— Иван Сергеевич, — зачастил я, — а вдруг там Сысоев будет? Именно там, а не по линии Безрукова, а?
— Ну и что? В уголовном розыске люди опытные, не тебе чета. Возьмут твоего Сысоева, а ты его допросишь. Идет?
— Не очень, — не стал я кривить душой.
— Ладно, — неожиданно легко согласился Югов — Иди со Стрельцовым. Дело, в конце концов, общее: Москве легче станет, когда мы эту грязь выметем. Такую оперативность диктует, если хотите, приказ об осадном положении… Только, Вадим, одно условие: не лезь поперед батьки в пекло. Следи не только за живыми, но и за мертвыми. Бывают такие мертвецы, что и воскреснуть могут, если их на мушку не взять…
11. Конец банды
Дележ награбленного, как сообщил Стрельцову раненый налетчик, должен был состояться на квартире некой Женьки Красотки в одном из проездов Марьиной рощи. Время — самое разбойничье: с вечера до утра. Женьке доверяли свято, потому что на допросах, которые до войны проводили сотрудники угрозыска, она никого не выдавала. Это Стрельцов подтвердил. «Чистая выходила, удавалось», — сказал.
Квартира глядела во двор двумя слепыми окнами. Стекла в них были так грязны, что гляди не гляди, все равно ничего не увидать. Наша операция намечалась часа на два ночи, когда дым, как говорится, пойдет коромыслом и бандиты будут в большом подпитии. Оперативный план Стрельцова все это и предусматривал. Проникать во двор мы обязаны, естественно, незаметно, открывать огонь при малейшем сопротивлении. Главаря банды, если он уцелеет, лучше обезоружить и доставить живым на Петровку.
Вот так все и началось.
Мы вошли незаметно во двор паршивенького дома, бесшумно сняли двух выделенных бандой охранников.
— Кляп в рот и наручники, — шепотком сказал Стрельцов, и мы вынесли обоих к ожидающим трем «эмкам» и старенькому «линкольну» и снова вернулись на место. Двое стали у затемненного окошка, а остальные со Стрельцовым беззвучно открыли дверь в тамбур дворницкой. «Тишина, тишина, и только тишина — вот что требуется при неожиданном налете. Чем внезапнее удар, тем выгоднее», — говорил нам Стрельцов. В полуоткрытую дверь все было слышно. Налетчик Стрельцова не обманул: бандиты праздновали удачу. Удачу ли?.. Мужские голоса:
— Давайте о жизни. При таких деньгах кто как будет?
— Сменяю фамилию. Михельса пришью, если рыпаться будет. У него сотенная за работу, а у меня сотни тысяч в кармане. Нужен он мне теперь, как гвоздь в пироге.
— Не дело говоришь, Смирный. За свою жизнь он и тебя продаст.
— Кто кого продаст, никому не ведомо.
Другой голос чуть-чуть с хрипотцой:
— Струсил, корешок? Я тебя понимаю. Михельсу еще в ножки поклонишься. Ведь твои сотни тысяч надо на марки по курсу переводить. А у них свой курс и своя цена марки. И много ли от твоих тысяч останется?
— С Михельсом посоветуюсь, он и цену назначит. Поймет, что купить нас теперь — не деньги требуются. Натура у него широкая, не скупился. Мне, например, за одного парня, которого надо было по горлу стукнуть, две сотенных отвалил. А теперь мы сами с усами. Без нас он нуль без палочки.
— А кто нам это яблочко подсказал? Нам — сумма, а себе ни рубля… Нет, друг Смирный. Мы и сейчас ему кланяться будем. Немцы придут вот-вот, и он в мундире штурмбанфюрера окажется. И поклонимся, если гестапо о нашем налете не задумается.
— Рубли не марки. Зачем им?
— Может, и незачем. А нам и рублик пригодится. Кстати, а где он? Ночь кончается, а денежки делить надо.
— Здесь ваши деньги, у Женьки в одеяле зашиты.
Тут по знаку Стрельцова мы и распахиваем дверь, не входим — влетаем в комнату. С другой стороны окно выбито, и оба оперативника держат свои автоматы наизготовку.
— Сдавайся. Дом окружен. Руки за шею, — командует Стрельцов.
Подымаются. Среди них — Смирный.
— Глотов, отведешь их к машинам. Раненых заберите. Кондратьев, прощупай одеяло.
Я отвожу троих через двор к автомашинам. Смирный, не отводя рук от шеи, бросает мне сквозь зубы:
— Михельса вам все равно не найти.
Значит, Сысоев стал Михельсом и фактически хозяином банды. А Смирный, похоже, адъютант у патрона. На Петровке он молчать не станет: жить всем хочется…
Из дворницкой выводят еще четверых, среди них — две женщины.
— Нашли деньги? — спрашиваю у Стрельцова.
— Нашли, конечно. Смирного я допрошу и отправлю Югову. Он — поддужный Михельса, а тот не дурак, в грабеже не участвовал…
На Петровке в угрозыске Стрельцов первым допросил Смирного.
— Ну, кто есть кто? — начал допрос Стрельцов.
— Интеллигентно разговариваешь, — усмехнулся Смирный. — Только тебе это не поможет. Не расколюсь.
— Жить захочешь — расколешься. Если будешь говорить, учтем. А о делах твоих нам и без тебя все известно. Известен и соучастник ваш, на пирушке не присутствовавший. Лучше скажи, сколько в банде твоей осталось?
— Двое, кроме меня: Погорелов и Хлумов, по-нашему — Пегас и Тетеря. Только скажу я тебе, никакого участия в ограблении машины с деньгами не принимал. Зря вы к нам с гранатой сунулись.
— А чьи деньги мы в одеяле нашли?
— Это вы у Женьки спросите.
— Думаешь, не скажет Женька? Скажет, ей жить хочется. Мы с Глотовым ваш разговор слышали, как деньги делить и как вы с Михельсом работали — все слышали.
— Подслушанный разговор не в счет.
— Улики найдутся, а дело, откровенно говоря, высшей мерой пахнет. В органы безопасности я твое дело передам, гражданин Смирный. Вот так. — Стрельцов позвал конвойных. — Уведите.
А я поехал докладывать Югову.
12. Как Сысоев стал Михельсом
Югов выслушал мой рассказ, по обыкновению, молча, не перебивая, позволяя мне делать любые отступления и гипотезы, и я чувствовал, что Длинная речь моя вызывает у него полное сочувствие и одобрение. То, что Сысоев стал Михельсом, его нисколько не удивило, он только удовлетворенно кивнул в ответ. Он, должно быть, так и думал, что это случится. Только дослушав рассказ, позвонил Стрельцову.
— Стрельцов? Югов говорит. Глотов мне все доложил об операции в Марьиной роще. Ты дело Смирного мне не передавай: он у тебя глубже завяз. А о связи с Михельсом я допрошу его у тебя. Остальных допросишь сам: делали они что-нибудь по заданию Михельса или нет. И новая рация опять в эфире появилась, значит, еще забросили кого-то, а может быть, ее в специальной посылке Михельсу передали. Нет, запеленговать не успели, слишком короткая передача была. И шифр новый, пока разбираем. А дело ты провел славно. Одним, как говорится, ударом всю банду ликвидировал… Значит, договорились? С Глотовым приеду. Как-никак Смирный его первый знакомец и ниточка к Михельсу.
— Спасибо, Иван Сергеевич, — сказал я. — Сам хотел вас просить об этом.
— Только без фокусов. Никакого отмщения. Ну, ударил он тебя по шее. Прошло? Прошло. Главное — связь с Михельсом Жалеть он его не будет. Наверняка продаст. Самое важное он сам тебе сказал, что не возьмем мы Михельса. Значит, тот, гад, опять крышу переменил. Может быть, Паша Безруков что-то узнает. В своей шайке он прижился. Теперь он — Дементьев Пал Фомич. Пока ни одной ниточки к Михельсу…
На другой день утром мы с Юговым поехали в уголовный розыск к Стрельцову. В его кабинет доставили Смирного из КПЗ.
— Вопросы вам будут задавать представители органов безопасности. Отвечайте, Смирный. Это допрос.
Смирный усмехнулся не без злорадства:
— Я не антисоветчик, а сын трудового народа.
— Ваши имя и фамилия? — сухо спросил Югов.
— К чему лишний раз языком молоть. В деле они есть.
— Профессия? — спросил Югов.
Смирный охотно ответил.
— Образование почти высшее, учился в юридическом, а профессия — вор в законе.
— Почему же так изменился ваш жизненный путь?
— Потому что профессия юриста скучна и пахнет канцелярщиной, а вор в законе — романтично и выгодно.