– Да тише вы! – шипел он на нее и оглядывался. А потом, вздыхая, сокрушенно качал головой. – Не наши у вас взгляды, тетя.
– Да уж не ваши! – соглашалась она охотно. Почему допускал он в собственном доме подобные разговоры? Почему иногда начинал даже оправдываться?
– Вы же знаете, тетя, что я туда попал случайно, – говорил он, но тетка не верила.
– Случайно туда знаешь как попадают: вот так! – и тетка красноречиво делала «руки назад».
37
Сзади хрустнула ветка. Лейтенант вздрогнул и оглянулся. Ему показалось, что чья-то тень мелькнула и пропала за углом дома, мимо которого он прошел.
Филиппов двинулся дальше. На ходу расстегнул кобуру. Вынул и переложил в карман револьвер. Впереди чернел крупный предмет. Приблизившись, лейтенант определил, что это какой-то сельскохозяйственный механизм – не то сеялка, не то веялка – он в этих вещах не разбирался. Во всяком случае, размеры предмета позволяли укрыться за ним. Что лейтенант и сделал. Выглянув через несколько секунд, он увидел: из-за угла дома на тропинку нерешительно вышла темная фигура. Теперь сомнений не было: фигура следила за лейтенантом. Потеряв его, она стала растерянно озираться, а потом, все убыстряя шаги, направилась по тропинке к предмету. Лейтенант вынул из кармана револьвер и тихо щелкнул предохранителем. Сквозь стук собственного сердца услышал он осторожные шаги и прерывистое дыхание.
– Стой! Стрелять буду! – Лейтенант выскочил из-за предмета и приставил револьвер к носу фигуры.
– Ой! – вскрикнула фигура женским голосом и уронила на землю какой-то сверток.
– А, это ты, – сказал он, опуская револьвер. – Чуть было тебя не застрелил. Что нужно?
– Так ведь я насчет Ваньки, – сказала Нюра, поднимая сверток. – Ты говоришь, я ему посторонняя, а я не посторонняя, меня с работы за него прогнали, – сказала она не без гордости.
– С работы не прогоняют, а увольняют, – поправил лейтенант. – А за что?
– Так за то же, что жила с ним, с Иваном, – объяснила Нюра и, не удержавшись, похвастала – По любви, говорят, жила.
Лейтенант стоял, смотрел на Нюру ничего не мог понять.
– Что ты городишь? – сказал он. – Кто тебя уволил?
– Любовь Михална, завпочтой.
– И за что?
– За Ваньку. За связь с врагом народа.
– С врагом народа? – удивился Филиппов. – А кто же ей сказал, что Чонкин враг народа? Он просто дезертир.
– Видать, не просто, – возразила Нюра.
– Странно, – сказал Филиппов. – Очень странно. Ты вот что. Завтра к десяти часам приходи, и мы во всем разберемся.
– Завтра? – обрадовалась Нюра. Это был уже совсем не тот разговор. – И передачу можно взять?
– Возьми.
38
Оставив ошеломленную Нюру, он пошел дальше и стал думать над тем, что же все-таки происходит. Кто разрешал заведующей почтой объявлять врагом народа обыкновенного дезертира? А может быть, она знает что-то такое, чего он не знает?
Дома взволнованная тетя Поля сказала лейтенанту, что его ищут. Прибегал посыльный, передал, что приехал полковник Лужин с каким-то майором, они ждут Филиппова у него в кабинете.
Лужина он застал за своим столом. При свете настольной лампы голова Романа Гавриловича выглядела более уродливой, чем обычно.
Незнакомый майор, сцепив на колене руки, сидел у стены. Оба внимательно смотрели на вошедшего. Потом Лужин встал и медленными шагами приблизился.
– Ну, здравствуй, Курт, – сказал он и, подпрыгнув, залепил Филиппову такую оплеуху, от которой тот рухнул на пол.
Уже к вечеру следующего дня бывший лейтенант Филиппов, похудевший и обросший бородой (известно, что у покойников и арестантов борода растет очень быстро), давал нужные показания…
39
ИЗ ПОКАЗАНИЙ БЫВШЕГО ЛЕЙТЕНАНТА ФИЛИППОВА
…полностью раскаявшись в совершенных мною преступлениях и желая помочь следствию, чистосердечно признаю, что, будучи штатным агентом германской военной разведки под кличкой «Курт», я систематически собирал и передавал адмиралу Канарису лично или через руководителя отдела «Абвер-1» полковника Пиккенброка сведения военного, политического и экономического характера, составляющие военную и государственную тайну СССР.
Действуя в интересах государства, находящегося с Союзом ГССР в состоянии войны, всячески стремился к дезорганизации производства, подрыву экономики путем саботажа и иных предательских действий, способствовал распространению панических слухов, искал и поощрял к активной деятельности скрытых врагов советской власти из числа бывших кулаков, подкулачников и замаскировавшихся сторонников так называемой троцкистско-зиновьевской оппозиции, в числе которых оказались и лица, занимавшие ключевые посты в районном руководстве.
Осуществлял прямую связь между германским верховным командованием и ставленником белоэмигрантских кругов так называемым князем Чонкиным-Голицыным, который параллельно со мной вел подрывную работу в деревне Красное.
Узнав, что Чонкину-Голицыну грозит арест, а затем неизбежное разоблачение, я, возглавив группу захвата, обставил дело так, что не мы взяли Чонкина-Голицына, а он нас, при этом ордер с санкцией прокурора был умышленно поврежден.
После того как в поставленную ловушку был захвачен капитан Миляга, деятельность органов на территории Долговского района фактически была полностью парализована, что в свою очередь вызвало активизацию сил, направленных против советского строя. Все это привело к тому, что командование Красной Армии было вынуждено, ослабив линию фронта, бросить часть своих сил на подавление так называемой банды Чонкина-Голицына. После разгрома я, предъявив поврежденный, а потому недействительный ордер, изъял преступника у военных властей и впоследствии, временно захватив пост начальника райотдела НКВД, намеренно завел следствие в тупик, чтобы спасти от заслуженного наказания князя Чонкина-Голицына, поскольку германское верховное командование в будущем рассчитывало использовать его в качестве вдохновителя и организатора выступлений против советской власти.
Настоящие показания даны мною добровольно и записаны с моих слов правильно.