Дубах вел энтокар в седьмом — скоростном — горизонте, выжимая из машины все, что она могла дать. Не то чтобы он так уж торопился или был завзятым гонщиком; пожалуй, нельзя было и сказать, что скорость доставляла ему удовольствие; не было это и привычкой — в обычном понимании слова; просто скорость казалась ему необходимой и естественной — как ровное дыхание, например. Как только комплекс Транспортного Совета оказался прямо под ним, Дубах улучил момент, когда между ним и посадочной площадкой в потоке энтокаров и вибропланов открылось «окно», и, не снижая скорости, бросил аппарат вниз, затормозив лишь перед самым соприкосновением с пластолитовым покрытием.

Едва он открыл дверцу, на него ударом обрушилась волна жаркого, влажного, не по-утреннему парного воздуха, от чего все тело сразу же покрылось липким потом: это февраль, самый тяжелый месяц в низких широтах Ксении. К нему трудно привыкнуть, даже прожив здесь больше сорока лет. Недаром на одном из древних языков Ксения значит «чужая»… Дубах провел по лицу тыльной стороной ладони и вышел из машины. Проходивший мимо Тероян из отдела индивидуального транспорта замедлил шаг.

— Доброе утро, Тудор! Мастерская, скажу я вам, была посадка. Виртуозная. В старину нечто подобное именовали «адмиральским подходом»…

— Спасибо, Весли. — Дубах улыбнулся. — А раз уж вы заговорили об этом, попробуйте прикинуть, как организовать систему «окон» над всеми посадочными площадками. Чтобы не приходилось выбирать момент, когда под тобой никого нет: утомительно это, да и не слишком надежно, всегда кто-то может неожиданно выскочить прямо на тебя.

Весли вздохнул: вечно Дубах сразу же переводит разговор на деловые темы…

— Хорошо, — сказал он. — Прикинем.

— И завтра скажите мне результат.

Тероян только молча кивнул.

В холле было прохладно и чуть горьковато пахло цветами вьющихся по стенам саксаукарий. Тероян свернул налево, к лифту, а Дубах подошел к шкафу продуктопровода, привычным движением набрал заказ, затем открыл дверцу и вынул высокий заиндевелый стакан. От первого же глотка заломило зубы. Тогда он повернулся и, продолжая понемножку отхлебывать сок, посмотрел на глобус.

Глобус был огромен, не меньше шести — семи метров в диаметре. Он свободно парил в воздухе посреди холла и медленно вращался, играя яркими красками. Последнее, впрочем, не совсем верно: сам глобус был блеклый, почти бесцветный, контурный; слабым коричневато-зеленоватым тоном были подняты оба ксенийских материка, да чуть голубели пространства океанов. И на этом бледном фоне чистыми, броскими красками были нанесены все линии транспортных трасс и основных потоков. Морские — редкие маршруты пассажирских лайнеров и прогулочных яхт и жирные синие линии сухогрузов и танкеров, ибо море все еще остается самым экономичным путем перевозки срочных крупнотоннажных грузов. Сухопутные — тонкие красные линии ТВП-трасс, двойные черные полосы трансконтинентальных экспрессов, пунктиры карвейров и штрихпунктиры метрополитенов.

В воздухе вокруг глобуса переплетались маршруты дирижаблей и стратопланов, крутые кривые суборбитальников и обрывающиеся в полутора метрах от поверхности гиперболы космических линий, стягивающиеся к двум космодромам планеты. В целом все это походило на муляж нервной или кровеносной системы некоего организма. Да оно и было в сущности организмом, сложным, непослушным порой, хотя и редко, очень редко, — организмом, мозг которого размещался здесь, в комплексе Транспортного Совета.

Конечно, системе этой было далеко до глобальности: наземные трассы покрывали только Эрийский материк, оставляя Пасифиду нетронутой — за исключением узкой прибрежной полосы на востоке. Морские линии тоже соединяли лишь порты Эрии, выбросив в океан всего два уса — к Архипелагу и к Восточному берегу Пасифиды. Естественно: ведь Ксения всего лишь второй век обживается Человечеством, и население ее составляет еще только полмиллиарда…

Дубах допил сок, бросил стакан в утилизатор и в последний раз взглянул на глобус. Пусть системе этой далеко до совершенства, но она живет, растет, развивается, — а в этом и его жизнь, жизнь координатора Транспортного Совета Тудора Дубаха. По дороге к себе он заглянул в диспетчерскую Звездного Флота, где Гаральд Свердлуф, навалившись грудью на стол, отмечал положение кораблей большого каботажа.

— Доброе утро, Гаральд!

— Доброе утро, координатор, — откликнулся тот.

Дубах заглянул в карту. Хорошо: все боты идут в графике. Впрочем, на каботажных маршрутах за последние десять лет сбой был лишь однажды…

— Что транссистемники, Гаральд?

Свердлуф поднял голову.

— Каргоботы с Пиэрии вытормозятся из аутспайса завтра к двадцати ноль—ноль по среднегалактическому. «Бора» прибыл на Лиду — АС-грамма принята сегодня в восемь семнадцать.

— А «Дайна»? — спросил Дубах.

— Там же, — тихо ответил Свердлуф и отвел глаза. Когда корабли опаздывали, он всегда почему-то чувствовал себя виноватым. — Все еще опаздывает… Маршевый греборатор — это серьезно, Тудор.

— Знаю. И об этом я буду говорить с заводом. Но выход из графика — это тоже серьезно. Уже двое суток, Гаральд. Двое суток! А на «Дайне» — сколько пассажиров на «Дайне»?

— Пятьсот.

— То-то и дело. Когда опаздывает каргобот, это плохо. Но когда опаздывает лайнер… Аварийник вышел?

— Вчера.

— Почему?

— Болл хотел справиться сам.

— С греборатором? — Дубах усмехнулся. — Однако… Когда рандеву?

— Аварийник идет на пределе, Тудор.

— Когда?

Свердлуф снова почувствовал себя виноватым.

— Завтра. К семнадцати по среднегалактическому.

Дубах кивнул.

— Хорошо, Гаральд. Если что-нибудь изменится, немедленно сообщите мне. И передайте по смене. Даже если ночью. Спокойной вахты!

«Болл, — подумал Дубах, выйдя из диспетчерской. — Болл… Болл хороший пилот. Но — авантюрист слегка. Рассчитывает справиться с греборатором своими силами?! Жаль».

Придя к себе, он прежде всего связался с отделом личного состава.

— Лурд? Доброе утро. Да, Дубах. Вот что, Лурд: свяжитесь с базой Пионеров и узнайте, есть ли у них вакантные места пилотов. Есть? Сами запрашивали у вас? Превосходно. Откомандируйте в их распоряжение первого пилота Болла с транссистемного лайнера «Дайна». Пионерам нужен прекрасный пилот, а не мальчик, не так ли? И Болл подойдет им. Больше, чем нам, да. Нет, иначе я не дам добро на выход «Дайны». Ну, вот и договорились. Спасибо.

Жаль. Впрочем, у Пионеров Боллу будет только лучше. И Пионеры не связаны никакими графиками. И не перевозят людей. А на линейных маршрутах нужны пилоты, при любых обстоятельствах приходящие вовремя.

Насколько все-таки проще с наземными коммуникациями: все автоматизировано до предела, человек выполняет только контрольные функции. Да и на воздушных тоже. Хуже всего приходится отделам Звездного Флота, морских перевозок и индивидуального транспорта — им пространство поддается труднее.

Пространство… Дубах не признавал его. Потому что пространство — лишь функция времени. Оно измеряется не километрами, не парсеками, а временем, потребным на его преодоление. И Дубах боролся с ним, стремясь уменьшить это время. Потому что время, затраченное на преодоление пространства, — потерянное. И пусть жизнь человека за последние несколько веков удлинилась без малого вдвое, но увеличились и расстояния…

Дубах взглянул на часы. Пора. Он включил селектор.

— Прошу дать сводку по отделам.

Сводка была хорошей. Вот только…