– А как вы узнали, что информацию продавал именно Грэнт?

– Это выяснил Морис Кемп-Лор, когда готовил одну из своих передач о том, как действуют букмекеры. Он узнал об этом случайно. И рассказал мне, страшно извиняясь. Заметив лишь, что лучше Грэнту знать поменьше. Но нельзя работать с жокеем и иметь от него секреты – это безнадежная затея.

– А как реагировал Грэнт, когда вы его рассчитали?

– Он страшно возмутился и все отрицал. Но что ему оставалось? Ни один жокей не признается, что продает информацию.

– В том-то и дело. Понимаете, мне не хотелось этому верить. Но Лаббок, букмекер, признал, что Грэнт давал ему информацию по телефону. И он платил ему за это с тех самых пор, как Грэнт начал служить у меня.

Звучало все это достаточно убедительно, но оставалось неуловимое ощущение, что где-то я что-то упустил. И я переменил тему.

– Ну а почему у Арта вечно были скандалы с Корином? Джеймс задумался.

– Точно не знаю. Вроде бы Арт не выполнял приказов Корина во время скачек – Он тщательно обогнал на повороте два еле тащившихся грузовика, – К чему вы клоните?

– Мне кажется, все происходит как-то уж очень одинаково. Слишком много жокеев пострадало из-за каких-то слухов. Вы же сами сказали, будто кто-то напустил порчу на всю нашу братию.

– Я не всерьез, – запротестовал он, – И разве слухи толкнули Арта на самоубийство? И разве из-за них Пип сломал ногу, а Грэнт продавал информацию? И разве Клуни опаздывал из-за слухов?

– Дэнни Хигс вовсе не так уж много играет на скачках. А Ингерсол скачет честно, Как и все остальные.

– Насчет Хигса наверняка вы знать не можете, – возразил он. – А что касается Ингерсола, то разрешите напомнить: на прошлой неделе ему пришлось предстать перед распорядителями – он придержал лошадь и занял только третье место. Лошадь принадлежит Баллертону, и он из-за этого страшно разозлился.

Я вздохнул. Версия Тик-Тока такова: Корин сказал, чтобы он не перегружал лошадь, которая еще не вполне выработана. И он решил, что не должен гнать слишком, достаточно прийти третьим. Лучше сберечь силы лошади и победить в следующий раз. Эти взгляды применяли на практике по меньшей мере половина жокеев и тренеров. Но владельцы лошадей и публика, те, что ставят на выигрыш, естественно, недовольны.

После расследования Корин, который всегда держит нос по ветру, тут же переменил позицию и начал обвинять Тик-Тока.

– Может быть, я и не прав, – начал я. – Но только...

– Только, что? – повторил он, потому что я замолчал.

– Только, если вам придется услышать какие-нибудь слухи насчет меня, вспомните, что я по этому поводу думаю, – закончил я легко. – И прежде чем поверить, постарайтесь убедиться, что они справедливы.

Некоторое время он правил молча, потом, недоверчиво качнув своей крупной головой, подытожил:

– Кому на руку губить жокеев? Нет, это чепуха. Бессмыслица.

И мы переменили тему.

***

Наступило Рождество. Несколько дней, пока не было скачек, я провел в Кенсингтоне. Родители встретили меня с неизменным дружеским равнодушием и предоставили собственным планам.

На Рождество их время расписано по минутам. Кроме того, каждое утро, с семи часов, мать проводила за роялем готовила новый концерт.

Джоан тоже была в эти дни страшно занята – Рождественская оратория исполнялась по несколько раз. Лишь одним холодным утром удалось вытащить ее погулять в парке. Но Иоганн Себастьян Бах оттеснил меня на второй план: всю дорогу она напевала мелодии из Оратории, пока я не усадил ее в такси и не устроил ей в "Савое" рождественский обед. Но, и войдя в "Савой", она с трудом удержалась от того, чтобы не запеть полным голосом – так ей понравилась акустика в вестибюле. Уж не нарочно ли старалась она вывести меня из равновесия и почему?

Лишь в тот момент, когда мы ели сладкий пирог, меня осенила запоздалая мысль, что Джоан несчастлива. В таком состоянии я ее раньше никогда не видел. Нам подали кофе, и я спросил как бы между прочим:

– Что случилось, Джоан?

Она взглянула на меня, потом обвела глазами зал и уставилась на свой кофе.

– Брайан хочет жениться на мне.

Вот так новость! Я обнаружил, что тоже смотрю в упор на свой кофе – черный и горький, что вполне соответствовало моменту.

– Прямо не знаю, что делать, – продолжала она, – Меня вполне устраивало все как было. А сейчас Брайан все твердит насчет "жизни во грехе" и "упорядочивания положения " Он без конца все ходит в церковь и никак не может примирить наши отношения со своими религиозными взглядами. Он считает, что надо купить дом, и видит во мне будущую домохозяйку, которая обязана убирать, штопать, готовить и все такое прочее. А меня даже мысль об этом приводит в ужас. Если я выйду за него, то буду глубоко несчастна, уверена в этом.., – ее голос замер.

– А если не выйдешь?

– Все равно буду несчастна, раз он не хочет, чтобы все было как до сих пор. И нам больше не бывает хорошо вместе, мы все время ссоримся. Он утверждает, что это детская безответственность – не хотеть выйти замуж в моем возрасте. А я говорю, что с радостью вышла бы за него, если мы будем жить, как жили, чтобы я могла свободно работать. Но он.., он хочет быть приличным, нормальным и.., скучным, – Последнее слово вырвалось в запальчивости – презрительно.

Тут она принялась решительно глотать свой кофе – прямо без сахара. Я смотрел на нервные движения ее длинных пальцев, слишком крепко сжимавших ложечку.

– Ты сильно его любишь? – спросил я с болью.

– Не знаю, – ответила она с несчастным видом, – Я теперь вообще не знаю, что такое любовь. Если это означает, что я должна потратить свою жизнь на обслуживание его персоны, то не люблю, Если же речь идет о том, чтобы быть счастливой в постели...

Она заметила, как меня передернуло, и поспешно поправилась:

– Прости меня, Роб. Я думала, что тебя это уже не...

– Неважно. Ничего с этим не поделаешь. Не обращай внимания.

– Что же мне делать, как ты думаешь?

– Совершенно ясно, – решительно сказал я, – что ты не должна выходить за него. Ничего хорошего не выйдет из этого, Остальное пусть решает сама. Я не смогу дать ей беспристрастный совет.