– Я еду домой, – прошептал я, едва шевельнув губами.

– Оставив красоток позади? – Когда дело доходило до женщин, в её голосе всегда появлялась нотка неодобрения. Она явно из ревнивиц.

– Я решил, что время пришло. Они уже становились назойливыми. – Я потёр голову, сомневаясь, все ли занозы вытащил Туттугу.

– Оно и к лучшему. В Красной Марке мы начнём расчищать тебе путь к успеху. – Её лицо осветила улыбка, небо за её спиной стало алым в предсмертных муках солнца.

– Ну… – Мои губы скривились, эхом повторяя её выражение. – Я не люблю убийства. Но если все мои кузены скопом свалятся с обрыва, я хуже спать не стану. – Я давно понял, что есть смысл ей подыгрывать. Но, хотя я бы порадовался любому несчастью, какое судьба сбросила бы на кузенов, особенно на трёх или четырёх из них – мне никогда не нравились смертельные игры с ножом и ядом, в которые играли при некоторых дворах. Моё же ви́дение славного пути к престолу включало в себя подхалимаж и фаворитизм, смазанные байками о героизме и рассказами о гениальности. Мне нужно было всего лишь стать любимчиком моей бабушки и нечестным путём пробраться на место наследника – а дальше останется лишь подождать, когда старуху своевременно хватит удар, и наступит моё царство удовольствия!

– Ялан, ты в курсе, что Снорри планирует тебя уничтожить? – Она коснулась моей руки. Прикосновение холодное, но в то же время возбуждающее, наполненное всеми восхитительными возможностями, которые скрывает ночь. – Ты же знаешь, Баракель инструктирует его. То же самое он говорил тебе, когда я была внутри Снорри.

– Я верю Снорри. – Если бы он хотел меня убить, то мог бы сделать это уже множество раз.

– И сколько ещё, принц Ялан? Сколько ещё ты будешь ему верить? – Её губы сомкнулись рядом с моими, последние лучи заката окружили её голову ореолом. – Не верь свету, принц Ялан. Звёзды красивы, зато пространство между ними бесконечно и черно́ от обещаний. – Я почти слышал, как за спиной её тень смешивается с моей, как шелестят одна об другую сухие паучьи лапы. – Если Снорри вернётся в Вермильон с твоим телом и правильной историей, то заслужит благодарность во многих кругах, по многим причинам.

– Доброй ночи, Аслауг. – Я сжал, что было возможно, и умудрился не содрогнуться. В последние мгновения перед темнотой она всегда была меньше всего похожа на человека, словно её сущность задерживалась на один удар сердца дольше маски.

– Наблюдай за ним! – И тени затянули её, став сплошным мраком, который вскоре превратится в ночь.

Я повернулся и последовал за местными в их "большой" зал. Мгновения с Аслауг всегда делали меня менее терпимым к потным крестьянам и к их грубым мелким жизням. А за Снорри, пожалуй, и впрямь стоило понаблюдать. В конце концов, он едва не бросил меня, когда мне больше всего нужна была помощь. Ещё день, и я познал бы все ужасы связывания рук, или ещё более жестоких форм правосудия викингов.

ЧЕТЫРЕ

Медовый зал разделяли три длинных стола, за которыми сидели мужчины и женщины, поднимавшие пенные рога и пивные кружки. Дети, которым было не больше восьми-девяти лет, бегали туда-сюда с кувшинами, наполняя их из четырёх огромных бочек и не давая пересыхать сосудам в руках пирующих. В камине рычал огромный костёр, перед которым на вертелах жарилась рыба. По краям комнаты лаяли гончие, иногда осмеливаясь промчаться под столами, если что-то упадёт. Понадобилось время, чтобы привыкнуть к жаре, рёву и вони этого места после морозного весеннего вечера. Я проложил курс в заднюю часть зала, стараясь держаться подальше от собак. Животные обычно хорошо оценивают характер: я им не нравлюсь. За исключением лошадей, которые по непонятным мне причинам меня любят. Возможно, эта связь происходит от нашего общего интереса: нам нравится убегать.

Снорри и Боррис сидели близко к огню, а по обе стороны от них располагались воины Олаафхейма. Похоже, большинство в этой компании принесли с собой на вечернюю пьянку топоры, так разложив их на столах, что даже поставить кружку было непростой задачей. Когда я подошёл, Снорри повернулся и прогремел, чтобы мне освободили место. Некоторые в ответ заворчали, но быстро успокоились, услышав слово "берсерк". Я втиснулся на узкую отполированную задницами скамью, пытаясь не показывать, как мне неприятно сидеть в такой тесноте, среди волосатых бандитов. Моя терпимость к такой фамильярности увеличилась за время, пока я был владельцем и управляющим "Трёх Топоров"… ну, на самом деле я платил Эйольф за работу в баре, а Хельге и Гудрун за обслуживание столов… но всё же мысленно я был там. В любом случае, хоть моя терпимость и увеличилась, но она по-прежнему оставалась недостаточно высокой. К тому же в Тронде качество бородатых варваров с топорами намного выше. Впрочем, столкнувшись с таким положением – не говоря уже о столе, заваленном топорами – я делал ровно то, что делал бы любой человек, желающий остаться с тем же числом рук и ног, с каким и вошёл. Ухмылялся, словно идиот, и терпел.

Я дотянулся до бутыли, наполненной до краёв, которую мне принёс светловолосый босой ребёнок, и решил напиться. Это помогло бы мне не влезать в неприятности, да и возможность провести всё путешествие до континента в состоянии опьянения казалась заманчивой. Лишь одна тревога останавливала мою руку. Хоть и больно было это признавать, но кровь моей бабушки действительно во мне проявлялась. Снорри и Туттугу уже упоминали нашим хозяевам о моей… нестабильности. Посреди севера, где нужно сражаться с троллями, быть берсерком – хорошее дело. Но любой здравомыслящий человек скажет, насколько это неудобно. Я всегда благоразумно опасался сражений. Поэтому меня не очень-то радовало открытие, что я превращаюсь в безумного маньяка, стоит толкнуть меня слишком сильно, и бросаюсь, сломя голову, в самую гущу сражения. Главное преимущество мудрого человека – знать идеальное время, когда пора удирать. А эта стратегия выживания несколько ослабляется склонностью пускать пену изо рта, отбрасывая всякий страх. Страх – ценное качество, это концентрированный здравый смысл в чистейшем виде. И нет ничего хорошего, когда его не хватает. К счастью, нужно довольно сильно толкать меня, чтобы выпустить наружу моего скрытого берсерка, и, насколько мне известно, такое случалось лишь дважды. Один раз на перевале Арал, и один раз в Чёрном форте. И прекрасно будет, если больше со мной такого не случится.

– … Скилфа… – говорил в рог с элем одноглазый человек напротив Снорри. Я уловил это слово, и этого было достаточно.

– Что? – Я залпом допил остатки эля и вытер пену с бороды – эту прекрасную светлую поросль я вырастил, чтобы соответствовать климату. – Снорри, я туда не вернусь, ни за что. – Я вспомнил ведьму в пещере, и её пластиковый легион повсюду вокруг. Она напугала меня до чёртиков. Меня до сих пор посещали кошмары.

– Расслабься. – Обаятельно улыбнулся мне Снорри. – Нам и не придётся.

Я и впрямь расслабился и осунулся, как только ушло не пойми откуда взявшееся напряжение.

– Слава Богу.

– Она всё ещё на зимних квартирах. В Берентоппене. Это гора огня и льда, не очень далеко от моря, и там будет наша последняя остановка перед тем, как мы покинем север. Потом останется всего несколько дней вдоль побережья, а там уже в Маладон, через открытое море.

– Чёрт, нет! – Меня пугала эта женщина, а не тоннели и статуи. Ладно, они тоже, но смысл был в том, что я никуда не пойду. – Мы направляемся на север. У Красной Королевы есть все нужные нам ответы.

Снорри покачал головой.

– Ял, у меня есть вопросы, которые не будут ждать. Вопросы, на которые нужно пролить немного северного света.

Я знал, о чём он хотел поговорить – об этой проклятой двери. Но если он принесёт ключ к Скилфе, она, возможно, его заберёт. Я ни на миг не сомневался, что она сможет. Но всё же, мне плевать, если она украдёт ключ. В любом случае, такая могущественная вещь будет в большей безопасности на хранении у старой ведьмы. Подальше оттуда, где я собирался находиться, и вне досягаемости Мёртвого Короля.