Второй камень был немного лучше, размером походил на первый, имел острые края, но был слишком неудобен в обхвате. Он отложил в сторону и его, продолжив вгрызаться в толщу земли.

В футе от поверхности Келемвор наконец наткнулся на то, что искал. Это был темно-серый камень, грязный и ничем особенно не примечательный, но для воина он казался прекраснее, чем любой из бриллиантов. Он удобно ложился в руку и на одном конце у него имелся небольшой острый выступ.

Келемвор занес камень и со всей силы опустил его на лед рядом со своим бедром. Вверх брызнул небольшой фонтан черных осколков. Он нанес еще с дюжину ударов, пытаясь сделать во льду трещину, но каждый раз его встречал лишь фонтан из тех же крошечных осколков льда.

На вершине склона раздалось хлопанье крыльев. Ворон присел под дерево, подгибая левую лапу над землей.

Посмотрев на него, Келемвор произнес, — «Мне жаль, что так вышло с твоей лапой».

Ворон склонил голову и, не имея возможности долго стоять на одной лапе, опустился на землю, словно присел в гнездо.

Воин улыбнулся и поднял камень. «Похоже, что ужин откладывается», — добавил Келемвор.

Ворон дважды качнул головой. Если бы разум Келемвора был более затуманен, то он мог бы принять эти кивки за согласие, словно ворон хотел сказать, — «Откладывается, но не отменяется».

Воин решил на время позабыть о вороне и начал прорубать лед у талии, там где он был чуть тоньше. К его вящей радости большой кусок льда не выдержал и откололся. Продолжая двигаться в этом же направлении, Келемвору удалось сделать трещину, которая бежала в сторону его правого бедра.

Он трудился двадцать минут, останавливаясь лишь затем, чтобы подбросить еще немного дерева в костер. К этому времени ему далось увеличить трещину, так что она дошла до середины его бедра. Затем, когда солнце скрылось за ближайшими холмами и небо окрасилось в розовые тона, его костер прожег дыру во льду и упал в воду, оставив после себя лишь шипящую и дымящуюся лунку в двух футах слева от него.

«Нет!» — вскрикнул Келемвор.

Но ответом ему было лишь стон ледяного ветра.

Тотчас воин ощутил, что начинает замерзать. Надеясь, что трещина была достаточно большой, чтобы он смог освободиться, он попытался вырваться из оков льда. Но его бедра даже не пошевелились.

Келемвор протянул руку за травой, чтобы развести новый костер, но оказалось, что он использовал ее уже почти всю. Что было еще хуже, в пределах досягаемости валялось всего несколько веток. Даже если ему и удастся разжечь новый костер, он не сможет поддерживать его всю ночь.

Боднув лед головой, он громко выругался. Его пальцы и руки вновь начали неметь, и он понял, что вскоре превратится в ледяную ледышку. Наконец Келемвор сдался и подумал о том, о чем запрещал себе думать в последние несколько часов, о том, что он был не прав, когда настоял на спасении каравана. Из-за его упрямства погиб Адон, а возможно и Миднайт.

«Друзья!» — закричал он. «Простите меня! Миднайт, прошу тебя! О, Миднайт!» Он выкрикивал ее имя вновь и вновь, до тех пор пока стало невыносимо слышать, как холмы, словно отвечая ему, повторяют ее имя.

Когда он замолчал, ворон подскакал поближе, позаботившись о том, чтобы оказаться вне досягаемости руки воина. Он три раза каркнул, словно предлагая Келемвору сдаться и умереть.

Назойливость птицы лишь разъярила воина. «Не выйдет, птенчик!» — рявкнул он. Он схватил голыш, который он откопал первым и бросил его в ворона. Хотя до него было довольно далеко, ворон понял намек и улетел в сгущающиеся сумерки. После исчезновения птицы, Келемвор поднял свой большой камень и зло обрушил его на лед по левую сторону от себя. Пусть он умрет, но он не сдастся до самого последнего мгновения.

Келемвор был так зол, что не заметил, как от его ударов по поверхности льда побежали крошечные прожилки. Пять минут спустя в черном льде образовалась крупная трещина, пролегшая от его плеч до лунки, образовавшейся после костра. Еще десять минут ушло на то, что проделать путь к его левому бедру.

Затем, уже когда на смену красным оттенкам заката пришли фиолетовые тона ночи, кусок льда, удерживающий талию Келемвора наконец откололся. Воин, больше не чувствуя сдерживающей силы льда, нырнул вперед. Не тратя время на излишнюю радость, он выбрался на берег и начал собирать траву и дерево.

Разведя костер, Келемвор стянул свои замерзшие штаны и сапоги, собираясь обследовать свои ноги и ступни. Ноги покрылись пятнами и побледнели, но он решил, что через некоторое время, при соответствующем режиме они восстановятся. Однако ступни были в гораздо худшем положении. Они побелели, онемели и были холодными на ощупь.

Келемвору довелось участвовать во множестве зимних компаний, так что ему не понадобилось много времени, чтобы распознать признаки тяжелого обморожения.

Миднайт очнулась от глубоко сна, все ее тело нестерпимо болело и ныло. Ей снился сон о сухой кровати в теплой таверне, поэтому очнувшись, чародейка не сразу поняла, где находится. Вокруг царил непроницаемый мрак, так что она не могла различить даже кончика собственного носа. Она чувствовала, что лежит лицом вниз на холодном песке, наполовину погруженная в воду. Позади нее в небольшой водоемчик вливался водопад.

Мерное гудение водопада тотчас напомнило Миднайт о ее странствовании по подводному ручью и неприятном скольжении через водоворот, после чего чародейка оказалась в темном пруду, раскинувшемся за ее спиной. После этого ее начало относить в сторону, пока не достигла до берега, на котором она сейчас и лежала.

Миднайт не могла об этом знать, но с того момента прошло уже около десяти часов. Едва опасность миновала, ее уставшее от исказившейся магии и непрерывной борьбы с потоком тело погрузилось в глубокий, спокойный сон. Чародейка чувствовала прилив сил, но эмоционально она была все еще слишком слаба. Адон был мертв и осознание этого наложило свой отпечаток на ее радость из-за собственного спасения.

Миднайт страстно хотелось обвинить кого-нибудь в смерти Адона и Келемвор казался для этого самой лучшей кандидатурой. Если бы не его упрямство, то зомби не смогли бы загнать их в ловушку и тогда Сайрик не застал бы их врасплох.

Но подобные рассуждения были бессмысленны и как это не было горько, Миднайт понимала это. Нельзя было предугадать, что Сайрик сможет так быстро восстановиться, и чародейку до сих пор мучил вопрос, каким образом ему это удалось. Но несмотря на это, было очевидно, что вор не перестанет преследовать их и нападет в самый неудобный для них момент. Миднайт была слепа к подобной возможности, как и Келемвор, и было бы несправедливо обвинять воина в его недальновидности в то время, когда она и сама не смогла различить очевидные вещи.

Если кто и виноват в смерти Адона, то это должна быть она, Миднайт. Она не позволила своим друзьям убедить ее, что Сайрика нужно убить, когда у них был такой шанс. Чародейка видела насколько ожесточился вор и должна была понять, что его сила воли и непреклонная безжалостность придадут ему сил, чтобы преследовать их.

Но больше она не повторит подобной ошибки. Она не могла вернуть Адона, но если ей удастся выбраться из этой пещеры и она вновь повстречает Сайрика на своем пути, то смерть жреца будет отомщена.

Мысли о том, как выбраться из пещеры, пробудили в сознании Миднайт образ Келемвора, который, как она считала, тоже находился где-то здесь. Последний раз она его слышала, когда он упал в поток из люка в подвале башни. Ей казалось вполне логичным предположить, что он проскользнул через водоворот после нее. Он вполне сейчас мог сидеть где-нибудь в тридцати футах от нее, размышляя о положении в которое они попали.

«Келемвор!» — крикнула Миднайт, поднимаясь на ноги.

Ее голос, едва слышимый в непрестанном реве водопада, эхом отразился от невидимых стен пещеры.

«Келемвор, где ты?»

Вновь ответом было лишь ее собственное эхо.