Буря предложила нам эксперимент. Надо было только взять на себя труд понаблюдать за его ходом, потому что всю активную и самую мрачную его часть уже совершила стихия.

Остаётся ли самец на своей территории в случае гибели гнезда, это мы уже знали ― остаётся. Подобные эксперименты природа ставит часто, ведь хищники нередко разоряют гнёзда. Хозяева гнезда в подобных случаях всегда ведут себя одинаково, пара строит новое гнездо, если даже разорённое осталось совсем не повреждённым.

У Пыжика и его жены это гнездо уже было вторым. Первое гнездо кто-то разорил, по нашему подозрению ― ласка. Самка за несколько дней построила новый шалашик, предоставив Сергею возможность ещё раз понаблюдать за процессом гнездостроения почти с самого начала.

На этот раз судьба обрушила на Пыжика новое испытание. Она отняла у него и гнездо, и самку. Трудно не проникнуться сочувствием к маленькой птичке. Но в трагедии Пыжика новая модификация эксперимента ― пара разрушена, гнездо погибло. Что будет делать самец?

Сергей уходит в обход по гнёздам. Помимо того, что он их, как обычно, контролирует, он ещё ловит и кольцует самок ― тех, что ещё остались без колец. Для этого он пользуется не сетями, а гораздо более  миниатюрными приспособлениями ― лучками. Ставит лучок на гнездо, настораживает и уходит. Потом приходит, дергает за верёвочку, маленькая сетка накрывает гнездо, а вместе с ним ― и самку. Осечек почти не бывает.

Я остаюсь наблюдать за Пыжиком. Вот уж, глядя на него, не скажешь, что перед тобой несчастный муж, несостоявшийся отец, жертва несправедливой судьбы. Бодренькая птичка скачет по веткам, шустро ловит козявок, а заодно ещё и поёт. Умудряется петь даже с гусеницей в клюве. А впрочем, что тут странного? Для нас ведь не составляет особого труда вести за обедом оживлённую застольную беседу. Правда, петь с куском в зубах не очень удобно.

Временами Пыжик взлетает на вершины деревьев, чтобы несколько минут попеть более  демонстративно, не отвлекаясь на охоту за насекомыми. Словом, весничка как весничка. Вон поёт Кока ― так же скачет, ловит насекомых, поёт.

А чего я, собственно, должен ждать от Пыжика? Что ему, в тупом оцепенении сидеть над трупом? Рыдать, биться в истерике, рвать на себе волосы, то есть ― перья? Разумеется, не это. Одно из двух: либо Пыжик уйдёт с участка, либо не уйдёт. Вот в основном и всё, что нужно выяснить. Тогда зачем, спрашивается, торчать у растрёпанного гнезда? Достаточно временами сюда приходить, слушать, поёт ли Пыжик, вот и всё.

И все же я не ухожу. Я испытываю необъяснимое желание увидеть, как он спустится вниз, к гнезду, и хоть как-нибудь проявит своё отношение к произошедшему. Насколько всё-таки прочно сидит в нас желание видеть в животных человекоподобное существо, похожее  если не по внешности, то хотя бы по поведению. А если не по поведению, то по внутреннему миру, который мы подсознательно пытаемся найти в «братьях наших меньших» даже вопреки здравому смыслу, логике, вопреки собственным знаниям, наконец.

Но ничто не меняется. Пыжик продолжает вести себя вполне по-птичьи, не проявляя никаких траурных эмоций. Я уверен, что Пыжик останется. Он будет петь, как поют другие, и как он пел до сих пор. Ведь у пеночек самцы не насиживают яиц, не кормят насиживающих самок. В этот период они заняты только песнопениями, при случае выгоняют посторонних самцов, заботятся только о собственном пропитании, да и сами втихомолку гуляют по соседским владениям. Короче говоря, ведут лёгкую, не обременённую семейными заботами жизнь, пока не появятся птенцы.

Подождав немного, я ухожу.

Похожий случай с пеночкой-весничкой уже был в нашей практике. Горностай поймал самку прямо на гнезде. Но тогда и кладка, и гнездо остались целыми и невредимыми, только на краю летка осталось пёрышко и кровинка. То пёрышко я, помню, взял, рассмотрел и бросил. Самца, хозяина гнезда, мы слышали тогда до конца июля, пока не уехали, закончив работы. Он оставался бобылём, потому что новая самка к нему не прилетела. Интересно, прилетит ли новая самка к Пыжику?

Несколько раз я навещаю его и убеждаюсь, что ничего нового не происходит. Поёт. Или гнездо с самкой просто перестали для него существовать, или он до сих пор не удосужился на него взглянуть и остаётся в счастливом неведении о постигшем его несчастье.

И всё-таки Пыжик улетел. Исчез насовсем.

В чём же дело? Самцы не покидают своих территорий, когда разорено гнездо, но остаётся в живых самка. Остался и тот самец, у которого погибла самка, но осталось невредимым гнездо. Видимо, самцы в период насиживания регулярно наведываются к гнезду. Отсутствие самки в невредимом гнезде не должно смущать самца: она ведь покидает его временами, чтобы покормиться. Гнездо, когда оно цело, или самка, когда гнездо разорено, видимо, и держат самца на его территории. Пыжик потерял и то, и другое.

Но всё это пока предположения. В нашем распоряжении всего два отдельных случая. А для утверждений нужны закономерности. Две птицы, как и два человека, по характеру и по поступкам могут быть совершенно разными.

Остаётся ждать и надеяться, что эта загадка когда-то разрешится. Нередко бывает, что в процессе исследования возникает загадок больше, чем ответов на поставленные вопросы. Это даже почти закономерность. А иначе было бы просто скучновато.

С ранней весны тундра напоминала о себе. То синьги летели на север, то доносился откуда-то из неба похожий на радиосигналы голос хрустана. Несколько раз, тоже из неба, долетали обрывки мелодичного токования золотистой ржанки. Лёгкие силуэты длиннохвостых поморников проплывали ― тоже в небе. И нам хотелось подняться поближе к этому небу. Иногда, когда мы в поисках гнёзд переходили реку и с лысых увалов противоположного берега смотрели на юго-восток, нас не могла не очаровывать величественная картина заснеженных хребтов Приполярного Урала. В бинокль мы разглядывали обширные снежники, скалы и каменистые россыпи, перемежающиеся шершавыми плешинами тундр. За многокилометровым слоем безупречно прозрачного воздуха хорошо просматривались отдельные деревья и даже камни и кусты.

До тундры было, судя по карте, километров восемь. Для дальней экскурсии у нас был вполне серьёзный повод. Нам надо было, пройдя по лесам самых разных типов, посмотреть, как населяют наши пеночки разные местообитания. На маршруте можно было встретить относительно редких птиц, которых не было в окрестностях участка и лагеря.

И по правде говоря, мы соскучились по открытым просторам тундры, хотелось укротить эту ностальгию. Да и вообще засиделись на месте, обострилась потребность в новых впечатлениях.

И вот мы, выбрав для самого трудного отрезка пути ― подъёма ― прохладное раннее  утро, вышли из лагеря, взяв с собой маленькие экскурсионные рюкзачки с суточным запасом провизии и котелком.

На пути то и дело попадались гнёзда, которые надо было зарегистрировать и провести их описание. Это были гнёзда дроздов, овсянок-крошек, юрков и, конечно, пеночек.

В полутора километрах от лагеря начинался густой и угрюмый ельник. В нём царили полумрак и тишина. Иногда встречались тёмнозобые дрозды ― и взрослые птицы, и уже вылетевшие из гнёзд птенцы. Несколько раз слышали пеночку-теньковку ― там, где лес немного редел и под его пологом пробивалась молодая поросль ёлок и кустарников. И опять теньковок мы встречали только вот в таком высокоствольном, хотя и не слишком густом лесу. На нашем участке они так и не появились. Интересно, почему это здешние теньковки такие дремучие, ведь в средних широтах они живут и в более  светлых лесах, а севернее, в тундре, они весьма обычны в совсем открытых местностях, и их устраивают даже ивняки, если они высотой хотя бы около метра. Есть повод ещё раз убедиться в известной истине: представители одного вида в разных местностях ― это не совсем одно и то же.

Следуя дальше глухим ельником, услыхали незнакомую песню. В ней было что-то от песни зарянки. Скорее  всего, это была синехвостка ― маленькая, похожая на зарянку большеглазая птичка с неестественно синими спиной и хвостом. Очень хотелось её  увидеть. Но когда мы, обходя певца с двух сторон, пытались к нему приблизиться, увидели только неясную тень, мелькнувшую в еловых ветвях. Так наше визуальное знакомство с синехвосткой и осталось несостоявшимся.