— Ну что, идем?

— Идем.

Она поднялась из-за стола, и Энрике поспешил взять ее под руку. Показалось ли ему или молодая женщина чуть заметно вздрогнула?

Они вышли на улицу. Стоял теплый дивный вечер, над озером вовсю сияла луна, в кронах сосен покачивались мерцающие звезды. Воздух пах смолой и свежестью.

Гладкая асфальтированная дорожка, что вела вдоль берега, скоро кончилась, сменившись узкой полосой песчаного пляжа. Последний фонарь отбрасывал яркий круг света на темные кусты и живописные, поросшие лишайниками валуны. Спутница Энрике остановилась, точно прикидывая, стоит ли идти дальше.

Он опустил взгляд на ее ноги — по счастью, изящные туфли на низком каблуке не только удивительно подчеркивали стройность лодыжек, но и отличались завидной практичностью. Зато мысли, что родились в голове Энрике при виде этих тонких щиколоток, округлых коленей, безупречной линии бедер, отличались скорее не практичностью, а необузданной, буйной эротичностью. Как хотелось очертить эти линии рукой, ощутить ладонью гладкий шелк кожи, провести дорожку поцелуев от туфельки вверх, до самого подола короткого платья… и еще выше. И — черт возьми! — он вовсе не собирался ограничиться одними лишь мечтами. Но всему свое время.

— Хотя в принципе я поклонник высоких каблуков, — произнес Энрике, — но хорошо, что сегодня вы решили обойтись без них. Не то тут бы наша прогулка и закончилась.

— А вот я, честно признаюсь, не поклонница высоких каблуков. Совершенно не умею на них ходить. Почему-то мне всякий раз кажется, будто я на ходулях. Чувствую себя клоуном в цирке. Может, я феминистка?

— Ну что вы! — картинно ужаснулся Энрике. — С такой-то фигурой? Нет, все феминистки страшны как смертный грех и совершенно не умеют следить за собой. Ни одну феминистку не увидишь в баре в таком соблазнительном платье.

— Типичный мачо! — вынесла суровый приговор молодая женщина. — Между прочим, высокие каблуки наверняка мужское изобретение. Точно так же, как лифчики на косточках, корсеты и пояса целомудрия.

— Однако! Получается, глупые мужчины сами себе вредили. Нет, кажется, вы все-таки феминистка, раз столь нелестного мнения о нас, бедных.

— Напротив, о некоторых из вас я слишком лестного мнения. Даже самой страшно, — пробормотала она себе под нос, явно не предназначая эти слова для ушей спутника.

Энрике деликатно притворился, будто ничего не слышал. Должно быть, после второго бокала джина Джулия слегка ослабила самоконтроль. Молодой человек спрятал улыбку.

Путь им преградило сломанное ветром дерево. Ветви поваленной сосны купались в мелководье, ствол же полого уходил вверх — место перелома находилось чуть выше человеческого роста.

— В детстве я мимо такой сосны ни за что не прошел бы, — усмехнулся Энрике. — Обожал лазить по деревьям. Хотя, конечно, это для меня была бы слишком простая задача — все равно что по мостику пройтись.

— Я тоже обожала, — подхватила его спутница. — И простыми задачами отнюдь не брезговала. Честно говоря, до сих пор не всегда могу удержаться от искушения. Вот как сейчас…

Не успел Энрике опомниться, как она отпустила его руку, двумя великолепными по своей небрежной грации взмахами ног скинула туфли и, вскочив на толстый ствол, с легким дразнящим смехом побежала по нему вверх. Остановилась у места надлома, чуть покачиваясь и балансируя, чтобы удержать равновесие.

Смеющиеся зеленые глаза смотрели на Энрике. Он запрокинул голову — и чуть не ахнул. По-видимому, в припадке легкомысленного веселья молодая женщина напрочь забыла об осмотрительности. Хотя сама она явно не рассчитывала на такой результат, но те самые стройные ноги, которыми он так восхищался только что, теперь были открыты его взору сверх всяких мыслимых границ.

В голове у Энрике возникла дерзкая мысль. Чтобы осуществить ее, он шагнул вперед, оказавшись почти под стволом, и понял, что не ошибся в расчетах. Под подолом изумрудного платья мелькнула полоска черных кружев.

— А вы? Так и останетесь внизу? — с вызовом спросила сумасбродка.

— Так и останусь. — От прилива желания у Энрике перехватило горло. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы говорить как ни в чем не бывало. Боюсь, вздумай я к вам присоединиться, мы оба спустились бы на землю куда скорее, чем собирались бы. Причем не самым романтическим и приятным образом. Ствол держится буквально на честном слове. И вас-то еле выдерживает.

— Ничего страшного, — лукаво улыбнулась она. — Я в вас верю. Даже и упади я, вы бы успели меня поймать.

Не успел Энрике переварить комплимент, как молодая женщина снова засмеялась.

— Ловите!

И прелестное изумрудное видение без тени промедления спорхнуло вниз он едва успел вскинуть руки. Стройная фигурка скользнула по его телу, по груди, бедрам, и замерла, прильнув к нему. Когда Энрике ловил ее, подол легкого платья с одной стороны чуть задрался, так что теперь ладонь молодого человека лежала у нее на бедре, поверх тонких колготок. Вторая рука обвивала гибкую талию женщины.

Ни один из них не сделал попытки отстраниться. Но оба по-прежнему притворялись, будто ничего особенного не происходит. Будто Энрике не умирает от возбуждения, будто прилив страсти не сводит судорожной пульсирующей мукой чресла, не разливается по телу с бешеным током крови. Будто Джемайма не тает в его объятиях, точно воск под солнцем.

— Вот видите, я не ошиблась, у вас отличная реакция, — чуть севшим голосом произнесла она и подумала: двусмысленная, надо сказать, фразочка при подобных обстоятельствах!

— Послушайте, радость моя, — не выдержал наконец Энрике, — скажите мне одну вещь.

— Да?

— Вы это нарочно?

— Что — нарочно?

— Неужели вы и впрямь не сознаете, что со мной делаете? А может, вам нравится мучить мужчин?

Тихий серебристый смех был исполнен соблазна.

— Кажется, я уже знаю ответ.

— Ну… — наконец отозвалась она, чуть посерьезнев, — скажем так, я и впрямь чувствую, что что-то происходит. Честно говоря… Энрике, — почему-то она сделала на его имени легкое ударение, — когда вы вот так меня обнимаете, в моей голове рождаются довольно-таки нескромные фантазии.

Он чуть слышно застонал. Интересно, это те же фантазии, что будоражат и его? Хочет ли она, чтобы он целовал ее, ласкал, чтобы познал ее в самом сокровенном смысле, в каком только может мужчина познать женщину? В глубине души Энрике уже не сомневался: этому суждено случиться. Как же не терпелось ему воплотить мечту в жизнь!

— В моей тоже, — хрипловато ответил он. — Но назвать их нескромными значит, ничего не сказать. Жаркие, необузданные…

Он произнес это с такой страстью, что Джемайма тихо ахнула. Энрике так и впился взглядом в пухлые приоткрывшиеся губы. О, поцеловать бы их, упиться их дивной свежестью! Но что-то — возможно, остатки самообладания и боязнь отпугнуть молодую женщину излишним напором — еще останавливало его.

— Только не думайте… — голос ее звучал прерывисто, — что я нарочно вас извожу. Вообще-то это не в моих правилах. Я даже обещанного канкана на столе не станцевала.

Она еще пробовала шутить! На месте Энрике джентльмен, наверное, повел бы себя иначе. Но Энрике никогда не считал себя джентльменом.

— Вы станцевали его на стволе. Признаться, мне очень нравится черное кружевное белье.

У Джемаймы перехватило дыхание. Глаза расширились, губы растерянно дрогнули. Первые несколько секунд она от смущения даже слова сказать не могла, потом пролепетала:

— Но я же не думала… Честное слово, я вовсе не…

— Верю-верю. Как и я вовсе не пытался нарочно заглядывать вам под юбку. Хотя, когда такая возможность представилась, не смог отвести взгляда.

— Уважаю откровенных мужчин, — пробормотала Джемайма. Похоже, чувство юмора начало понемногу возвращаться к ней. — Что ж, поделом мне. Хотя могло быть и хуже, ведь эти колготки запросто можно надеть и без белья.

При одной мысли об этом Энрике почувствовал, что возбуждение его достигло предела. Рука словно сама собой крепче вжалась в упругое бедро женщины. Зеленые глаза ее затуманились, но в глубине их еще поблескивал озорной огонек.