Имело значение и то, что гитлеровский фашизм особенно поощрялся баварскими властями. Например, после убийства в июне 1922 г. членом фашистской организации «Консул» (преемницей «морской бригады» Эрхарда) министра иностранных дел Германии Вальтера Ратенау, принадлежавшего к демократическим кругам крупной буржуазии, правительство Баварии — в отличие от правительств других германских земель — не пожелало запретить НСДАП, а также некоторые иные правоэкстремистские партии и союзы. Нарушая конституцию Веймарской республики, оно даже отказалось признать направленный (кстати, весьма непоследовательно) против терроризма общегерманский закон «О защите республики» и вместо этого издало свой собственный, направленный против коммунистов. Более того, оно добилось от Берлина, чтобы и общегерманский закон почти неприкрыто толковался как направленный в первую очередь против левых сил.

Баварские лидеры СДПГ еще резче, чем правые социал-демократы в других частях Германии, выступили против значительно усилившихся после убийства Ратенау стремлений к единству действий с коммунистами и тем оказали содействие фашизму. Руководящий деятель СДПГ в Баварии Эрхард Ауэр даже выразил протест против якобы «недемократического намерения» земельного министра клерикала Швейера выдворить австрийского подданного Гитлера из Баварии как нежелательного иностранца. Этот пример ясно показывает, что социал-демократические лидеры ложно интерпретировали понятие «демократия», полностью отрицая классовый характер государственной власти.

Усилению НСДАП способствовало и то, что на германский фашизм обратили свое внимание крайне реакционные и антисоветские силы других капиталистических стран. Они исходили из того, что Германия является своего рода ключевой позицией во всемирном противоборстве между социализмом и капитализмом и нацистская партия сможет сыграть значительную роль в утверждении империалистических позиции в Центральной Европе. Они стремились в перспективе сделать империалистическую Германию ударным отрядом антибольшевистского «крестового похода».

Данные о финансировании НСДАП из-за рубежа в еще большей мере, чем о финансировании ее германскими монополистами, во многих источниках сознательно затушеваны. При оценке размера денежных сумм, поступавших из-за границы, следует учитывать, что штатные функционеры НСДАП в 1923 г. нередко оплачивались в иностранной валюте. В условиях чудовищной инфляции, когда бумажная марка к концу недели сохраняла лишь часть своей стоимости в начале той же недели, это была неслыханная привилегия. Американские исследователи собрали материал, свидетельствующий о той поддержке, которую оказывал гитлеровскому фашизму автомобильный король Генри Форд²⁴. Доллары, финские марки и швейцарские франки добывали для НСДАП Эрнст Ханфштенгль, а также благодаря своим зарубежным связям мюнхенские фанатичные поклонницы «фюрера». А в сентябре или октябре 1923 г. Гитлер лично привез из Цюриха 33 тыс. швейцарских франков.

Для характеристики той атмосферы, в которой действовали жертвователи иностранных денежных поступлений в кассу НСДАП и их посредники, а вместе с тем для социальной характеристики ближайшего окружения нацистского главаря можно привести в пример международного афериста Курта Людекке.

В течение некоторого времени он по заданию Гитлера занимался поисками новых иностранных источников финансирования нацистской партии. Людекке, сын преуспевающего фабриканта, вырос в так называемых избранных кругах общества; перед первой мировой войной он объявился в Лондоне как коммерсант, в Париже как служащий, а потом занимался какими-то махинациями в Италии, Египте и Индии, вел светскую жизнь на фешенебельных курортах и в игорных домах.

Во время первой мировой войны он отсиживался в тылу, а потом подвизался в нейтральных странах в качестве закупщика оборудования для электрокомпании АЭГ. В 1919 г. Людекке организовал несколько фирм в странах Латинской Америки, которые должны были покупать германские самолеты для отправки их в страны Антанты.

В 1920 г. он распродавал чуть ли не по всей Европе остатки германского военного имущества; в 1921 г. «прогорел» на выставке произведений немецкого искусства в Нью-Йорке и в конце концов очутился в Мюнхене.

Там он в одно мгновение стал другом и доверенным человеком Питтингера, но уже через какие-нибудь несколько месяцев начал совершать вояжи через Париж в качестве «специального посланца» его соперника — Гитлера к Муссолини. Когда же Людекке вероломно передал часть привезенных из Франции денег организации «Консул», нацистский главарь донес на него в полицию как на государственного изменника. Но, отсидев всего два с половиной месяца, Людекке снова включился в движение, выступавшее под знаком свастики; в Барселоне, Вене и Будапеште стал петь хвалебные гимны председателю НСДАП как будущему «фюреру» Германии. В 1923 г. он снова в качестве «посланца» нацистской партии отправился в Италию и, наконец, в 1924 г. с письменным поручением Гитлера прибыл в США для сбора финансовых средств.

Установление фашистского режима в Италии дало сильный импульс гитлеровскому фашизму и впервые вселило во многих нацистов уверенность в том, что и они тоже смогут «взять власть». Муссолини (впрочем, довольно сдержанно относившийся к нацистам, игравшим на локальном уровне в мировую политику) стал для нацистских главарей образцом и идолом. НСДАП и СА переняли от итальянских фашистов многие внешние атрибуты вплоть до вскинутой вверх руки «германского приветствия», которое вернее было бы назвать итальянским.

Возглавлявшееся Муссолини движение, название которого — Fascismus — отныне присвоили себе и воинствующие реакционные организации в Германии, в первую очередь означало, что союз демагогии и дубинки может творить в политике чудеса. При этом для нацистской руководящей клики было, пожалуй, самым поучительным, что псевдореволюционная массовая акция Муссолини — так называемый поход на Рим — явилась лишь фоном, на котором произошла передача власти итальянскому фашизму. Сама же эта передача власти была осуществлена с помощью реакционных представителей государственного аппарата (в частности, короля), на которых было оказано соответствующее давление.

Итак, самым простым было скопировать итальянский образец. Поскольку Муссолини последний натиск с целью овладения властью предпринял на неаполитанском съезде фашистов, нацистам казалось, что назначенный на 27 января 1923 г. в Мюнхене 1-й общегерманский съезд НСДАП послужит трамплином для их решающего рывка к правительственной власти. Однако ситуация в Германии — несмотря на многие параллели с итальянской — была совершенно иной, чем по ту сторону Альп. Германский фашизм располагал пока массовой базой лишь в региональном баварском масштабе, причем именно там, где важнейшие позиции в государственном аппарате занимали сами притязавшие на власть и соперничавшие между собой реакционные силы. Это были те организации и объединения, которые группировались вокруг клерикальносепаратистской Баварской народной партии (БНП) во главе с Каром.

Премьер-министр Баварии Ойген фон Книллинг, коллега по партии ушедшего в сентябре 1921 г. в отставку Кара, 26 января, т. е. за день до нацистского съезда, опрометчиво ввел чрезвычайное положение и запретил объявленные НСДАП массовые мероприятия. Однако уже через два дня земельное правительство пришло к выводу, что оно «не сможет положиться на рейхсвер и полицейские отряды, если дело дойдет до насильственных действий против национал-социалистов» ^J5. Поэтому оно решило избежать испытания сил в столкновении с нацистами, ибо это испытание могло оказаться губительным для сплоченности реакционной фаланги. Когда же Рем обратился к командующему войсками рейхсвера в Баварии генералу фон Лоссову, правительственному президенту Верхней Баварии Кару и мюнхенскому полицей-президенту с соответствующей просьбой, правительство частично отменило чрезвычайное положение в отношении нацистских сборищ; в отношении же антифашистских сил оно продолжало действовать.