Для установления контактов с рурскими промышленниками нацистский главарь использовал также салоны мюнхенских светских дам, где бывали и владельцы западногерманских концернов. Снова появившись здесь после отбытия срока в Ландсберге, он пожинал лавры мученика. Эльза Брукман, в доме которой Гитлер познакомился с Кирдорфом, писала, что, «будучи восторженной поклонницей фюрера, она поставила целью своей жизни связать его с руководящими лицами тяжелой индустрии»¹⁷.

Первое выступление Гитлера перед рурскими промышленниками состоялось 11 июня 1926 г., когда нацистский главарь предпринял поездку но Руру — оплоту германской тяжелой индустрии. Для маскировки своих истинных намерений он выступил на нескольких «закрытых» (поскольку официально произносить публичные речи ему еще запрещалось) собраниях трех наиболее крупных местных групп НСДАП. «Некий круг немецких хозяйственных деятелей, — писала одна из ведущих газет Рурской области, — обратился к Адольфу Гитлеру с просьбой сделать для приглашенных руководящих деятелей хозяйства доклад на тему «Германская экономическая и социальная политика».

Тот факт, что многие представители хозяйственных кругов последовали этому приглашению, как нельзя лучше доказывает, какое значение уже приобрело национал-социалистское движение во главе с ним. Это движение тем более должно приниматься в расчет хозяйственными кругами, ибо оно в первую очередь стремится привлечь рабочего и борется за его душу… О впечатлении, произведенном полуторачасовым докладом Гитлера, можно судить по тому большому вниманию, с каким его слушали, и по тем аплодисментам, которыми его в заключение наградили».

Через полгода, в начале декабря 1926 г., Гитлер выступал перед рурскими промышленниками дважды: первый раз в Кёнигсвинтере, второй — в Эссене. Следующее выступление перед «виртшафтсфюрерами» состоялось в апреле 1927 г., тоже в рурской метрополии. Даже по сообщениям прессы концернов (которая воспроизвела агрессивные высказывания оратора, по всей вероятности, в несколько смягченной форме), Гитлер откровенно заявил: для обеспечения своего будущего Германия должна приобрести новые территории и новые рынки сбыта, а для этого ей надобно иметь «сильные позиции», которые могут быть созданы только фашистским государством.

Вне всякого сомнения, эта программа, которую можно свести к краткой формуле: диктатура — вооружение — война, весьма импонировала оружейным магнатам. Но одного ее провозглашения, разумеется, было еще недостаточно, чтобы убедить привыкших к трезвому расчету королей угля и стали в способности фашистского «фюрера» сделать эти радужные видения былью.

Тем не менее значение выступлений Гитлера перед рурскими магнатами в 1926–1927 гг. недооценивать нельзя. «Здесь, — подчеркивает К. Госсвайлер, — было положено начало тем отношениям, которые год за годом втягивали в себя все более широкие круги и становились все крепче — разумеется, не прямолинейно и не без кризисных моментов — до тех пор, пока самые влиятельные германские монополисты в конце концов не сошлись на том, что именно Гитлеру следует отдать предпочтение перед всеми другими претендентами на ведение дел фирмы, именуемой «германский империализм»».

Можно считать несомненным, что принадлежавшая к избранному кругу аудитория нацистского главаря поначалу проявляла величайшую сдержанность, лишь только речь заходила о денежных пожертвованиях на такое дело, которое (при всей его заманчивости) еще требовало проверки на предмет его осуществимости. И тем не менее именно с 1926–1927 гг. НСДАП оказалась в состоянии усилить вербовку в свои ряды и одновременно создать, а затем расширить несколько примыкающих к ней организаций — «Гитлерюгенд» с «Юнгфольком» (для детей) и «Союзом германских девушек», «Национал-социалистский студенческий союз», «Национал-социалистский женский союз», а также «Союз борьбы за германскую культуру» (или иначе «Национал-социалистский куль-турбунд»).

Лично для Гитлера важнейшим результатом его «прорыва» в клуб рурских промышленников (после которого его вскоре допустили в частные дворцы и на роскошные виллы членов этого клуба) явилось то, что теперь в этих кругах он выступал в качестве признанного выразителя фашистского движения. И хотя некоторые монополисты все еще считали его главного соперника Грегора Штрас-сера тем представителем руководящей нацистской клики, который наиболее пригоден для проведения практической политики, Гитлер приобрел и у этих людей репутацию интегрирующей фигуры германского фашизма, которая будто бы стоит выше всех частных тактических решений и компромиссов.

Отныне связи между тяжелой промышленностью и руководством НСДАП стали осуществляться непосредственно через Гитлера, сумевшего «переиграть» своих северогерманских конкурентов. Это «повышение курса акций» укрепило позиции нацистского главаря по сравнению с его гауляйтерами и тем самым стабилизировало его положение как руководителя НСДАП, после чего культ «фюрера», определявший внешний облик фашизма, окончательно принял свою форму.

Это проявилось на 3-м общегерманском съезде НСДАП в августе 1927 г. Он впервые состоялся в Нюрнберге, городе-памятнике средневековой немецкой культуры (и вместе с тем вотчине Шлейхера!), и послужил прототипом будущих грандиозных нацистских сборищ и военизированных шествий штурмовиков. Вместо прежних небольших отрядов громил теперь строевым шагом проходили целые полки СА (15–20 тыс. человек), доставленные колоннами грузовиков. И центром этого парада-алле был теперь один единственный человек — Гитлер, имя которого звучало все чаще и чаще вместе со словом «Хайль!», а потом было включено в обязательное нацистское приветствие.

Эти изменения быстро сказались на неуравновешенном и психически неустойчивом характере нацистского главаря, дорвавшегося до славы. Он стал куда самовластнее, необузданнее, несговорчивее, нетерпимее и теперь все больше стремился к восхвалению собственной персоны и к укреплению своей единоличной власти в НСДАП. А его ближайшие приспешники Штрассер, Гесс, Штрейхер, Геббельс, Аманн, Фрик и прочие считали, что их шансы оказывать влияние на «фюрера» зависят от степени раболепства перед ним, что позволяло Гитлеру преодолевать свою зависимость от этих подручных, ловко лавируя между ними.

Решающее значение для укрепления контактов нацистского главаря с монополистическим капиталом имела его первая встреча с Кирдорфом в салоне Эльзы Брукман в июле 1927 г. Буржуазные историки, желающие снять с крупной буржуазии вину за приход фашизма к власти, изображают 80-летнего в ту пору Кирдорфа чудаковатым аутсайдером, выжившим из ума упрямцем, симпатия которого к бойкому говоруну Гитлеру была его личной причудой.

Однако это абсолютно не соответствует фактам. Кир-дорф. в течение ряда десятилетий стоявший во главе гельзенкирхенского концерна «Бергверкс АГ» (с 1906 г. — крупнейшее в Германии угольно-металлургическое предприятие, а с 1913 г. — самый большой концерн в этой отрасли промышленности во всей Европе), 33 года (с 1893 до 1926) был председателем Рейнско-вестфальского угольного синдиката (Каменноугольный картель), охватывавшего все западногерманские предприятия горной промышленности. Кирдорф мог похвастаться своими деловыми, а частично и личными связями со всей рурской элитой. Он играл политическую роль еще со времен первой мировой войны, когда входил в состав директората Центрального союза германских промышленников как признанный выразитель взглядов самых реакционных и в большинстве своем шовинистических воротил рурского капитала. Он был еще достаточно хитер, чтобы в возрасте 79 лет (в 1926 г.) принять участие в планировании (как уже указывалось, провалившемся) «легального» государственного переворота, а в 1932 г., когда ему было уже 85 лет, от имени магнатов тяжелой промышленности изложить нацистскому главарю детальную и обоснованную программу немедленных действий.

Апологеты монополистического капитала приводят, далее, такой «аргумент»: мол, Кирдорф хотя и вступил в 1927 г. в НСДАП, в последующие годы (правда, временно) из нее выходил. Но даже американский историк Тэр-нер, который весьма преуспел в фальсификации отношений между Кирдорфом и Гитлером, вынужден согласиться со следующим. Этот крупный промышленник «несколько отошел в сторону не потому, что ему пришлись не по вкусу антидемократические, националистские или антисемитские черты [нацистской] партии» ^|8, а потому, что его раздражали антикапиталистические выпады нацистских функционеров низшего ранга (особенно против близкого сердцу Кирдорфа угольного синдиката, почетным председателем которого он оставался и далее). На самом же деле Кирдорф своим выходом из НСДАП хотел содействовать оттеснению в ней на задний план подозрительных ему своей «революционностью» элементов. Выход этот никоим образом не являлся признаком пассивности, а тем более враждебности Кирдорфа к фашизму. Он был нацелен на отказ нацистской партии от враждебных концернам высказываний, дабы сделать ее более привлекательной для коллег Кирдорфа из кругов крупных промышленников.