Да, в самом деле таловка и весничка не так уж похожи, как это кажется на первый взгляд, они разные. И не тем, что у веснички первое маховое перо длиннее  кроющих перьев кисти, а у таловки ― короче, как написано в определителе. И даже не тем, что у таловки на крыле есть светлая полосочка, а у веснички её  нет, как в другом определителе нарисовано. После того как мы переловили и перекольцевали десятки пеночек и смотрели на них изо дня в день в бинокль и без бинокля, мы научились распознавать их с первого взгляда. Да, они разные. Хотя всего-то: таловки чуть глазастее, чуть носастее, чуть головастее  и чуть зеленоватее, чем веснички. И если уж умеем различать их мы, то почему бы им самим этого не уметь? Мы, бывает, ошибаемся. Но и они, бывает ― тоже.

И ещё. Весничка весничке, а таловка таловке рознь, каждая птичка ― индивидуальность. Вот, например, мой оппонент Кока доверчив. Жак ― проныра и склочник. Из наших новых знакомых таловок Пак (ПАК ― право-алюминиево-красный) знаменит тем, что в течение получаса умудрился трижды попасть в одну сеть, причём каждый раз запутывался языком, что доставляло массу мороки с его выпутыванием, потому что язык имеет стреловидную форму, с «заусеницами», которые не дают ниткам свободно соскользнуть с языка.

Но самая привередливая личность — тал, которого мы прозвали за неуловимость Мустангом. Он был, пожалуй, осторожнее  иного глухаря. Но глухарь потому и глухарь, что при пении на несколько секунд глохнет, Мустанг же всегда слышит великолепно и не терпит нашего присутствия. Довольно странное поведение для пеночки.

Очень неудобно, когда на участке поёт неокольцованный самец, это мешает понимать многие подробности в жизни таловок. Да и наше птицеловское самолюбие не то чтобы не позволяет с этим мириться, но как-то зудит, беспокоит.

И вот мы устраиваем массированную охоту персонально на Мустанга. В ночной тиши ставим все сети на территории Мустанга и вокруг неё. После этого Сергей уходит в традиционный рейд по гнёздам, а я усаживаюсь под берёзой и замираю в ожидании добычи. У меня есть повод отвлечься от целенаправленных наблюдений и полностью отдаться свободному созерцанию окружающего. В этом бесцельном занятии есть своя прелесть. Сидишь и просто смотришь. Но подсознательно с лёгким волнением ожидаешь чего-то, хотя чаще всего ничего особо примечательного в такие минуты и не происходит.

Вокруг тишина, начинается утро. Сижу в своём защитном одеянии совсем тихо и никому стараюсь не мешать.

Полёвка грызёт травинку у соседнего дерева, потом долго и тщательно умывается. И делает это торопливо, будто боится куда-то не успеть.

Хотя нет, никуда она не спешит, это вполне нормальное поведение маленького зверька, который просто быстро живёт, и весь его век ― всего несколько месяцев. Полёвка вдруг сразу, вроде даже не закончив туалет, без всякого перехода, засыпает, уткнувшись носом в землю перед собой. Это выглядит странным. Привычнее  представлять себе полёвку всегда чего-то боящейся и от чего-то прячущейся. А тут ― такая беспечность.

Юрок, видно, только что проснулся и припорхнул откуда-то, потягивается на ветке, позёвывает. И получается это у него совсем по-человечески ― та же утренняя неловкость в движениях, поёживание от холода. Даже угадывается какая-то неопределённость настроения, совсем как у праздного бездельника воскресным утром: ни конкретных желаний, ни планов, ни забот, оставшихся со вчерашнего дня.

Нарушая моё безмятежное состояние постороннего зеваки, запевает в вершинах своего ельника Мустанг. Неохотно вспоминаю о главной цели своего дежурства, разглядываю густые еловые лапы, но Мустанга не вижу. Если он спустится вниз, буду загонять его в сети.

Но он долго не покидает своего песенного поста, и это однообразие начинает надоедать. Краем уха слушая Мустанга, оглядываюсь по сторонам. Юрок куда-то улетел. Ищу глазами знакомую полёвку. Она уже выспалась и опять что-то грызёт, сидя на задних лапках, держа в передних это «что-то» и быстро-быстро двигая челюстями. Пробую двигать своими челюстями с такой же скоростью ― не получается. Усмехаюсь про себя эксцентричности собственного поведения по сравнению с вполне нормальным поведением полёвки.

Вдруг она резко шмыгает за кочку. С лёгким шорохом проскальзывает серая тень. На землю, где только что была полёвка, опускается ястребиная сова. Боюсь моргнуть. Сова, переступая вразвалку с ноги на ногу, обследует кочку, смешно вытягивает неожиданно длинную шею, заглядывая под куст. До чего же она красива! Ни разу не видел сов так близко. Сова недоуменно хлопает своими прелестными глазищами, вертит головой. Наши взгляды встречаются...

Какие-то доли секунды, но кажется, что очень долго мы смотрим друг на друга. Совиные глаза становятся ещё больше. Потом она сконфуженно моргает, двигает горизонтально головой, как индийская танцовщица, подпрыгивает и улетает на дальнюю ёлку, где, наверно, решает перевести дух после такого испуга.

Но не так-то просто ястребиной сове найти место, где можно спокойно перевести дух. У неё  подчеркнуто хищный облик: ярко-жёлтые глаза, поперечные полосы по груди и животу, даже хвост не по-совиному длинный. Да и полёт быстрый, вёрткий. Всем похожа сова на ястреба, за то и назвали её  ястребиной.

Около неё  тут же появляется юрок, выныривают из подлеска два дрозда-белобровика. И все кричат, налетают, а дрозды даже тюкают её  с разлёту по голове. Такого решительного напора сова не выдерживает и перелетает... опять ближе ко мне. Усаживается на сучок у ствола берёзы. Дрозды оставляют её  в покое, но юрок летит следом, да ещё слетаются другие мелкие птички. Среди них веснички Кока, Жужа и таловка Пак. Тут же включается в общий хай ещё одна таловка, без колец. Это, конечно, Мустанг.

Или сова не хочет терпеть нападок птичьей мелочи, или ей не нравится, что я двигаю биноклем, разглядывая у пеночек кольца, но она не желает больше находиться у моего наблюдательного пункта и улетает. Мустанг ― здесь! Я весь напрягся и готов действовать, но пока не решил, как именно.

За совой улетают все мелкие птички, остаются только две таловки. В следующий момент одна из них удирает от другой и попадает в сеть. Это происходит так быстро, что я не успеваю разглядеть, кто кого гнал. Впрочем, это и так ясно: Мустанг прогонял со своей территории Пака. Теперь Пак беспомощно висит в сети, а Мустанг продолжает угрожающе стрекотать на него с соседнего куста.

Вспоминаю, зачем я тут нахожусь, и использую испытанный много раз приём: подкравшись к Мустангу сзади, швыряю в него шапку. На этот раз приём не срабатывает. Видимо, у Мустанга очень крепкие нервы, он лишь перескакивает с ветки на ветку, пропуская мимо себя мой метательный снаряд, потом спускается пониже, чтобы рассмотреть, что это такое необычное летало, а теперь плавает в луже.

У меня возникает странное чувство, что это вовсе не маленькая пугливая птичка, а некто сильный, гордый и независимый, лишь на время перевоплотившийся в пеночку. А я, ничтожный человечишко, суечусь вокруг него со своими глупостями. Во взгляде Мустанга мне уже мерещится циничная ухмылка. Ах, так? Не на шутку озлобляюсь и снимаю телогрейку, чтобы применить снаряд большего калибра. Но Мустанг бросает на меня брезгливый взгляд и улетает петь на вершину ели.

Пак спокойно висит в сети. Он видел весь мой позор, но презрения не демонстрирует, просто висит и смотрит. Однако когда я к нему подхожу, он... высовывает язык!.. И тут же опять им запутывается. Достаю тоненький пинцетик и всё ещё дрожащими от негодования на Мустанга руками долго выпутываю Пака. Как будто в знак благодарности, он какает мне на грудь. Смахиваю капельку с одежды и констатирую ещё раз: пеночки ― прелестные создания. Кто кольцевал уток, наверняка надолго запомнил зловоние обильной струи, которой окатывает орнитолога пойманная утка при малейшем ослаблении бдительности. По сравнению с этой гадостью пеночкина капелька ― божья роса.