Молодая женщина нашарила туфли.

— Прости, я ждала тебя и случайно уснула.

— Не извиняйся. — Голос его звучал слегка натянуто. — Я даже отчасти рад, что меня задержали.

— Почему?

Он шагнул ближе, не сводя с нее пристального взора. Сейчас, растрепанная, заспанная, она, должно быть, выглядела так, как если бы только что встала с кровати. А он, судя по выражению глаз, именно в кровать и желал бы ее заманить.

— Как это почему? Приди я раньше, пропустил бы такое великолепное зрелище. И до сих пор томился бы в неведении, есть ли на тебе трусики. Хотя, честное слово, лучше бы я увидел, что их нет.

Вот сейчас он был хоть сколько-то похож на того, каким ему полагается быть. Чувствуя себя чуть увереннее, Джемайма поднялась и подошла к нему.

— Все в твоих руках. Ну же, так и будешь стоять столбом или наконец поцелуешь меня?

Не дожидаясь ответа, она сама запустила руку ему в волосы и, привстав на цыпочки, жарко поцеловала в губы. На миг Джемайму поразило выражение полнейшего недоумения, возникшее на его лице, но он тут же опомнился и стиснул ее в объятиях, возвращая подаренный поцелуй. Через секунду руки его бесцеремонно легли на ягодицы молодой женщины.

Она блаженно закрыла глаза, ожидая, что вот-вот вновь накатит привычное волшебство — все тело нальется истомой, ноги ослабеют, а кровь быстрее заструится по венам, подгоняемая невыносимым желанием…

И ничего. Никакого волшебства!

Нет, разумеется, целовался Гарсия изумительно — второго такого мастера еще поискать! Но почему-то сегодня его поцелуи не будили в ней ни малейшего отклика, оставляли, не сказать, чтобы равнодушной, но какой-то холодноватой…

Все ясно. Ведь здесь же его рабочее место — само воплощение той безликой, выхолощенной сути, что так не понравилась Джемайме при первом знакомстве с боссом. О буйном, необузданном язычнике этих выходных можно забыть раз и навсегда.

Бедняжка едва не разрыдалась. Ведь ей-то, ей нужен был именно тот самый язычник, а не «Лучший финансовый директор года». Но целовал ее сейчас именно директор.

Вот он положил левую ладонь ей на плечо — и Джемайма скосила взгляд, проверяя, на месте ли та самая золотая цепочка, которую она надела ему на руку. Ее там не было. Молодую женщину пронзило острое разочарование. Ведь он обещал, обещал, что не снимет цепочки, пока они не встретятся вновь! Хотя, конечно, глупо ожидать, что такой большой босс станет компрометировать себя на работе цепочкой на запястье — слишком уж это неформально, не вяжется со строгим костюмом и галстуком.

Но — странное дело — Джемайма отчетливо помнила, что, когда он снял свой браслет, чтобы надеть ей, на его запястье осталась полоска незагорелой кожи. Так получается, если долгое время носить браслет, не снимая. Сейчас же этой полоски не было и в помине…

Тем временем Гарсия покрывал горячими, какими-то даже преувеличенно страстными поцелуями ее шею. Но вскоре, похоже, ощутил, что с возлюбленной творится что-то неладное. Не выпуская ее из объятий, он поднял голову и заглянул ей в глаза.

— Джемайма?

Молодая женщина замотала головой, наполовину рассчитывая, что это сон и она вот-вот проснется. Ничего подобного.

— Что, черт возьми, происходит? — почти истерически вскричала она.

— Именно это я и сам хотел бы узнать.

Но это сказал не Гарсия. Точнее, Гарсия, но не тот, что сжимал Джемайму в объятиях. Голос раздавался от дверей.

Молодая женщина повернулась. И снова накатило ощущение, что она спит и видит дурной сон.

В дверях стоял второй Гарсия. На запястье его поблескивала золотая цепочка.

Энрике чувствовал себя так, точно получил удар в солнечное сплетение. Как ни рисовал он себе первую встречу с Джулией после почти недельной разлуки, но уж меньше всего ожидал застичь ее целующейся с его собственным братом. При виде Гарсил, бесцеремонно лапающего его возлюбленную, в голове Энрике помутилось от ярости.

К чести Джулии, надо сказать, что вид у нее был ошарашенный. При появлении Энрике на ее лице отразилось полнейшее изумление, если не ужас. Глаза расширились, рот открылся.

— Гарсия? — ахнула она, глядя на вошедшего.

— Да? — отозвался один из близнецов, переводя взгляд то на Энрике, то на нее.

Энрике заметил на лице брата тень раздражения, вызванного неожиданной помехой. И понял, что со времени детства не был столь близок к тому, чтобы заехать ему по физиономии.

— Гарсия? — повторила молодая женщина, на этот раз глядя на подлинного Гарсию.

— Да, — произнес Энрике, входя в комнату, где застыла застигнутая врасплох парочка. — Вот он — Гарсия.

— Он — Гарсия?

— Кажется, здесь очень сильное эхо, — скривил губы тот.

Молодая женщина, не обращая на него внимания, повернулась к Энрике.

— Так ты…

— Энрике.

— Это твое настоящее имя? — потрясение переспросила она.

— Ну да. А что тут такого? Энрике. Энрике Валдес.

С прелестных розовых губ сорвалась пара-другая выражений, этим нежным устам отнюдь не подходящих. Гарсия иронически приподнял брови. Зато Энрике сам не мог бы лучше подвести итог столь неожиданному повороту событий.

Радовало хотя бы одно: судя по всему, как раз в тот момент, как он входил в комнату, Джулия почувствовала в поцелуе Гарсии что-то не то. А значит, все это произошло по недоразумению, а вовсе не в результате ее коварного плана прибрать к рукам обоих братьев. Это было бы уже слишком.

— Может, кто-нибудь наконец возьмет на себя труд объяснить мне, что тут происходит? — В голосе Гарсии начало прорезываться раздражение.

Но это раздражение не шло ни в какое сравнение со злостью Энрике. При одной мысли о том, чем все это могло бы закончиться, не войди он столь своевременно, его пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

— Сам собирался у тебя спросить, — ядовито отозвался Энрике. — С какой стати ты обнимаешь Джулию? Она — моя девушка!

— Твоя? — резко спросила Джулия.

Энрике и сам понимал, что со своими собственническими замашками, должно быть, выглядит пещерным человеком. Но ничего не мог с собой поделать.

— Да, моя!

— Да кто такая Джулия? — спросил Гарсия.

Глаза молодой женщины распахнулись еще шире.

— Ты что, в самом деле думал, будто меня зовут Джулией?

— А что еще я мог думать?

— Кто-нибудь скажет мне, кто такая Джулия? — потребовал ответа Гарсия, начиная терять терпение.

— Да я же, — не слишком внятно объяснила Джемайма. — По крайней мере, он считает, что меня зовут Джулией. — Она слабым жестом поднесла руки к вискам и, доковыляв до кресла, рухнула в него. — Но я ведь думала, он знает, что я не Джулия.

— Откуда я мог это знать, если ты сама мне так назвалась? — спросил ничего не понимающий Энрике.

— Джемайма, зачем ты назвалась Джулией? — вторил ему брат, не менее озадаченный происходящим.

— Так ее зовут Джемаймой? — Чудесное имя, подумал Энрике, и как нельзя более подходит этой чудесной женщине.

— Да, Энрике, меня зовут Джемаймой.

— И все равно я не понимаю, что тут происходит, — тряхнул головой Гарсия. — Объясните же мне наконец.

Поскольку Джемайма явно была не в себе, Энрике попытался взять объяснения на себя.

— Насколько я могу судить, Джулия… тьфу ты, то есть Джемайма, запуталась, кто из нас кто. Как учителя в колледже.

Гарсия обдумал эти слова и кивнул.

— Ну да. Как тогда, на экзаменах, когда мы поменялись местами, чтобы я спас тебя от позорного провала по математике.

— Ага, а я тебя — по географии.

— А вот учил бы математику, небось сейчас мог бы подыскать себе работу получше, чем месить глину в котлованах на стройке, — ухмыльнулся Гарсия с видом полного превосходства.

Энрике ответил ему еще более вызывающим смешком.

— А если бы ты не ловил ворон на географии, то не дал бы запереть себя в этом паноптикуме.

— Может, вы оба заткнетесь хоть на секун-дочку? — прикрикнула на них Джемайма. — Не хватало мне тут еще про ваши милые проделки выслушивать. И без того тошно!