпается смутная тревога. Пожалуй, это ощущение незавершённости пути. Словно нас кто-то не пустил туда, куда мы, как перелётные птицы, стремились каждую весну из года в год. Я долго пытался понять, чего мне тут не хватает, кроме неба, открытого горизонта, облика тундры и тамошних, тундровых птиц. Пожалуй, не хватает открытой бесприютности, пронизывающего ветра, суровости. Вот именно, не хватает суровости, с которой неизменно было связано каждое наше поле в прошлые годы. Вот уж, нашёл о чём жалеть. Неужели лес слишком уютен для того, чтобы относиться к нему серьёзно? Но здесь ведь тоже не беспечный рай... Странная штука наша психика.

Весна сильно продвинулась в своих свершениях. Снега уже нет даже в распадках. Сивые, с тёмными пятнами ельников, увалы будто подёрнулись лёгкой серо-зелёной плесенью. Это молодая листва. На лугу появились пучки свежей травы. Уверенно пробивают землю круглые и твёрдые, похожие на белемниты, ростки чемерицы.

Прилетел азиатский бекас. Его токование мы будем слушать теперь постоянно до середины июля. Удивительные звуки издаёт азиатский бекас при токовании. Помню, когда услыхал его впервые, то даже присел от неожиданности ― как будто не птица, а маленький реактивный самолет низвергается прямо на голову, так и хочется прикрыть её  руками. Сама птица летает в воздухе ― то постепенно поднимаясь вверх, то круто пикируя ― как и обыкновенный бекас, которого за «блеющую» песню в народе зовут небесным барашком. У азиатского бекаса и подъёмы выше, и пикирование с большим размахом, и вот звуки ― совсем не птичьи, очень уж решительные, безжалостные. А птица ― скромная, симпатичная. В токе азиатского бекаса, кроме «реактивного» жужжания, есть и более  приятные звуки, похожие на ритмичный громкий шёпот. «Шептать» азиатский бекас может не только в воздухе, но и сидя на земле или на вершине дерева.

Почти постоянно слышно кукушек. Чаще всего это традиционное «ку-ку», исполняемое самцами. Иногда залихватской булькающей трелью закатываются самки. Временами кукушки устраивают дикие концерты, в которых кроме беспрестанных кукования и «бульканья» ещё слышатся то угрюмое ухание, то лешачиный, до неприличия утробный хохот. Монотонно и уныло дудукают самцы глухих кукушек.

Это птицы другого, близкого вида. Они и название свое получили за глухой голос.

Начало лета ― 1 июня ― встречаем под нудным дождём, который достался нам в наследство от весны, он идет с 29 мая почти без перерывов. Постоянно так темно, что даже вальдшнепы, сумеречные птицы, «тянут» весь день. На барабане термографа за трое суток вычертилась почти ровная линия между двумя и четырьмя градусами тепла.

Лес настолько насыщен водой, что никакие плащи не спасают. Как ни береги бинокль, он всё равно забрызгивается, окуляры от тёплой влаги глаз быстро запотевают, ходишь по лесу этаким полуслепым, как без бинокля.

Из-за сырости приходится часто возвращаться в палатку, сушиться. А заодно занимаемся карточками, кальками, пришиваем пуговицы, заклеиваем на сапогах дыры от сучков. Сделали у костра крепенький столик из еловых плах, соорудили для дров навес из полиэтилена. Потом ещё сделали козлы, чтобы было удобно пилить дрова. Запасы дров тоже постоянно требуется пополнять ― разыскать сухостоину, спилить, разрезать на куски, которые под силу двоим, не надрываясь, дотащить до лагеря. И уже там распилить на чурки, расколоть, сложить под навес.

Все эти дела мы стараемся делать в нерабочую погоду. А здесь её  предостаточно. Ведь мы почти в горах. Приплывет над ровной Европой тучка с далёкой Атлантики, зацепится за холодные горы ― вот тебе и дождь. Спится в такую погоду тоже хорошо. Благо, палатка не протекает, спальные мешки тёплые.

Все эти дни в конце мая ― начале июня мы ещё и ждём. Нет, не только хорошей погоды. Мы ждём таловок. Знаем, что прилетают они поздно, и всё-таки кажется, что уж слишком опаздывают. Уже прилетели все, кто должен прилететь. И даже те, кого мы не ожидали встретить, кого, видимо, занесло сюда слишком ранней весной ― зяблики, обыкновенные овсянки, чижи, садовые камышевки. А таловок ― нет.

В одну такую дождливую ночь в начале июня отправляемся погулять по окрестностям, поискать гнёзда. У нас это называется «вольная охота» ― побродить не по участку, а где вздумается ― что-то вроде выходного дня. Сырость ― не такая уж неприятность, когда знаешь, что есть палатка с жаркой печкой. У холода есть и своя прелесть ― нет комаров. Обязательный сегодня у нас только один пункт: Сергей покажет мне гнездо оляпки, которое он нашёл недавно. В том гнезде была какая-то загадка, а какая ― он не говорил, приберегая её  в качестве сюрприза.