— Я тоже так думаю. Возьми ключ, ты можешь сделать им хороший подарок.

— Вот, — сказала она хозяйке, — возьмите этот ключ, он от нашей ложи в театре Сан-Моизе. Она стоит два цехина. Ступайте туда вместо нас и скажите вашей дочке, что она может отдать свой цветок за что-нибудь более дорогое.

— И чтоб вы могли развлечься и развлечь вашу дочь, — добавил я, — вот вам два цехина.

Хозяйка вышла и привела свою дочь, весьма аппетитную блондиночку, которая кланялась и хотела во что бы то ни стало поцеловать руку своим благодетелям.

— Она собиралась пойти со своим парнем. Но я не пущу их одних, очень уж он продувной малый. Я пойду с ними.

— Прекрасно, милочка, но когда будете возвращаться, велите гондоле, которая вас привезет, подождать. Мы на ней вернемся в Венецию.

— Как, вы хотите остаться до нашего возвращения? — Да, ведь мы сегодня поженились. — Сегодня! Ну, Господь вас благослови!

Подойдя к постели, чтобы прибрать ее, она увидела почетные знаки целомудрия моей супруги и, не сдержав радости, нежно поцеловала ее. Затем прочитала целую проповедь дочери, указав ей на то, что должно непременно, по ее мнению, сопровождать каждый брачный союз. Она сказала, что такие признаки добродетели редко можно встретить у нынешних невест. Потупив взор, девица отвечала, что уверена в том, что и она после своего брака предоставит такие же доказательства. «Еще бы! — подхватила мать. — Я ведь с тебя глаз не спускаю. Поди принеси воды, нашей славной новобрачной надо умыться».

Дочка принесла воду, и как только обе женщины удалились, мы снова оказались в постели, и четыре часа невероятных восторгов и исступлений пролетели в один миг. Наша последняя схватка могла бы быть самой продолжительной, если бы моей возлюбленной не пришла в голову очаровательная мысль занять мое место, и мы поменялись ролями. Утомленные наслаждением мы дремали, когда хозяйка пришла объявить нам, что гондола дожидается. Я быстро вскочил и открыл ей дверь, заранее предвкушая, как забавно будет нам слушать ее рассказ об Опере. Она, однако, предоставила эту честь дочери, а сама отправилась готовить нам кофе. Блондиночка стала помогать моей подружке одеваться, причем иногда бросала на меня взгляды, давшие мне понять, что она гораздо опытнее, чем это представляется ее матери.

Небо уже начинало розоветь, когда мы высадились у площади Санта-София, чтобы сбить с толку возможное любопытство гондольера. Мы расставались счастливые, довольные друг другом и в полном убеждении, что наше истинное венчание состоялось. Я отправился домой, обдумывая, что должен сказать мой оракул г-ну Брагадину, чтобы убедить его просить отца К. К. от моего имени руки его дочери. Я провел в постели время до полудня, а остаток дня посвятил игре. Играл я крайне неудачно, словно Фортуна хотела меня предупредить, что она не одобряет мою любовь.

Чувство радости, которое принесла мне любовь, сделало меня мало восприимчивым к денежным утратам, мой разум, занятый всецело размышлениями о моей возлюбленной, был наглухо закрыт для других забот. Все, что не было связано с ней, меня не интересовало.

Именно в таком состоянии застал меня ее брат. Он вошел ко мне с сияющим видом и объявил:

— Я знаю, что вы спали с сестрой и очень этому рад. Она ничего мне не сказала, но ее признанья мне и не требуется. Сегодня я приду с нею к вам.

— Вы очень меня обрадуете, я люблю страстно вашу сестру и буду просить ее руки у вашего батюшки. Думаю, что я нашел способ убедить его.

— Сомневаюсь в этом, но от души желаю вам успеха. А пока я вынужден просить вас о новой услуге. Я могу получить по заемному письму на шесть месяцев кольцо ценою в двести цехинов. Я уверен, что тут же смогу перепродать его за такую же сумму. Именно столько мне крайне необходимо иметь. Ювелир не уступит мне его без вашей подписи, он вас хорошо знает. Вы, мне известно, много проиграли вчера. Я могу вам ссудить сто цехинов, вы вернете мне их в обмен на письмо через шесть месяцев.

Как можно было отказать ему? Я видел ясно, что стану его жертвой. Но я любил его сестру!

После полудня П. К. привел ко мне свою сестру. Как обычно, мы отправились в Джудекку. Хозяйка, зная мою щедрость, подала нам дичь и рыбу, и ее дочь обслуживала наш стол. Она же, как только мы поднялись наверх, пришла помочь раздеться моей подруге.

На этот раз мы наслаждались друг другом более основательно: мы предавались страсти с большей изысканностью и, если можно так сказать, с большей обдуманностью. «Мой дорогой, — попросила она меня, — сделай все, что в твоих силах, чтобы я стала матерью. Уж тогда у моего отца не будет повода говорить, что я еще не созрела для брака».

Мне стоило немалых трудов объяснить ей, что выполнение ее желания, которое было и моим, зависит не только от нашей воли. Но рано или поздно это произойдет, если мы останемся такими же, какими были в этот момент.

Поработав как следует, чтобы выполнить этот великий замысел, мы заснули глубоким и счастливым сном. Проснувшись, я попросил принести свечи и кофе, и затем мы снова принялись за дело в надежде, что наше взаимное желание будет выполнено и мы достойно увенчаем наше общее счастье. В самый разгар наших сладчайших трудов мы увидели, что небо уже посветлело, и поспешили вернуться в Венецию, чтобы не привлекать при свете дня любопытные взоры.

Мы возобновили наши игры в пятницу. Но несмотря на радостное волнение, которое я испытываю и сейчас, вспоминая столь счастливые минуты, я избавлю моих читателей от описания наших дальнейших удовольствий: я буду повторяться, и это может наскучить. Скажу только, что, расставаясь, мы условились, что наша последняя встреча в саду состоится в понедельник. Только смерть могла помешать мне прийти на свиданье, ведь этот день мог оказаться последним днем наших взаимных радостей.

Итак, утром в понедельник, увидев П. К. и договорившись с ним о встрече в обычном месте и в обычный час, я не замедлил туда явиться. Первый час ожидания прошел, несмотря на нетерпение, быстро, но уже второй тянулся ужасно долго. Но я ждал и третий и четвертый, надеясь вот-вот увидеть долгожданную пару. Я думал о самых страшных вещах. Если К. К. не могла выйти из дому, то где же ее брат? Я не мог решиться пойти к их дому, так как боялся разминуться по пути. Наконец, когда колокола начали «Ангелус», из причалившей гондолы выскочила К. К., одна, в маске.

— Я была уверена, — сказала она, — что ты стоишь здесь, и сказала об этом матушке. И вот я пришла. Ты, должно быть, умираешь с голоду. Брата весь день не было дома. Поехали скорее в наш сад, я тоже страшно проголодалась, а потом любовь поможет нам забыть все волнения, выпавшие сегодня на нашу долю.

Она говорила без умолку, и я не мог вставить ни единого слова. Мы сели в гондолу и двинулись к нашему саду.

Шесть часов провели мы в нашем казино, шесть часов, отмеченных множеством любовных подвигов. На этот раз времени для сна не оставалось: кончалось время ношения масок *, и мы не знали, когда еще нам представится возможность подобной встречи. Мы условились, что в среду утром я нанесу визит к ее брату и она появится в его комнате как обычно…

Безумно влюбленный, я не мог больше откладывать дело, от которого, как я понимал, зависело мое счастье. Итак, после обеда, когда все наше маленькое общество было в сборе… я без всякого вступления объявил г-ну Брагадину и двум его друзьям, что я люблю мадемуазель К. К. и намерен похитить ее, если они не подыщут средство уговорить ее отца согласиться на законный брак своей дочери со мною. «Дело заключается в том, — сказал я Брагадину, — чтобы доставить мне состояние, которое обеспечит меня на всю жизнь, так как у этой юной особы десять тысяч дукатов приданого».

Их ответ был таков: если Паралис даст им все необходимые указания, они с радостью выполнят их. Мне ничего больше и не было нужно. Два часа я составлял свои пирамиды, и, наконец, оракул изрек, что г-н Брагадин лично должен просить руки дочери у ее отца от моего имени. Отец моей подруги был в своем имении, я сказал им, что извещу о дне его возвращения и что они должны быть все вместе, когда один из них отправится к отцу К. К.